Сборник.Том 3

— В сущности, нет. Слово «верить» действует на неё и делает более сговорчивой. Я давно отметил сей факт, но употребляю это слово с величайшей осторожностью, чтобы не ослабело от частого употребления. Меня это озадачивает, но докопаться до решения я не в силах.
— Три Закона не позволяют?
Казалось, тусклые глаза Жискара заблестели ярче.
— Да. Три Закона везде стоят на моём пути, и именно поэтому я не могу изменить их. Но я чувствую, что обязан изменить, потому что ощущаю наступление катастрофы.
— Ты уже говорил об этом, друг Жискар, но не объяснил природы катастрофы.
— Я не знаю её природы. В её основе растущая вражда между Авророй и Землей, но как это разовьётся в реальную катастрофу, я не могу сказать.
— Но ведь её может и не быть?
— Я так не думаю. Я ощущаю вокруг некоторых аврорианских чиновников, с которыми сталкиваюсь, ауру катастрофы — ожидание триумфа. Не могу описать это более точно, потому что не проникал глубоко — Три Закона не позволяют. Это вторая причина, почему встреча с Мандамусом должна состояться: это даст мне возможность изучить его мозг.
— Но если ты не сможешь изучить его достаточно эффективно?
Хотя голос Жискара не мог выражать эмоций в человеческом понятии, в словах его было заметно отчаяние:
— Значит, я буду беспомощен. Я могу лишь следовать Трем Законам. Что мне ещё остаётся?
— Ничего не остаётся, — тихо и уныло пробормотал Дэниел.
  
4
 
В восемь пятнадцать Глэдия вышла в гостиную, надеясь, что заставила Мандамуса (это имя она запомнила без особого желания) ждать. Она как следует позаботилась о своей внешности и впервые за многие годы расстроилась из-за седины: надо было последовать общей аврорианской традиции и покрасить волосы. Выглядеть как можно моложе и привлекательнее — значит поставить фаворита Амадейро в невыгодное положение.
Она готовилась к тому, что вид его ей не понравится. Не хотелось думать, что он, возможно, молод и привлекателен, что жизнерадостное лицо засияет улыбкой при её появлении, что он может против её воли понравиться ей.
Увидев его, она успокоилась. Он действительно был молод. Ему, видимо, не было и пятидесяти, но это его не красило.
Он был высок, но очень тощ и казался долговязым. Волосы слишком тёмные для аврорианина, глаза тускло-ореховые, лицо слишком длинное, губы слишком тонкие, рот слишком широкий, а чопорное, без тени улыбки выражение лица окончательно лишало его молодости.
Глэдия тут же вспомнила исторические романы, которыми увлекались на Авроре (все они неизменно рассказывали о примитивной Земле, что было довольно странно для мира, ненавидящего землян), и подумала: «Вот изображение пуританина».
Она успокоилась и чуть заметно улыбнулась. Пуритане обычно изображались злодеями, и, был ли этот Мандамус злодеем или нет, он вполне подходил для этой роли.
Но его голос разочаровал Глэдию: он оказался мягким и мелодичным. Чтобы выдержать стереотип, он должен был быть гнусавым.
— Миссис Гремионис?
Она снисходительно улыбнулась и протянула руку.
— Доктор Мандамус, пожалуйста, называйте меня Глэдией. Меня все так зовут.
— Я знаю, что вы пользуетесь личным именем в профессиональном…
— Я пользуюсь им во всех случаях. А брак мой был расторгнут по обоюдному согласию несколько десятилетий назад.
— Вы, кажется, долго были замужем?
— Очень долго, и брак был очень удачным, но даже большим удачам приходит конец.
— О да, — сентенциозно сказал Мандамус, — продолжение после конца может сделать удачу провалом.
Глэдия кивнула:
— Мудро сказано для такого молодого человека. Не пройти ли нам в столовую? Завтрак готов, а я и так заставила вас ждать слишком долго.
Только сейчас, когда Мандамус повернулся и пошёл с ней, Глэдия заметила двух роботов, сопровождавших его.
Ни один аврорианин и подумать не мог о том, чтобы выйти куда бы то ни было без роботов. Но пока они стояли неподвижно, их никто не замечал.
Мельком взглянув на роботов, Глэдия отметила, что они последней модели, явно очень дорогие. Их псевдоодежда была первоклассной, хотя дизайн не во вкусе Глэдии.
Она невольно восхитилась. Надо будет узнать, кто конструировал одежду: похоже, появился новый солидный конкурент. Её привело в восторг то, что стиль псевдоодежды обоих роботов один, но в то же время индивидуален для каждого. Их нельзя было спутать.
Мандамус уловил её быстрый взгляд и точно истолковал впечатление:
— Экзодизайн моих роботов создал один молодой человек из Института, но не создал ещё себе имени. А они хороши, как по-вашему?
— Бесспорно, — ответила Глэдия и огорченно подумала: «А он умен».
Глэдия не рассчитывала, что за завтраком придётся вести деловую беседу. Говорить за едой о чём-то, кроме пустяков, считалось полной невоспитанностью. Она предполагала, что Мандамус не силен в легкой беседе. Говорили, конечно, о погоде, о недавних дождях, которые, к счастью, кончились, об ожидавшемся сухом сезоне.
Было почти обязательно восхищаться домом хозяйки, и Глэдия приняла похвалы с подобающей скромностью.
Она ничем не облегчала положение гостя и предоставляла ему самому подыскивать тему для беседы.
Наконец взгляд Мандамуса упал на Дэниела, неподвижно стоявшего в нише, и гость сумел преодолеть аврорианское безразличие и заметил его:
— А это, наверное, знаменитый Р. Дэниел Оливо? Его ни с кем не спутаешь. Замечательный образец.
— Да, замечательный.
— Он теперь ваш, кажется, по завещанию Фастольфа?
— Да, по завещанию доктора Фастольфа, — сказала Глэдия, подчеркнув слово «доктор».
— Меня поражает, что работа Института над человекоподобными роботами провалилась, хотя сначала шла. Вы никогда не задумывались, почему?
— Я слышала об этом, — осторожно ответила Глэдия. Неужели он пришёл сюда из-за этого? — Но я не уверена, что мне стоило бы тратить время на подобные размышления.
— Социологи всё ещё пытаются разобраться, что к чему. Мы в Институте впали в отчаяние: похоже, что это естественный процесс. Но кое-кто из нас думает, что Фа… что доктор Фастольф каким-то образом причастен к нему.
Глэдия подумала, что второй раз он не сделал бы ошибки, и зло прищурилась.
— Только дурак может так подумать, — резко сказала она. — Если и вы так думаете, я не смягчу для вас этого выражения.
— Я не из тех, кто так думает, в основном потому, что не вижу, каким образом доктор Фастольф мог бы привести это дело к фиаско.
— А почему кто-то что-то должен был сделать? Важно, что народ не хочет таких роботов. Робот, выглядящий, как мужчина, конкурирует с мужчиной, причём конкурирует весьма успешно, а это не нравится. Аврориане не хотят конкуренции.
— Сексуальной конкуренции? — спокойно спросил Мандамус.
На миг Глэдия встретилась с ним взглядом. Неужели он знает о её давней любви к роботу Джандеру?
Впрочем, что такого, если и знает?!
Лицо его, казалось, не выражало ничего такого, что скрывалось бы за его словами. Наконец она сказала:
— Конкуренции во всех отношениях. Если доктор Фастольф и создал такое впечатление, то лишь для тех, кто конструировал своих роботов по человеческому образцу, но и только.
— Я вижу, вы думали об этом, — сказал Мандамус. — Социологи считают, что страх перед конкуренцией послужил просто оправданием. Однако этого страха недостаточно, а других причин для отвращения, похоже, нет.
— Социология не точная наука, — сказала Глэдия.
— Не совсем так.
Глэдия пожала плечами. Помолчав, Мандамус продолжал:
— Во всяком случае, это здорово задерживает организацию колонизационных экспедиций. Без человекоподобных роботов, мостящих дорогу…
Завтрак ещё не кончился, но Глэдии было ясно, что Мандамус не может больше избегать нетривиальной беседы.
— Мы должны полететь сами, — сказала она. На этот раз Мандамус пожал плечами:
— Это слишком трудно. К тому же эти маложивущие варвары с Земли с разрешения вашего доктора Фастольфа ринулись на все планеты, словно рой пчел.