Символ любви

– Это неправда.
– Нет, чистая правда. И поэтому Мэрианн чувствует себя одинокой. Ей нужны друзья ее возраста. Это нормальное желание.
– Она – дочь графа!
– Да как же вы не поймете такую простую вещь? Неважно, где человек живет, в родовом замке или в трущобах, ему необходима любовь. И если он не находит ее дома, то начинает искать где-нибудь еще. И Мэрианн нашла. Мне остается только «поблагодарить» вас за то, что вы не дали мне ее выслушать.
– Она – дочь графа, – упрямо повторил Малколм. – Ее предки были знаменитейшими людьми Шотландии.
– Если вы думаете, что сословное преимущество может отвратить ее от того, что нужно каждой девушке в ее возрасте, то вы очень похожи на полковника из одной американской книги, который полагал, что офицеры и рядовые молятся разным богам. – Джанин вздохнула. – Таким отношением вы не принесете ей блага.
Малколм какое-то время молчал.
– Я согласен, что в ваших словах есть рациональное зерно, – сказал он наконец. – Но вы должны понять, что сословие, представителем которого она является, накладывает на человека определенные обязанности. Ей нужно учиться жить по более высоким стандартам, нежели всем остальным. Это то, чему учились мы все.
– Хорошенький стандарт! – взорвалась Джанин. – Вы думаете, что раз она аристократка, то обязательно должна быть бесчувственной? Я уже заметила, что вы стыдитесь проявления любой человеческой слабости. И если вы бессердечный, то это не значит, что все вокруг должны быть такими же!
Его глаза полыхнули яростью.
– Моя красивая, но лживая жена научила меня подавлять любые чувства.
– Простите, Малколм, я не знала…
– Мне не нужны ваши извинения. Прошлое осталось в прошлом.
– Вы не правы.
– Я всегда прав.
О Боже! Джанин тяжело вздохнула.
– Мы можем спорить с вами до скончания века. Но я просто прошу вас: не заставляйте вашу сестру расплачиваться за ваше прошлое. Она ни в чем не виновата. И до тех пор, пока вы не сможете взвесить все без лишних эмоций, мы будем просто сотрясать воздух.
Малколм хотел сказать, что любит свою сестру и желает ей только добра, но Джанин повернулась к нему спиной и вышла из комнаты. Может, и к лучшему, потому что спорить ему расхотелось.
Несмотря на то что она не стеснялась в выражениях, он лишь еще больше стал уважать Джанин. Она еще раз доказала, что не боится высказывать свое мнение даже ему, своему работодателю.
И все-таки трюк с требованиями к няне, которые сделают ее неспособной нравиться, себя не оправдал. Малколм постоянно думал о Джанин, причем все время находилось что-то, что делало ее в его глазах еще лучше.
Когда придется нанимать следующую няню, в список требований обязательно нужно будет внести что-нибудь вроде: «Стаж работы с детьми – не менее пятидесяти лет». Тогда уж точно удастся избежать подобных осложнений.
Нет, решил Малколм, хватит думать о глупостях. Сейчас у него есть дела поважнее. Нужно рассказать отцу, что его единственная дочь, его жемчужина, ведет себя недостойным образом. Единственное препятствие он видел в том, что, как истинно благородная леди, Мэрианн тоже всегда держала свое слово.
А это означало, что узнать имя того, с кем она встречалась, будет почти невозможно.
О благотворительном аукционе в пользу сирот начали говорить недели за две. Причем не только в Хоршбурге. Событие имело огромный общественный резонанс во всем мире, и неспроста. Деньги, которые рассчитывали выручить от аукциона, были сравнимы с годовым бюджетом небольшого государства и все до последнего пенса шли в фонд помощи несчастным детям.
За несколько дней до аукциона Джанин получила письмо от матери. В конверт также была вложена вырезанная из «Нью-Йоркера» статья о неслыханной щедрости шотландского нефтяного магната лорда Макензи. Дебора Кастелла обвела фломастером тот абзац в статье, где перечислялось то, что будет выставлено на торги. На полях мать аккуратно приписала:
Если это правда, хотя бы наполовину, то тебя здорово прокатили с зарплатой. Ты бы могла получать раз в пять больше. Целую, мама.
И вот назначенный день настал. Открытие благотворительного аукциона должно было проходить в одном из самых больших залов замка. Все утро графские повара готовили изысканные блюда для фуршета. Джанин видела приготовления во всем и везде. Даже Мэрианн, которой разрешили присутствовать на вечере при условии, что она все время будет находиться под присмотром родных, на время забыла о конфликте с семьей и то и дело советовалась то с леди Элизабет, то с Джанин по поводу того, что ей лучше надеть.
На вечере должны были присутствовать все члены семьи, кроме Фиби, еще слишком маленькой для этого. Девочке было нелегко объяснить, что, хотя дети являются прямой причиной всего происходящего, самих детей там не будет. Итак, для Фиби этот вечер должен был закончиться так же, как и остальные. А значит, и для Джанин тоже.
Что ж, заниматься с ребенком – ее прямая обязанность. А поскольку этот день не был ее выходным, Джанин и не питала иллюзий, что ее пригласят.
Она вышла из комнаты Мэрианн, которая только что продемонстрировала ей пятое платье, и направлялась в комнату Фиби, когда из соседней гостиной раздался голос Малколма:
– Мы здесь!
Джанин вошла и остановилась на пороге.
– Вот это да! – только и смогла вымолвить она.
Малколм выглядел на редкость привлекательным в идеально сидящем на нем черном вечернем костюме и белоснежной рубашке. Густые русые волосы пребывали в художественном беспорядке, что придавало ему мужественности. Прямо-таки живое воплощением благородства и красоты.
Джанин мысленно порадовалась, что он не выглядел настолько безупречно, когда они остались вдвоем в лесном доме. Иначе она могла бы не устоять.
– «Вот это да»… Это означает, что вам нравится? – спросил он, небрежно засовывая руку в карман брюк.
– Д-да… Думаю, лучше выглядеть просто нельзя.
Она услышала звук, похожий на тихий всхлип, и вернулась с небес на землю. Джанин стало стыдно от того, что она только сейчас заметила сидящую тут же на софе Фиби.
– Что случилась? – спросила она, опускаясь рядом с девочкой и сажая ее к себе на колени.
Фиби обняла ее.
– Папа говорит, что я должна смыть лак с ногтей.
Джанин пригляделась повнимательнее и заметила не только блестящий лак на пальцах девочки, но и слегка подведенные глаза и подкрашенные губы. Но поскольку Фиби, по-видимому, недавно всплакнула и утиралась рукавом, следы макияжа были на ее некогда белоснежном платье. Ее достаточно длинные волосы были тщательно завиты и волной спадали на плечи.
– А я не буду смывать, – продолжила девочка с обидой. – Почему мне никогда не разрешают ходить с распущенными волосами? Вот я и попросила тетю Мэрианн сделать меня красивой.
Малколм подошел к софе, присел на корточки и взял дочь за руку. Фиби демонстративно отвернулась.
– Ты и так красивая, – тяжело вздохнув, сказал он. – И тебе не надо разрисовывать лицо, чтобы это доказать.
– Нет! – упрямо повторила Фиби. – Няня, скажи ему, что так лучше!
Джанин посмотрела Малколму в глаза и увидела в них боль и тщательно скрываемую злость. Нет, она не могла судить его, пока не узнает, что же произошло у него с бывшей женой. Мужчине нельзя так просто привить стойкую ненависть к женитьбе.
Но как-то разрядить ситуацию было необходимо. Джанин дотронулась пальцем до носика девочки.
– Знаешь что? Тебе уже давно пора в ванную. И если будешь умницей, то мы с тобой будем купаться больше, чем обычно.
– Насколько больше? – Девочки тут же оживилась.
– А насколько ты хочешь?
– На час!
– Ну уж нет, – рассмеялась Джанин, – тогда ты превратишься в губку.
– А сколько же?
– Как насчет… – Она показала восемь пальцев. Фиби помотала головой и отогнула два загнутых.
– Десять минут? Договорились! – снова рассмеялась Джанин, перехватив восхищенный взгляд Малколма.