В ловушке гарпий

Отвечаю преднамеренно банально, в том смысле, что несчастье может случиться с каждым.
В глазах Велчевой читается немой вопрос.
— Мы обязаны расследовать каждый несчастный случай, — добавляю я.
Это действительно так.
В лифте Велчева продолжает:
— Я живу в триста третьем номере, на углу коридора.
Триста третий, триста четвертый, триста седьмой…
Нужно проверить их расположение и узнать, кто живет по соседству. Хотя тот, кто следил за Маноловым, вряд ли бы избрал номер поблизости
Внизу, в фойе, администратор занят заполнением каких-то бумаг и, принимая от нас ключи, одаривает профессиональной улыбкой. Людей у бара стало поменьше.
Строгая церковь залита мерцающим светом электрических ламп.
Наверное, рядом кинотеатр, и вечерний сеанс только что закончился, потому что площадь заполняется густым потоком людей, который постепенно редеет и рассасывается по соседним улочкам.
Мы подходим к закусочной, над входом в которую светит яркая неоновая реклама. После окончания вечернего киносеанса здесь многолюдно.
— Я уже ужинала! — предупреждает Велчева — За компанию выпью только чашечку кофе… без кофеина. Ничего другого.
Понятно, заботится о фигуре.
Я не ужинал, и поэтому нагружаю поднос соответствующим образом. Ждем немного пока освободятся места и усаживаемся за столик. Наши соседи — молодая парочка, не обращающая на нас ни малейшего внимания.
Вокруг шум, вавилонское смешение языков. Если кто-нибудь и следит за нами, то ему придется нелегко. Но и я не должен подавать виду, что хоть чем-то обеспокоен. И вообще мне незачем скрывать встречу с Велчевой.
— У меня к вам несколько вопросов, — обращаюсь я к ней. — Хотелось бы начать с них.
— Пожалуйста.
— Когда вы видели доктора Манолова в последний раз?
— Позавчера. В тот день, когда… он заглянул в нашу лабораторию. Мы поговорили, и он ушел.
— Зачем он приходил?
— Оставить пробы в холодильнике. У меня установлен холодильник с камерой глубокого замораживания, которой пользуются обе лаборатории. Он хранил свои материалы у нас.
— Как он выглядел?
— Как обычно… мрачным. Выпил чашку чая, жаловался, что поздно занялся наукой. Мол, надвигается старость… “Слушай, — говорю, — ну чего ты раскис? Тебе сорок пять. Какая же это старость?” А он молчит.
— И ничего больше не сказал? Например, о том, что собирается вечером ехать в Юргорден?
— Зачем же было говорить об этом? Я и так знала! — удивленно пожимает плечами Велчева.
— Вам было известно? — в свою очередь удивляюсь я.
— Конечно! Он ставил там опыты, вот и ездил каждый вечер. В Юргордене находится наша база гнотобионтов.
Мне приходилось слышать это слово, но не могу припомнить, что оно означает. В свое время таких слов и в помине-то не было.
— Гнотобионты, — объясняет Велчева, — это животные, выращиваемые в стерильной среде, куда нет доступа микроорганизмам. Они используются для специальных иммунологических опытов… Вырастить их — рабский труд!
Один из важных вопросов отпал сам собой. У института база в Юргордене. Обычно такие базы строятся в курортных местах, подальше от загрязненного промышленностью воздуха. Манолов получил разрешение на проведение серии опытов по своей программе и ездил туда каждый вечер в продолжение десяти дней.
— Кто там работает?
— Линдгрены. Отец и дочь.
Звучит несколько необычно. Но, оказывается, такая уж здесь практика. Принимают на работу близких родственников и они живут на территории базы, потому что животные нуждаются в постоянном специальном уходе.
— Вы уверены, что доктор Манолов ехал на базу?
— Абсолютно!
— А кто еще знал об этих поездках?
Велчева ставит на стол чашечку со своим ненастоящим кофе.
— Многие. А почему вы спрашиваете?
— Просто мне необходимо это знать. Вы не могли бы перечислить имена?
— Ну… прежде всего все мы, работающие в трех лабораториях. Доктор Стоименов, лаборантки… Потом доктор Ченарт. Хотя нет, он за день до этого уехал! — уточняет она.
— А нельзя ли более подробно?
— О докторе Ленарте? Он руководит радиологической лабораторией, в которой проводятся наши опыты по облучению. Симпатичный, умный человек, с ним приятно работать!
— Однако он уехал?
— Да, насколько мне известно. За день до этого. Другие… впрочем, все сотрудники Ленарта знали о серии доктора Манолова.
Она называет имена: Анна Виттинг, биолог, помощник Ленарта, а из кураторов — оберкуратор Макс Нильсен. Может, и еще кто-то знал, но эти уж точно. Характеристики ее все так же скупы — корректные сотрудники, очень точны, в известном смысле даже педантичны, но в науке это нужное качество.
— А над чем работал доктор Манолов?
— Ну… — она смотрит на меня немного растерянно. — Тема у всех у нас общая — иммунитет при пересадке органов. Это очень важная проблема! Например, сделана пересадка сердца или почек, а организм отторгает их! Необходимо подавить иммунитет, поэтому мы прибегаем к облучению… Однако в результате облучения иммунитет может снизиться настолько, что человек погибает от простейшей инфекции!
— Как… в старой истории. Между Сциллой и Харибдой, не так ли?
— Более или менее. Все мы работаем над одной темой, но исследуем ее с разных сторон. Такой подход нельзя назвать новым. То, чем мы занимаемся, в общих чертах широко известно… Хотя существуют и кое-какие детали, подробности… Кроме того, мы готовимся к открытию центра трансплантации. Как видите, вовсе не Америки открываем!
Пришло время задать вопрос, который уже давно вертится у меня на языке.
— А может ли кто-нибудь из вас… прийти к открытию? Маленькому, не очень важному, но постараться сохранить его в тайне от коллег?
Велчева скептически улыбается. Морщинки у глаз приходят в движение.
— Вижу, вы любитель научной фантастики! Какое открытие? Все описывается, обсуждается, протоколируется…. Коллега Дебрский, сегодня даже самая маленькая тема в науке требует усилий многих людей!
Разговор уходит в сторону, мы рассуждаем о том, что нынче науку двигают вперед коллективы и случайных открытий не бывает. Каждый шаг терпеливо подготавливается совместным трудом многих людей.
Кое с чем я соглашаюсь, а кое с чем — нет. Похоже, я неисправимый романтик и продолжаю верить в вымирающее племя ученых-одиночек. Мы не можем прийти к единому мнению с практичной, земной Велчевой. Поэтому я тороплюсь доесть свой ужин и перейти к следующему пункту.
— Доктор Велчева, позвольте деликатный вопрос. Поверьте, задаю его не из праздного любопытства.
— Задавайте.
— Была ли у доктора Манолова приятельница?
— Н-нет! — отшатывается Велчева.
Я улавливаю мгновенное колебание и пытаюсь за него ухватиться.
— Ответьте мне правду! Теперь это важно не для него, а для многих других людей! Скажите, о чем вы подумали только что?
— Я подумала… Нет, это не то! Знаете, одинокий мужчина… — она колеблется, но потом решается. — Ну, хорошо, раз настаиваете! Мне кажется, Анна Виттинг… имела на него известное влияние.
— В каком смысле?
— Как… любая красивая женщина. Но не более того, поймите меня правильно! Доктор Манолов был серьезным человеком!
Я верю ей. Странно, если бы было иначе. Однако нельзя забывать и о микрофоне в его автомобиле.
Щеки Велчевой покрываются красными пятнами. Пора переходить на другую тему.
— Последний вопрос. Как у доктора Манолова обстояли дела со здоровьем? На что-нибудь жаловался?
— Со здоровьем? — удивленно смотрит на меня Велчева. — Нет… Если только что-нибудь интеркуррентное…
Медицина полна подобных слов. Интеркуррентные, криптогенные, идиопатические… Понятия, за которыми легко спрятать незнание. И которые ничего не значат. Или, точнее, означают что-то вроде “переходные”, “скрытые”, “внутренние”. Но как бы там ни было, доктор Манолов на сердце не жаловался. Не было предвестников инфаркта, о котором намекал тот полупротокол у Ханке.