История Билли Морган
Но я была упрямой. И нервной. От внезапного шума я подпрыгивала, как от электрического разряда, у меня лились слезы по непонятным причинам. Лицо стало землистое, а волосы, их тяжелая мягкая масса, казалось, оттягивала голову назад; я подумывала их остричь, сделать модную прическу, но Микки мне запретил, сказав, что ему нравятся мои длинные волосы и, порадовавшись его вниманию, я просто собрала их в пучок и сменила шампунь с «Восен» на пахнущий миндалем «Видал Сассун». У меня все время были темные круги под глазами, месячные стали болезненными, тяжелыми, вязкая темная кровь сворачивалась в сгустки, стала клейкой. Я думала, может быть, у меня анемия, обычное объяснение всех «женских проблем» в те дни, – и купила какие-то витамины, которые никогда не принимала. Даже Джас спросила меня, хорошо ли я себя чувствую, и сказала мне, что кое-кто из женщин думают, будто я жду ребенка – это, считают они, должно успокоить меня и «сделать из меня человека». Когда я сказала ей, что не беременна, просто устала, ее лицо вытянулось; она так надеялась, что появится приятель для Натти, который толстел и процветал, питаясь творожками «Kay энд Гейт» и табачным дымом.
Иногда сердце так резко колотилось, что мне казалось, будто оно вот-вот разорвется, но я никогда не думала, что могу съехать с катушек, что меня размажет, как краски на картине Джексона Поллока. [36] Я никогда не теряла контроль над собой. Никогда. Ни в какой ситуации.
А гроза над морем все сгущалась и сгущалась, пока я мучилась из-за того, чего не понимала, и обгрызала ногти до кровавого мяса.
Глава четырнадцатая
Я курила больше травы, чем когда бы то ни было. О'кей, то была не ужасно крепкая, генномодифицированная вонючка, ставшая популярной в наши дни, но тем не менее. Как я уже говорила, мне не нравилось напиваться в хлам, в отличие от некоторых. Я никогда не была большой любительницей выпить, мне не нравилось опьянение. Иногда я поддавалась искушению и по чуть-чуть принимала «спиды», но жизнь моя стала упорядоченнее, а «спид», – это масса энергии, которую некуда было приложить; в конце концов невозможно вечно испытывать на себе всю таблицу химических элементов в алфавитном порядке.
Иногда накуриться было единственным способом заснуть. Но мне приходилось за это расплачиваться: странные сны, что накатывали в тяжелые ночи, наутро отзывались похмельем, я была потерянной, засыпала среди дня, а потом снова не могла уснуть ночью… И так далее и так далее. Люди любят говорить, что трава безвредна, это всего лишь растение, но это неправда; если так, почему многие любители травы такие психованные? На деле, если много куришь, становишься параноиком.
Я попыталась добыть у доктора каких-нибудь снотворных таблеток, просто чего-нибудь, что помогло бы мне нормально заснуть. Я пыталась рассказать ему, что я чувствую, пыталась просить о помощи, но ничего не могла объяснить толком; его розовое одутловатое лицо выражало нетерпение и раздражение, пока я запиналась и бессвязно бормотала. В итоге он прогавкал несколько советов: нужно больше гулять, не пить кофе и алкоголь на ночь, и отказался выписывать таблетки, заявив, что я стану от них зависимой, или, как он намекнул, обменяю или продам их на улице. Я вышла из приемной, лицо у меня горело от разочарования и унижения. Когда корова-секретарша подняла брови при виде меня, я ее чуть не ударила. Это было бы забавно, это лишь подтвердило бы их мнение обо мне – грязной, странной особе в вытертых джинсах с заплатками, майке «Нортон» и черной кожаной куртке. Мне интересно, что они думают теперь, эти обыватели, теперь, когда все, что их так раздражало, стало привычным – девушки с алыми волосами и пирсингом в пупке, парни с ирокезами, в майках «FCUK» [37] и все поголовно с татуировками. Несчастные обыватели, должно быть, приходят в ярость при мысли, что все их предрассудки и мелкие общественные победы в итоге ни к чему не привели.
И все равно слова доктора прозвучали дурной шуткой – можно подумать, он не прописывал валиум замотанным жизнью деревенским домохозяйкам, просто чтобы их успокоить. А теперь это прозак, верно? Разумеется, врач раздавал транквилизаторы направо и налево, как конфетки, но только не мне. Он не захотел дать мне рецепт. Он хотел оскорбить меня, и ему это удалось, но не так, как он предполагал. В известном смысле это он виноват в том, что случилось, потому что, если бы я благополучно подсела на легальные средства, я бы не стала в тот вечер умолять Микки отвезти меня к Терри, достать немного кокса, чтобы хоть как-то успокоиться. Глупо проклинать врача, я знаю, но у меня до сих пор стоит перед глазами его самодовольное, осуждающее лицо, его надменный взгляд. Он посчитал меня уличной швалью, недостойной внимания. От этого я скрежетала зубами, а мой внутренний винт затянулся еще на несколько оборотов.
Вот такой у меня выдался скверный день, как вы понимаете. Я не хочу сказать, что это оправдание, но все же. На самом деле, у меня было немало плохих дней, из тех, когда кажется, что весь мир против тебя, малейшее движение требует титанических усилий, когда все, к чему прикасаешься, разваливается на части. Я дважды сожгла обед, потому что забыла про него, засмотревшись в окно на то, как ветер срывает листья с яблонь через дорогу, наклеивая их на машины и сбивая в грязные кучи. Небо было свинцовое, беспросветно серое, разбухшее от дождя, и каждое утро приходилось бороться с собой, чтобы выползти из постели, из-под теплых одеял в нетопленую комнату. Я разбила стакан и порезалась. Я испортила рисунок, который делала для чьего-то байка. Все было не так, все шло наперекосяк.
Я знала, что не засну, хотя тело ломило от усталости, даже Микки признал, что я выгляжу неважно, но, когда он полез в свой тайник, чтобы свернуть нам косяк, там оказалось пусто. На меня накатила необъяснимая, неконтролируемая ярость.
Так что я принялась упрашивать Микки, умолять его достать мне что-нибудь, что-нибудь посильнее травы, что-нибудь, что вырубит меня, на несколько часов погрузит в блаженное забытье. Только разок, правда, только сегодня.
– Я не выдержу, Микки, родной, я не выдержу… Пожалуйста, милый, пожалуйста, любимый, сейчас только половина девятого, не так уж поздно, у тебя есть грузовик, пожалуйста, ну пожалуйста…
Он тяжело вздохнул и потер лоб ладонью, затем поскреб бороду.
– Ладно. Но…
– Что «но»? Что? Послушай, вот деньги, это мои деньги, не из хозяйственных, только разок…
– Да, я понимаю, нет, не волнуйся из-за денег, это ерунда все, я просто не знаю, кто может… Терри, мож…
Моя неприязнь к Терри показалась пустяком при мысли об ужасной, белой, бессонной ночи и неконтролируемого страха, что забирал меня все сильнее. Я чувствовала себя так, точно сегодняшняя ночь может стать последней каплей и я не смогу с этим справиться. Терри… На хрен всё, на кой черт он нужен, этот мудак, его только использовать и можно. Мне не хотелось просить его о любезности, но я была уверена, что мое положение прочно, я вообразить не могла, что он осмелится отказать. А вы говорите – слепота.
– Ты сможешь? Ты поедешь? Микки, пожалуйста, Микки!
– Да, да, успокойся, все будет хорошо. Но ты поедешь со мной. Поехали, тебе не помешает выйти из дома, и я не хочу оставлять тебя одну. Оденься потеплее и пошли.
Если бы он оставил меня, господи, если бы он меня оставил… Микки, мой бедный мальчик, тебе нужно было ехать без меня, а лучше – не ездить вообще. Надо было нам устроить себе небольшие каникулы, просто собрать сумку и махнуть в Уитби, побыть там несколько дней, погулять у моря, все что угодно. Но я не могу об этом думать. Не могу.
Дорога в Хейлшоу обошлась без происшествий. Поднялся небольшой ветер, близилось полнолуние. Пока мы ехали через город, начало моросить. В старом грузовике было холодно, я порадовалась, что надела большой черный джемпер. Я натянула рукава на руки, они тряслись, но не от холода. Микки мычал сквозь зубы «Черную Бетти», [38] а я смотрела в окно на алкашей, бродивших по блестящим, как олово, улицам.