История Билли Морган
– Микки, о'кей, Майкл. Ты не можешь просто явиться сюда и, я не знаю, запугивать меня? Не начинай, потому что я в курсе, что у тебя семья, я это знаю, понятно? Но так неправильно. Я защищала тебя все эти годы, я…
Он иронически фыркнул:
– Защищала меня? Ты сломала мою хренову жизнь, сука. У меня кошмары, я просыпаюсь с криком. Джоан, моя жена, не знает, что и думать. Я сказал ей, что это из-за клуба. Она не знает, Билли, и никогда не узнает. Она достойная женщина, достойная. Не то, что ты. Защищала меня? Блядь. Ты меня всего лишила. Годы ушли, чтоб я хоть немного оправился… Я знаю, что ты тут болталась с этой ебанутой наркоманкой Джас, с его чокнутым семейством, парни мне рассказали. Они сказали, это был Клуб бывших жен, бля, шутили. Ты больная. Больная. Я не хочу… – Он замолчал, пытаясь отдышаться, как собака, которая слишком быстро бежала.
Я – больная? О да. Как он мог прийти сюда – столько лет прошло, – и сказать мне в лицо… Ведь я… я так его любила. И продолжала любить, мечту, идеал, ставший еще драгоценнее оттого, что это я вынудила его бежать, потому что я пожертвовала собой, чтобы его спасти. Или я так думала. Но я и не подозревала, что все это время в нем, точно яд, нарастала ненависть ко мне. Черная маслянистая отрава стекала с его побелевших искривленных губ, уничтожая светлые воспоминания о нем. Как он мог? Как он мог? Чувства бурлили, поднималась тошнота.
– Хватит, Микки, слышишь? Я сделала то, что должна была сделать. Да, я присматривала за Джас и мальчиком; по крайней мере я не съебалась в голубую даль, умыв руки нахер…
– Присматривала за ними? Да ты за ними шпионила. Пыталась контролировать их, как всегда. И не хрен мной командовать, ты уже не маленькая любимица Карла, тьі никто, как и я. Никто и ничто, твою мать. Неудивительно, что парни над тобой смеялись, ты была такой, твою мать, надутой, а теперь посмотри на себя – высохшая старая сука. Они тебя ненавидели, знаешь ли – вот именно, только Карл их удерживал; ты и с ним еблась? А? Всегда хотел знать. Так ведь, а? Ты на все способна, ты. Дрянь.
Я в изумлении уставилась на него. Он действительно думал, что я спала с Карлом.
– Я никогда… С Карлом? Нет – и они не ненавидели меня, о чем ты говоришь? Я…
– О да, еще как, блядь, ненавидели! Они все тебя ненавидели, корова надутая. Они ненавидели тебя и считали настоящей блядью. Мне приходилось тебя поддерживать, и ты ничего не знала. Блядь, ты жила в своем ебаном мире. Маленькая принцесса, бля. Парни тебя терпеть не могли, такую болтливую пизду. А девчонки! Только Карл и слышать ничего плохого про тебя не желал. Даже подбил глаз жене, чтоб язык не распускала. Все думали, что ты с ним ебешься, все. А я должен был терпеть! Ты меня дурачила, я был под каблуком, долбанным идиотом я был. Но больше такого не будет, о нет. Какого хера я с тобой вообще связался? Ты ебаная ведьма, ходячее несчастье, чертово проклятье… Для всех женщин такие, как ты, – позор, и если ты думаешь…
Я слушала, как он бубнит, но звук будто выключился. Ненавидели меня? Все в «Свите Дьявола» ненавидели меня? Но… нет, ничего подобного, я ладила со всеми… разумеется, я была болтлива, я знаю, я признаю это, но… Нет. Это неправда. Не отнимай у меня еще и это.
– … Я не хочу впутываться в эти дела. Я знаю, чего ты хочешь, всеми управлять, командовать, всегда знаешь, как лучше. Вся эта хренотень с газетой, я не…
– Я буду разговаривать с репортером сегодня вечером.
Он вскочил, стиснув кулаки.
– Ты шизанутая сука. Я не позволю, я не… Ты не…
Как мне было холодно… В комнате стояла тяжелая жара, но внутри меня был ледяной холод. Я смотрела на него: то, во что он превратился, вдребезги разбило восковой щит моих розовых воспоминаний. Он был готов ударить меня, но я не боялась, потому что он мог убить меня, но не мог ранить сильнее. Он посмотрел мне в лицо и опустил кулак. Он всегда был слабаком.
– Ну, давай, давай же, крутой парень, ударь меня. Вот будет здорово, когда войдет репортерша, а она придет с минуты на минуту. Ради всего святого, возьми себя в руки. Если я не поговорю с ней, это будет выглядеть странно. Я должна с ней встретиться, чтобы держать все под контролем, ты хоть это понимаешь? Боже… думать все эти годы, что я… неважно. Я сделаю, как считаю нужным, Микки, и буду тебе признательна, если ты сейчас съебешься и позволишь мне уладить дело, чтобы все выглядело нормально, когда эта девушка придет. Ты меня слышишь?
– Упрямая корова! Но я тебя предупреждаю: если я пойму, что ты хочешь впутать меня… я уж постараюсь, чтобы ты больше ни с кем не пиздела. Я навсегда заткну твой злоебучий рот. У тебя, может, ничего и нет, но у меня…
– Семья. Это я уже поняла.
– Верно, заткнись. Что ты знаешь о семье? Даже твоя мать тебя не выносит, слышала бы ты, что она мне о тебе говорила, спрашивала меня – меня! – в чем она с тобой ошиблась. Уродилась порченой, так она сказала, и она права. Ты родилась порченой, дурная кровь. Так что знай. Я этого терпеть не собираюсь, я…
В дверь постучали, и мы оба застыли, объединенные этим моментом и ничем больше. Он открыл было рот, но я велела ему заткнуться.
– Это она, репортерша. Умолкни, Микки, если ты любишь свою семью, как ты говоришь. Просто… просто убирайся. Я скажу, что ты сосед, который зашел что-то одолжить.
– Не указывай мне, блядь, что…
Я холодно посмотрела на него. Он опустил глаза. Я почувствовала, как на меня накатывает болезненная смесь печали и отвращения.
– Уходи, уходи. И, Микки, не возвращайся больше никогда. Я клянусь, что никто не услышит о том… что случилось… от меня. Никогда. Думай обо мне что хочешь, Микки, но если я до сих пор ничего не рассказала, зачем мне рассказывать теперь? Иди же, уходи, уходи, я должна ее впустить.
Я перевела дух и пошла к двери, Микки шел следом. Я открыла, и он, протиснувшись мимо меня, направился к дороге, к машине. Я посмотрела ему в спину: его освещало закатное солнце, рой золотых пылинок танцевал вокруг него.
Он уехал.
– …Прошу прощения, я вам помешала? Вы, должно быть, миссис Морган, я – Софи, из «Кларион»? Вы сказали, мы можем поговорить?
Я взяла себя в руки. Молодая женщина вопросительно смотрела на меня. Я изобразила улыбку. Не знаю, кого я ожидала увидеть, – пронырливую Настоящую Лондонскую Штучку, должно быть; но Софи оказалась крохотной тоненькой девушкой лет двадцати пяти. Очень бледная, нос с горбинкой порозовел от солнца, одета в мятую кремовую блузку без рукавов и мятые серые льняные брюки. Короткий хлопковый кардиган завязан вокруг талии; тонкие мышиные волосы стянуты в короткий хвостик, одна прядь за ухом выбилась. Коричневые очки от солнца подняты на голову. Маленькие серебряные сережки-гвоздики с голубым топазом, я отметила их автоматически. На шее изящная подвеска, сочетающаяся с сережками. Не Дешево и не вульгарно. Обручального кольца нет, только одно простое тонкое серебряное кольцо. Огромный, набитый холщовый портфель свисал с хрупкого плеча. Она выглядела измотанной.
– Простите, да, надоедливый сосед, с ним бывают проблемы – ну знаете, как это бывает. Не совсем адское проклятие, но… Понимаете. Не обращайте внимания. Входите, зовите меня Билли. Послушайте, не хотите посидеть в саду? Здесь хорошо, я могу предложить вам чаю… соку? Клюквенного? Проходите, я сейчас вернусь.
Доставая стаканы, лед и сок, я смотрела, как она уселась на скамейку и, закрыв глаза, повернула лицо к солнцу. Она ослабила застежку коричневой сандалии и почесала пятку. Она выглядела так, будто никогда не ела досыта и не видела дневного света. Каково это – жить в Лондоне, подумала я, если в ее возрасте она выглядит такой старой клячей, бедняжка. Моя необычная хладнокровная отстраненность так и не прошла. Казалось, ничто меня не волновало, даже это.
– Вы, должно быть, очень устали? – Я улыбнулась и присела рядом с ней. Я обнаружила, что мне удивительно легко сохранять спокойствие. Я положила на колени по-прежнему холодные руки; она глотнула из стакана.