История Билли Морган
Все это было весьма скверно. И тут я дошла до того места, где говорилось обо мне; я прочла с определенным эгоистическим интересом. Увидеть себя в печати, да еще в первый раз – это довольно чудно, как минимум.
Со своеобразной, старомодной любезностью Билли, – как она попросила себя называть, – проводила меня в свой дикий, запущенный, крошечный садик. Приземистая, коренастая, облаченная во все черное, с прошлым гангстерской девицы, она в первую минуту отпугивает человека, но ее полная страданий жизнь – в ветхом домике, где она обитает с многочисленными кошками, вражда с соседями, ее подавленность – скорее вызывают симпатию и искреннюю жалость. Неудивительно, что она изо всех сил пытается стать частью семьи Джасмин Севейдж. Как сказала сама Джасмин, они с Билли настоящие сестры. Жизни обеих разрушил жестокий феномен Пропавших…
И так далее, и так далее. Не так уж много. О том, как трогательно я защищаю «Ангелов Ада» с намеком на то, что я, увы, введена в заблуждение и морально неустойчива, и как я покупаю привязанность Джас, по первому требованию давая ей деньги на наркотики. Меня использовали в качестве скорбного, заламывающего руки греческого хора, для усиления эффекта от рассказа о том, как ломаются люди, когда их любимые сматываются. Софи не сочла нужным упомянуть, что я разведена, как и миллионы других людей, и вовсе не столь уж одинока. Это испортило бы эффект. Так что в статье меня разместили на той ступени эволюции, которая находится чуть выше полного дерьма. Ничтожная, жалкая страхолюдина, живущая замкнутой жизнью, как ведьма, в лачуге, где воняет кошками.
Там были еще фотографии – хорошие, но ни одна не могла сравниться с той, что на обложке. На одной были Джас и Натти – он нервничал, а оттого казался задумчивым и угрюмым; на другой фотографии – Полин Скиннер, нельзя было не заметить выдающееся декольте и высокие, леопардовой расцветки, ботинки. Она выглядела старой и обрюзгшей; боже, она будет в ярости. Были и коллажи из фотографий Пропавших Без Вести в качестве иллюстрации, в том числе и снимок Терри – они взяли любимую фотографию миссис Скиннер. Она выглядела подозрительно отретушированной, сглажены брюзгливая усмешка, небритая неряшливость и суженные, лживые глаза. Статья заканчивалась громогласным призывом – покончить со скандалом вокруг Пропавших и спасти жизни, разрушенные безразличием и коррумпированностью властей – неких абстрактных властей, «Кларион» обошелся без уточнений, плюс какая-то контактная информация, телефоны доверия и адреса организаций («Если вы столкнулись с одной из проблем, поднятых в статье…») и финальным дифирамбом старому, доброму защитнику угнетенных – «Кларион».
Я осторожно отложила журнал и снова посмотрела на эту изумительную фотографию. Затем в пугающей тишине поднялась и посмотрела на себя в кухонное зеркало. Я понимала, это не имеет значения, не стоит из-за этого беспокоиться, но все же – какой видят меня люди? Грузная, эксцентричная старая сука в черных мужских шмотках, ведущая бесплодную, одинокую жизнь старой девы? А мой славный дом – может, я обманываюсь и просто не вижу, какой он дерьмовый на самом деле? Я и представить себе не могла, насколько это будет больно, и никакие проклятия в адрес тупой маленькой коровы-репортерши не помогали.
Тишина не прекращалась, она растянулась, как старая резинка, перед тем как лопнуть со щелчком. Я начала понимать, какой ужас бездумно навлекли на нас Софи и ее боссы. О чем, ради всего святого, я думала, это допустив? Я, должно быть, сошла с ума. Мне следовало прекратить все, едва заслышав намек. Но нет: я подумала, что смогу держать все под контролем, как всегда. Какой же я была дурой: тупой, эгоистичной, чертовой дурой. Я была задета, мои чувства и моя гордость уязвлены, но Джас и, боже мой, Натти… Невыносимо даже думать об этом. Я с ужасом поняла, какие чудовищные последствия вызовет эта мерзость, появившаяся в национальной газете.
Джас превратится в своего рода злосчастную знаменитость, обретет славу на чертовы пятнадцать минут. Весь район, весь мудацкий Брэдфорд – статью наверняка перепечатает местная газета – будет улюлюкать и насмехаться над ней, жестокость толпы, преследующей беспомощную жертву. Ей, наверное, придется переехать, срочно пройти курс реабилитации… Я отчаянно размышляла, пытаясь во всем разобраться, предугадать, что еще может случиться, с чем мне придется вскорости столкнуться, чтобы оно не застигло меня врасплох. Может ли городской совет ее выселить? Смогу ли я вытерпеть ее, пока все не уляжется? Не придет ли в голову полицейским шишкам сделать ее козлом отпущения из-за такой паблисити? Я знала, что уличных патрульных не заботит мелкая рыбешка, вроде Джас, но их боссы, получив от тупоголовых членов парламента приказание очистить улицы, с оглядкой на прессу, они могут ухватиться за такое и… Господи, это все равно, что пытаться засунуть пасту обратно в тюбик… Чем больше я об этом думала, тем непонятнее и туманнее все становилось.
Сквозь гул в голове я услышала старый, темный, лающий зов, пульсирующий в такт сердцебиению, жестокий зов, навсегда приковавший меня к Черной Собаке: глупая, глупая, ты глупая девочка – если люди готовы отвернуться от тебя, когда ты всего лишь сломаешь какую-то безделушку, что же они сделают, если ты сотворишь нечто столь разрушительное? Никчемная, эгоистичная и никчемная, совсем как твой отец… Дрожа, я села за стол и накрыла голову руками. Это безнадежно, мне хотелось повернуть время вспять, сделать так, чтобы ничего не случилось, заткнуть пасть этой мерзкой старой корове Полин Скиннер, что угодно, лишь бы ничего этого не было.
Глава двадцать пятая
Напротив квартиры краской из баллончика кривыми красными буквами было написано «НОРКОТНАЯ БЛЯТЬ». Каких усилий, должно быть, стоило безграмотным злоумышленникам, авторам этого очаровательного комментария, трудолюбиво, по слогам прочесть статью, но, видимо, оно того стоило, раз они смогли получить свою порцию развлечений в жаркое, скучное, унылое воскресное утро. Мешанина из яиц и собачьего дерьма была разбрызгана по разбитому окну и двери. Надпись все еще была липкой, когда я осторожно ее коснулась. Я услышала сдавленное хихиканье кучки дебилов-подростков, застывших у двери квартиры № 4. Они были пьяны, и я знала, что позже, когда душная жара и бухло добьют остатки их мозговых клеток, они попытаются позабавиться еще. Я посмотрела на них и услышала обычный набор оскорблений – жирная сука, старая пизда, ёбаная лесба – все, на что они способны. Мы и раньше встречались, к несчастью. Я знала, что связываться с ними бессмысленно; разумеется, я могла бы задержать их на пару минут, сказав им то, что я о них думаю, но в итоге они бы просто меня избили. Не в первый и не в последний раз я пожалела, что лишилась защиты «Свиты Дьявола». Или что нет пистолета. Я поворочала в мозгу идею позвонить Джонджо и попросить его созвать ребят, но в итоге решила приберечь это на крайний случай.
Найдя относительно не заляпанное собачьим дерьмом место, я постучала. Никто не ответил. Тогда я обернула пальцы платочком и толкнула почтовый ящик, прокричав, что это я. Мартышка открыл дверь.
– Привет, Ли. С тобой все в порядке, милый?
Он молча кивнул, лишившись дара речи; его изуродованное лицо было абсолютно белым. Он стоял в дверном проеме, свободная рука дергалась и дрожала, от испуга у него начался тик.
– Ли, я могу войти, милый?
Он вздрогнул и сразу же отступил.
– Все хорошо, Ли, все хорошо, все будет в порядке, – сказала я, понадеявшись, что это его успокоит.
Хотелось бы мне, чтобы редакторы из «Кларион» увидели, как здорово они помогли бедному, беспомощному, нищему Мартышке. Я прошла мимо него; он закрыл грязную, вонючую дверь, соскользнул на кучу пальто в коридоре и принялся раскачиваться взад-вперед, подчиняясь какому-то внутреннему ритму.
В квартире было тихо, слышались только слабые рыдания Джас, аденоидное дыхание Мартышки и назойливое мушиное жужжание. Воздух спертый и горячий, воняло страхом, выпивкой, протухшей едой и немытыми телами, дополнял все эти ароматы тошнотворный запах дешевого жасминового масла, доносившийся из открытой двери комнаты Джас; там был жуткий бардак – мешанина из одежды, постельного белья, бутылок, талька, осколков разбитого зеркала и древней косметики, все разбросано и разлито по полу. Кто-то здесь как следует поработал.