В исключительных обстоятельствах
И с этими словами извозчик уехал к себе на Извозчичью гору. Но прожил он после этих слов только сутки.
Через сутки он был убит.
Все ясно, что касается убийства аптекаря. Остается только выяснить, кто убил извозчика Елизара Шишкова.
Братья Фриневы отказываются говорить об этом. Старший брат, Борис, сознался как будто во всем, рассказал в подробностях, как они отравили аптекаря, но об убийстве извозчика он, вот истинный Христос, ничего не знает.
А младший брат, Григорий, что сейчас сидит перед Журом, держит себя так, словно он и в отравлении аптекаря не принимал никакого участия.
- Поклеп, все поклеп на меня, - говорит он одно и то же, мотая лысой головой.
Жур, однако, терпелив. Даже излишне терпелив, как кажется Зайцеву.
- Григорий Митрофанович, - смотрит Жур почти жалостливо на младшего Фринева, - мы же с вами разговариваем не первый день. Зачем мы понапрасну время расходуем? Ведь все же главное и так ясно. А что не ясно, мы все равно выясним. Мы для этого тут работаем. А вы, честное слово, как дурака валяете. Брат у вас умнее...
- Ему и полагается, - пробует пошутить Григорий Фринев. - Он старший брат.
- Ну, скажите, если можете, откровенно, - просит Жур, - кто кому сильнее надоел: вы мне или я вам? Ведь вы же который день повторяете одни и те же слова...
- А что же еще повторять, если натуральный поклеп? - вскидывает на Жура оловянные глаза младший Фринев.
- Я бы его сейчас прямо сразу стукнул, - вспыхивает Зайцев, когда арестованного уводят обратно в камеру. - Он - вы же сами видите - просто играет у вас на нервах, как на гитаре.
Жур улыбается.
- Я же говорил вам, ребята, надо укреплять нервную систему. Нервы еще потребуются. Время такое, что нервы потребуются. Надолго еще потребуются. У нас нервы должны быть всегда вот какие...
Жур сжимает в кулак длинные, сильные пальцы левой руки. Правая у него еще на перевязи.
- Все равно, - пылает в красивых рыжих волосах голова Зайцева, - все равно таких, как эти Фриневы, по-моему, надо кончать всеми способами. Прямо немедленно кончать...
- Это как же? - опять улыбается Жур. Ему, видимо, нравится страстность Зайцева. - Как же ты, Серега, предлагаешь их кончать? Вот так же, как они кончали аптекаря?
- Хотя бы. Убийство за убийство. Я бы даже и разбираться не стал...
- Видишь, Серега, - трогает его за колено Жур, - это вот они, Фриневы, не разбирались. Они хапуги, жулики, воры и убийцы. А мы представляем здесь наше государство. Оно нас обязало разбираться. И оно обязано и нас наказывать, если мы плохо разбираемся...
- Но ведь сказано: карающий меч революции, - напоминает Зайцев.
"Он начитанный", - уважительно смотрит на Зайцева Егоров. Но Егорова сейчас, откровенно говоря, не сильно интересует этот разговор. Он хотел бы сегодня пораньше уйти - отнести домой получку. Ох, наверно, будет рада Катя!
- Меч, ведь он очень острый, Серега, - ходит по узенькой своей комнатке Жур. - Особенно если он карающий. С ним требуется большая осторожность. Очень большая осторожность. Нам наша партия на это прямо указывает...
- Но партия не указывает, что надо нюнькаться со всякими отравителями, - возражает Зайцев. - Когда я еще хотел поступить в уголовный розыск, у меня было такое представление, что здесь сразу кончают. Берут и сразу в случае чего... кончают...
- Тогда ты ошибся, Зайцев, - вдруг останавливается Жур и смотрит на Зайцева в упор. Лицо у Жура становится каменным. - Тогда тебе всего лучше было пойти в палачи...
Эти слова ошеломляют Зайцева. И может быть, даже выражение лица Жура пугает. Зайцев молчит, опускает глаза. Потом внезапно усмехается.
- Ну, вы тоже скажете, товарищ Жур!
И Жур, должно, быть, чувствует, что перехватил.
- Чудак ты, Серега, - говорит он, чуть помедлив. - Чудак. Молодой еще. Больно горячий. Тебе еще надо книги почитать, подумать, поглядеть, как народ живет, узнать, в чем его трудность жизни. Бывает, что люди и в преступники попадают от безвыходности. Если всех вот сразу так карать...
- А эти братья Фриневы тоже попали от безвыходности?
- Ну, эти другое дело, - морщится Жур. Он задел больной рукой о спинку стула. - Этих мы не будем брать в пример. Но с ними нам по закону тоже надо как следует разбираться.
Жур подходит к столу, перелистывает бумаги.
- Довольно, ребята, философии. Я займусь, однако, Грачевкой. Надо нам готовить большую операцию. А ты, Серега, вот что. Поезжай привези сюда нового мужа этой вдовы аптекаря. Надо его во что бы то ни стало найти. Парфенов Терентий Наумович. Нет, вы лучше поезжайте вдвоем с Егоровым. И смотрите в оба. Мне думается, по некоторым данным, что это серьезный жук. Он может много прояснить в аптекарском деле. А в общем дело неинтересное...
- А мне показалось, что оно интересное, - вдруг говорит все время молчавший Егоров. - Как ловко вы его раскрыли...
- Не все еще раскрыли, - уже уселся в свое кресло Жур. - Надо, однако, стараться дальше так же все тщательно анализировать...
Это непонятно Егорову. Как это надо стараться анализировать? Но спрашивать сейчас об этом у Жура неловко. После надо спросить, в подходящий момент.
Жур вчитывается в бумаги. Лицо у него становится необыкновенно озабоченным.
Зайцев и Егоров уходят.
15
Зайцеву и Егорову снова надо было ехать на Извозчичью гору, где на Водопойной улице, в Щенячьем тупике, проживает новый муж вдовы аптекаря некто Парфенов Терентий Наумович.
Извозчичья гора, наверно, долго еще будет притчей во языцех. Долго еще будет тут ютиться разная шпана. И не только городские жители, но и работники уголовного розыска долго еще будут с особым чувством вспоминать об этой горе, о ее огромном заросшем густым кустарником кладбище, о "хитрых хазах" и "малинах", что теснятся за кладбищем и вокруг него.
Не отличишь, где живут кустари и где настоящие, опытные, профессиональные бандиты. Все смешалось здесь, как на свалке.
Понятно, что" Егоров и Зайцев чувствуют себя по-особому настороженно, снова отправляясь на Извозчичью гору.
Егоров немножко тревожится из-за того, что с ним сейчас вся его двухнедельная получка. Вдруг что-нибудь случится - деньги пропали. А как обрадовалась бы Катя, увидев эти деньги...
На углу Кузнечной и Стремянной Зайцев остановил извозчика точно так, как это сделал Жур, когда они ехали на первое в своей жизни происшествие поднимать мертвого аптекаря.
А теперь они едут одни, без Жура.
Жур сказал, что этот Парфенов, муж бывшей аптекарши, серьезный жук.
"Интересно, сейчас узнаем, какой он жук, - думает Егоров. И уже забывает о том, что у него в кармане вся его получка. - Парфенов, Парфенов. Фамилия какая знакомая!" Потом он думает над словами Жура: "Надо стараться все тщательно анализировать".
Егоров готов изо всех сил стараться, но ему непонятно: как это надо анализировать? И в книге господина Сигимицу ничего об этом не сказано.
Егоров и Зайцев сидят рядом в извозчичьей пролетке с поднятым кожаным верхом. Впереди у них толстая ватная спина извозчика в круглой войлочной шляпе с блестящей пряжкой на околыше.
- Как ты это понимаешь, Сергей, - "надо анализировать"?
- А чего тут не понять? - говорит Зайцев. - Очень просто. Человек, допустим, отказывается: я, мол, не воровал. А ты ему все равно не веришь. Ты делаешь в уме свой анализ: нет, мол, я тебя знаю, ты вор...
- А если он правда не вор?
- Все равно ты должен его подозревать. Ты всех должен подозревать...
- Всех?
- Ну да. Никому верить нельзя.
Зайцеву уже все понятно. А Егоров во многом сомневается.
- Погоди, Сергей. Как же это так? Никому верить нельзя. Это, выходит, мы должны жить, как Елизар Шитиков. Это же он перед смертью сказал. Так прямо и в протоколе записано. Шитиков сказал братьям Фриневым, что, мол, отдайте мне деньги вперед, потому что по теперешним временам никому верить нельзя...