В облачную весну 42-го
— Там погода не лучше, — проворчал Орлов.
Не меняя высоты, мы подошли к расчетной точке. Серая, плотная масса облачности окутывает самолет. Вызвали в пилотскую старшего группы, разъяснили ему сложившуюся обстановку. Он сказал, что на крайний случай есть запасная цель, к северо-западу от Вязьмы. Пересчитав наличие горючего, мы взяли курс на новую точку без всякой надежды, что там погода будет лучше.
Рельеф по трассе нового курса был спокойнее. На высоте ста пятидесяти метров сквозь облачность кое-где проглядывала земля, но стоило подняться немного, как снежные заряды молочной пеленой закрывали ее. Наконец мы решили подойти к месту выброса и, если обнаружим условный сигнал — уже не в виде ромба, а «письмо» из пяти костров, — набрать высоту двести пятьдесят метров и по расчету, сквозь облака, сбросить десант. Но над предполагаемой целью даже с высоты ста сорока метров земли не было видно.
— Все! Хватит экспериментировать. Пошли домой, — заявил Орлов. Горючего осталось только-только.
— Курс 100 градусов. Пройдем через первую цель, — предложил я, осмотримся, может быть, за это время там улучшилась видимость. Орлов только согласно кивнул. Теперь старший группы с'|0ял в проходе между нами и сам наблюдал за обстановкой. Погода ухудшалась. Все чаще приходилось менять обороты и шаг винтов, чтобы помочь спиртовому антиобледенителю сбросить лед с лопастей. Дикий вой от перемены углов атаки лопастей и грохот льда, бьющего по фюзеляжу, резали слух, словно ржавая бормашина зубного врача.
— Женщина на борту всегда приносит неудачи, — ни к кому не обращаясь, промолвил Кекушев.
— Наша девушка, наоборот, всегда приносила нам удачи, — ответил старший.
— Район цели номер один, — врезался я в диалог.
— Все! Никакого просвета. Пошли на базу, — категорически заявил Орлов.
Даю новый курс, и мы набираем высоту в надежде, что с падением температуры воздуха обледенение прекратится. Линию фронта мы должны будем теперь пересекать севернее на тридцать километров, чтобы не попасть под огонь фрицев, которые засекли самолет еще два часа назад.
— Горючего осталось часа на два плюс Колина «заначка», — заметил Орлов, что-то прикидывая.
— Командир, побольше, чем на тридцать минут, — пряча глаза, сказал Кекушев.
— Это я понял еще при взлете с базы. Еле оторвался от полосы.
На высоте 1800 метров обледенение прекратилось. Мы шли в прослойке облаков и, меняя курс, приближались к линии фронта. Вошел Сергей и доложил, что связь с базой установлена, погода у них пока держится, но начала портиться. Решение не выбрасывать десант считают правильным. Приказывают людьми не рисковать, немедленно возвращаться. Запасным аэродромом на случай закрытия дают Рязань.
Неожиданно нижние слои облаков под самолетом загорелись молочным светом и кругом замелькали струи огненных шаров, часть из которых вспыхивала колючими лучами разрывов.
— Вот черт! Никак нащупали, — крикнул Орлов и резко бросил машину на снижение. И вдруг ослепительный всплеск огня полоснул перед носом самолета и в кабине резко запахло бензином и чем-то еще острым и ядовитым. — Горим? Вот тебе, Коля, и твоя «заначка», — с какой-то отрешенностью сказал Орлов, внимательно наблюдая за приборами моторной группы.
— Очагов пожара нет! Из-под крыльев так и садит горючее. Если не вспыхнет от выхлопного огня моторов, минут через пять горючее вытечет, — с нарочитым спокойствием доложил Кекушев.
— До линии фронта тридцать километров Возьми курс сто десять. предложил я. — Это кратчайшее расстояние. И не иди ниже пятисот метров. Оставь гарантийную высоту на случай, если загоримся и придется прыгать.
Выскочив из-под огня, мы готовились к наихудшему — покинуть самолет, но где-то в глубине таилась надежда дотянуть до своей территории. Сергей сообщил по радио на базу наши координаты. Я включил радиокомпас, чтобы уточнить курс. Стрелка прибора вместо того. чтобы остановиться на линии направления нашего самолета и приводной радиостанции базы, начала непрерывно крутиться по всему прибору.
— Что такое? Почему не показывает отсчета направления на радиостанцию? — спросил Орлов.
— Похоже, перебита антенна. Орлов, помолчав, сказал:
— Вряд ли радиокомпас нам потребуется. Смотри, на бензочасах одни нули и давление бензина катастрофически падает…
Не успел он договорить, как правый мотор захлопал и встал.
— Во флюгер!
Кекушев перевел винт во флюгер, чтобы уменьшить сопротивляемость лопастей, но тут же начались перебои и у левого мотора.
— Все! Приехали. Сколько до линии фронта?
— Не более пяти минут, — крикнул я и посмотрел на высотомер.
Стрелка быстро скользнула к пятистам метрам. Самолет шел со снижением в сплошных облаках. Судорожно кашлянув, заглох и левый мотор. В кабине стало непривычно тихо и от этого до боли тоскливо.
— Земля! — закричал я, Впереди в большом разрыве облачности отчетливо рисовался лес с белыми, заснеженными полосами полей, а кругом над этой картиной вспыхивали и гасли дрожащие шары осветительных ракет.
— Фронт! Будем тянуть и сядем подальше от ракет, — крикнул Орлов.
Я глянул на высотомер. Миновав цифру триста, стрелка быстро бежала вниз. Мы шли над лесом — судя по его темному, почти черному цвету, хвойным. Самолет с остановленными моторами бесшумно скользил к белеющему впереди длинному полю, в конце которого черной лентой вилась узкая, но с высокими берегами речка. Ракеты взвивались где-то с боков и сзади.
— На это поле? До речки хватит?
— Сажусь сразу, как кончится лес! — отвечает мне Орлов и тут же дает команду Кекушеву:
— Шасси!
— Шасси выпущены, — спокойно говорит Николай.
— Всем в хвост!
В кабине остаемся втроем. Мелькает граница леса. Орлов сажает самолет на три точки, машина бешено мчится по рыхлой белой поверхности к быстро приближающейся черной полосе речки. Начинаем тормозить, машину тянет на нос; резко качнувшись вперед, она останавливается у самого берега. Какое-то время мы сидим молча, не веря, что самолет не скапотировал, не вкатился в реку.
— Скорее из самолета! — Голос кого-то из десантников выводит нас с Орловым из шокового состояния.
Отвязав ремни сидений и отстегнув лямки парашютов, захватываем с собой автоматы и заранее приготовленные рюкзаки с продуктами и боеприпасами, выскакиваем из самолета и бежим к опушке леса.
— Карты, документы? — на ходу кричит Орлов.
— Все со мной, — отвечаю. Снег глубокий, а под ним вода. Останавливаемся в лесу. Тихо. Слышно, как шуршит ледоход на речке и совсем по-мирному шелестит хвоя да изредка к северу над лесом вспыхивают одиночные ракеты, зыбким, мертвенным светом освещая горизонт.
— Нужна разведка, — говорит старший группы. — Если сели на оккупированной территории, фрицы наверняка видели, как мы шли на посадку, и с минуты на минуту появятся здесь…
В течение часа, затаившись у опушки леса, мы всматривались в белое пространство, где черным пятном выделялся самолет. Пошел мокрый снег. Его крупные хлопья быстро запорошили наши следы и залепили темное тело машины. Мы распределили обязанности на случай встречи с врагом. Кроме автоматов, гранат и личного оружия, у нас была и портативная радиостанция, работающая от батарей.
— Надо вернуться к самолету, снять пулемет и забрать нашу аварийную радиостанцию, — обратился к старшему группы Сергей. — Она работает не только от батарей, но и от ручного электроагрегата.
— Сейчас четверо, по двое, лесом обогнут поле, — сказал старший. Если следов пребывания фрицев не обнаружат, вернемся к самолету и заберем, что надо.
— Кто пойдет? — спросил Орлов.
— Два человека от нас и двое из экипажа.
Десантники распаковали один из своих мешков, достали четыре маскхалата. От экипажа вызвались идти мы с Сергеем.
— Отлично, штурман и снимет кроки. Поскольку мои люди в разведке имеют опыт, предлагаю: радист пусть идет с сержантом, а штурман в паре с Крючком.
— С каким еще Крючком? — спрашиваю я.