Девичьи игрушки

Наконец Барков с видом сытого кота откинулся в креслах и деликатно отрыгнул.
– Александр Петрович, не одолжишь ли рублем дней на пять?
Сумароков в душе закляк, но вида не подал. Рубль. Ведь не вернет, поди. А деньги немалые. Полведра водки купить можно.
– Э-э-э…
– Ежели нет, так нет. Без обид.
Как же, без обид. Не дашь, а потом так на весь Петербург ославит, как только один он и может. В своих срамных стишатах. Сколько раз сам Александр Петрович пробовал сочинять такие же. Не получалось. Вроде и слова те же, а бойкости да живости нет.
– Э-э-э… Ничего, коли будет мелочью? – Позвенел в кармане серебром да медью.
Помнится, завалялось там копеек восемьдесят семь или девяносто с позавчерашнего похода в книжную лавку. Не станет же нахал считать прямо здесь, на глазах заимодавца?
– Один черт! – заулыбался господин копиист.
Принял мелочь так, словно не ему, а он дает. Откланялся.
– А насчет конца третьего акта подумать надобно, – погрозил пальчиком. – Не гладко…
– Подумаем, подумаем, – согласился Сумароков, проворно выпроваживая гостя дорогого, пока еще чего не удумал присовокупить.
Не успел.
– Знаешь чего, Александр Петрович, – недобро прищурился гость, нахлобучивая на голову, треуголку.
Тревожно екнуло сердце.
– Я ведь, пошутил, – заговорщицки склонился Барков к уху драматурга. – Первый-то русский стихотворец – я. Второй – Ломоносов. А ты – разве что только третий!
И быстро вышмыгнул вон из дверей, провожаемый рыком смертельно раненного зверя.
Мост изогнул спину, словно кошка, поглаживаемая ласковой хозяйской рукою.
Народу об эту пору дня заметно поприбавилось.
И все равно этого прохожего слуга закона узнал. Тот, утренний грубиян. Снова стоит у перил и поплевывает. Чего, спрашивается, ему здесь надобно? Аль в другом каком месте плевать не может?
Подозрительно.
Чеканным шагом прошествовал к молодцу и кашлянул, грозно положив руку на рукоять сабли.
Молодой человек обернулся.
Ага, навеселе. Понятненько.
– Пройдите, сударь. Не положено.
– Как же, как же, – туманно улыбнулся грубиян. – Помню. Першпектива… Сама государыня…
– Вот-вот, – ответствовал стражник, а сам прикидывал, задержать разговорчивого субъекта до выяснения личности или нет.
– На вот тебе, – протянул к нему ладонь парень.
– Это чавой? – не понял вояка.
– Алтын. У тебя ведь нет алтына?
Стражник быстренько принял деньги и отошел. Чудной какой-то барин. Блаженный, что ли?
Жизнь заметно налаживалась. Теперь можно и домой. Прохор уже, чай, заждался. Полтора суток поэта не было дома. Надо бы купить носатому малый гостинчик. Восьмидесяти пяти копеек, полученных от Сумарокова (вот сквалыга!), должно хватить до пенсиона. В случае чего у Михаилы Василича когда заморит червячка. Лизавета Михайловна, опять же, сердце доброе, завсегда передает сухарь-другой озорной птице.
Внимание господина копииста привлекла странная группа, шествовавшая мимо него по мосту.
Двое солдат. А между ними – девка. Судя по наряду, из таковских. Что продают любовь за деньги.
Но что-то несуразное было в ее облике, что заставило поэта взглянуть на нее по-особому.
Странно.
В бедное тряпье была завернута… ожившая греческая статуя. Или нет.
Да ведь это же…
Богородица Дева, смилуйся!
Аристократический овал лица с впалыми щеками и чуточку высоковатыми скулами. Страдальчески стиснутые вишни-губы. И глаза… О, эти глаза. В них было столько муки, мольбы и вместе с тем всепрощения, что поэт чуть тут же не бухнулся коленями прямо на мостовую, в грязь, чтобы испросить прощения себе и тем, кто обрек ЕЕ на эти муки.
Мгновение… и видение исчезло. Только три спины. Две прямые, как палки, и одна согбенная, как от непосильной ноши…
– Водки мне! – едва сев за стол, велел поэт кабатчику. – И бумаги, чернил, перьев!..
Звякнул монетой по столу, чтоб дело пошло быстрее.
– Сей минут, господин копиист! – живо прибрал алтын подавальщик, пока посетитель не передумал.
Здесь поэта знали. Частенько хаживал и один, и с друзьями-приятелями. Вот как раз вчера и веселились. Живой деньгой расплачивался нечасто. Все больше брал в долг, Но отдавал всегда аккуратно. Потому и не отваживали.
Не глядя на малый графин и блюдо с соленой редькой и огурцами, он сразу схватился за перо и, разбрызгивая чернила, принялся писать.
Бранные, площадные слова марали белизну бумаги:
Как по мосту, по мосту
Повели в острог п…у.
Крепко скованную,
Ошельмованную.
Года три п…у судили,
По тюрьмам ее водили.
Присудили стерву, б…ь,
Чтоб в Сибирь ее сослать…
Гнев душил горло, рвал грудь свирепыми когтями льва. Вот вам, вот! Гады ползучие, звери лютые! Такую-то красоту – да в кандалы. Не может быть, чтоб она могла согрешить. Не может…
Хлоп – ударил кто-то рукой по плечу.
– А иди ты на…
И осекся.
– О-о, Харон! Снова по мою душу?
– Его сиятельство Ляксандра Иванович требуют тебя к себе, Иван Семеныч. Тотчас же…
 
Глава 3
 
СВИДЕТЕЛЬ НОМЕР ДВА
 
Москва, апрель 2006 г.
– Так, спокойно, ждем клиента, – заговорщицки пробормотал Вадим, не отрывая взор от садовой дорожки.
Сквозь зеркальное стекло ему было хорошо видно, как девушка неспешно поднялась по ступенькам, несколько секунд, слегка озадаченная, постояла перед полуоткрытой дверью…
(Да, удачно получилось, что и их «газик», и машина местного отделения стоят по другую сторону дома. Но как, кстати говоря, она прошла через ворота?)
Девушка вошла.
Спустя десяток секунд в коридоре послышался перестук каблучков, и вот гостья уже на пороге…
«Немая сцена!» – прокомментировал кто-то ехидный в душе Савельева.
Незнакомка стояла в дверях и с каким-то бесконечным недоумением и растерянностью разглядывала собравшихся.
Девчонка наверняка ни о чем таком не подозревала – либо в ней погибла гениальная актриса.
– Здравствуйте, – робко проронила она. – Я вот, понимаете…
– Сука!!! Гадина!!! Это ты Гошу!! – взвыла Нина, кидаясь на опешившую гостью.
Впрочем, пробежала она всего пару шагов – Хасикян элегантным маневром перехватил разбушевавшуюся жрицу и принялся удерживать, несколько более нежно, чем можно было ожидать.
– Успокойтесь, мы разберемся во всем, – твердил он, как бы невзначай обнимая мраморные плечи помощницы покойника.
– Георгий Юрьевич? – Девица заметно побледнела.
– Убит, – констатировал Вадим. – А к вам, гражданка, у нас несколько вопросов.
Он хотел было уже предложить ей предъявить документы, но, видать, предчувствуя вопрос, девушка вынула из сумочки паспорт и молча протянула майору.
Из документа следовало, что перед ним Озерская Варвара Васильевна, 1983 года рождения, москвичка, не замужем, детей нет.
Изучая паспорт, Вадим краем глаза заметил, как Зайцев убирает руку от отворота пиджака, под которым висела кобура с табельным ПМС.
«Не наигрался еще в сыщиков, мальчишка!» – с насмешкой пожал плечами Савельев.
Тем временем Казанский изъял у все еще пребывающей в прострации Варвары сумочку и, проворчав под нос что-то вроде «Извините, гражданочка», вытряхнул ее содержимое на изящную лакированную тумбочку-столик, ценой, наверное, в тысячу евро.
– С какой целью вы проникли в жилище…
Тут Вадим запнулся – совсем с этим протокольным языком свихнешься.
– Короче, зачем вы сюда пришли?
– Понимаете… – Озерская машинально опустилась на свободный стул, как раз напротив майора. – Я… Мы с Георгием Юрьевичем договорились насчет того, чтобы как раз в это время он дал мне интервью.