Война на реке
Летом 1883 г. египетские части постепенно концентрировались в Хартуме, и к концу сезона там собралась внушительная армия. Возможно, это была наихудшая армия, когда-либо выступавшая в поход. В подтверждение этих слов достаточно привести лишь один отрывок из письма генерала Хикса. В своем послании сэру Э. Буду, датированном 8 июня 1883 г., он между прочим замечает:
«Из батареи Круппа по дороге дезертировал 21 человек, хотя они и были в цепях».
Офицеры и солдаты, потерпевшие поражение в боях за собственную свободу у Тель ал-Кебира, были посланы на верную смерть, они должны были сражаться за то, чтобы лишить свободы других. Боевой дух войск был низок, дисциплины не было, подготовка оставляла желать лучшего. На восемь тысяч человек едва ли набирался десяток грамотных офицеров. Из этих немногих упоминания достойны лишь двое — генерал Хикс, главнокомандующий, и полковник Фаркухар, начальник штаба.
Эль-Обейд, самый большой город в Кордофане, был взят Махди еще до того, как злополучный экспедиционный корпус покинул Хартум. То, что Слатин-бей, австрийский офицер на египетской службе, все еще держался в Дарфуре, заставило командование поторопиться. 9 сентября Хикс и его армия, которая насчитывала 7 тысяч пехотинцев, 400 конных башибузуков, 500 кавалеристов, 100 черкесов, 10 орудий на лафетах, 4 пушки Круппа и 6 пулеметов Норденфельдта, покинули Омдурман и направились к Дуему. Хотя командование войсками было поручено английскому офицеру, генерал-губернатор, сменивший Рауфа-пашу, Ала-эд-Дин-паша, также пользовался определенным влиянием. Офицеры часто высказывали различные точки зрения, оценивая общую обстановку, многие придерживались самых мрачных взглядов. Двигаясь в юго-западном направлении через Шат и Рахад, армия медленно шла к своей гибели.
При приближении правительственных войск Махди вывел свои отряды из Эль-Обейда и расположился на открытой местности. Под его началом находилось около сорока тысяч человек, арабы были вооружены несколькими тысячами винтовок и несколькими пушками, большим количеством мечей и копий. Вот [138] как увеличился небольшой отряд сражавшихся на острове Абба! Неравенство сил было очевидно еще до начала боя. Махди предложил Хиксу сдаться и выдвинул свои условия. Его предложения были с презрением отвергнуты, хотя наиболее вероятный исход боя не вызывал сомнения.
Столкновение произошло 3 ноября. Весь этот день египтяне медленно пробивались вперед, испытывая нехватку воды, неся потери от огня суданских стрелков и оставив несколько пушек. На следующее утро они встретились с основными силами противника, и тяжелые потери вынудили их прекратить наступление. Едва ли пятьсот египтян смогли избежать гибели, и едва ли столько же арабов погибло. Европейцы сражались до последнего; генерал встретил свою смерть с оружием в руках, а его личная храбрость и сила вызвали восхищение даже у бесстрашных врагов. Они похоронили его с рыцарским великодушием и варварскими почестями. Мухаммед Ахмад отпраздновал свою победу салютом из сотни ружей. Судан теперь принадлежал ему.
Обычно принято считать, что ответственность за всю пролитую кровь лежит на Мухаммеде Ахмаде. Но мне кажется, что не только он должен держать за это ответ: ведь были еще и несправедливые правители, притеснявшие жителей страны, и некомпетентные офицеры, не щадившие жизни своих солдат, и нерешительные министры, своими действиями лишь усугублявшие беды. Но, что бы ни говорили о Махди, не следует забывать, что именно он вдохнул надежду в сердца своих соотечественников и освободил родину от чужеземцев. Несчастные суданцы, имевшие на обед лишь горсть зерна, обездоленные и нищие, теперь получили в жизни нечто пугающее своей величественностью. В их простых сердцах дух Махди смог зажечь огонь патриотизма и веры. Есть много христиан, с уважением относящихся к исламу, но считающих Махди лишь самозванцем, прославившемся в силу обстоятельств. В некотором смысле это так. Но мне неизвестно, как можно отличить лжепророка от настоящего, кроме как по его успеху. Слава Махди при жизни превзошла славу основателя ислама. И разница между традиционным исламом и махдизмом заключается в том, что первый возник во время борьбы с распадающимися институтами власти, а второй вошел в контакт с цивилизацией и наукой. Зная это, я не могу разделить общего [139] мнения, и я верю, что если в будущем к жителям верховий Нила придут процветание и успех, а за ними знания и счастье, то первый арабский историк, который будет изучать раннюю историю новой нации, не забудет упомянуть среди героев народа и Мухаммеда Ахмада.
Глава II
Судьба посланника
Слава, ничуть не меньшая, чем богатство, попавшее в руки Махди, привела к тому, что у суданцев появился боевой дух, отличный от боевого пыла племен, — дух профессионального солдата.
Осада Хартума происходила именно тогда, когда это новое веяние стало впервые ощущаться в среде восставших. Затем наступил период некоего равновесия, и власть махдистов стала ослабевать. Но вторжение британских войск в Восточный Судан весной и продвижение их отрядов зимой 1884 г. снова привели к росту патриотических настроений. Племена, потратившие много сил, чтобы освободиться от иностранного владычества, восприняли действия сэра Джеральда Грэма и лорда Уолсли как попытку снова лишить их свободы. Импульс, положивший начало движению Махди, помог суданцам вновь дать отпор оккупантам. Задержка отрядов, посланных на помощь, решила судьбу Хартума. Именно после падения города у суданцев стал укрепляться военный дух, на котором и держалась империя дервишей.
Для того чтобы описать изменение характера восстания, я несколько забежал вперед, и теперь мне следует вернуться к тому моменту, когда социальные и национальные факторы восстания начали ослабевать, а военный дух еще не совсем окреп. Если поражение Юсефа-паши заставило всех жителей Судана взяться за оружие и начать борьбу за свою свободу, то гибель Хикса вынудила британское правительство согласиться с тем, что суданцы завоевали эту свободу. Если бы египетское правительство было предоставлено само себе, то оно бы еще не раз предприняло бесплодные попытки исправить положение. Но британский кабинет решил в конце концов вмешаться в отношения между Египтом и Суданом и «посоветовал» оставить все как есть. Хедив подчинился [140] верховной власти. Первый министр ушел в отставку. Было решено эвакуировать Судан. «Давайте, — сказали министры, — соберем гарнизоны и выведем их из страны». Принять такое решение было легко, но на практике невозможно было его выполнить. Некоторые египетские гарнизоны, например, в Дарфуре и Эль-Обейде, уже были уничтожены. Другие были либо блокированы — в Сеннаре, Токаре и Синкате, либо отрезаны от севера территориями, занятыми восставшими, — как, например, в Экваториальной провинции. Столица Судана, однако, еще не была занята махдистами; поскольку египтян там проживало больше, чем в остальных городах Судана вместе взятых, первоочередная задача египетского правительств была ясна.
Правительство Гладстоуна подавило восстание Араби-паши. Политика кабинета привела к вооруженной оккупации Египта. Британские офицеры реорганизовывали египетскую армию. Британские чиновники контролировали финансовые дела государства. Полномочный представитель Британского королевства состоял советником при вновь возведенном на трон Тауфике. Британский флот в полной боевой готовности стоял у разрушенной Александрии. Было ясно, что Великобритания, как на словах, так и фактически, может включить Египет в состав империи. Но не империализм был целью радикального кабинета. Министры решили, что как Египет должен эвакуировать Судан, так и Британия должна вывести свои силы из Египта.
Английский кабинет с озабоченностью следил за попытками Египта эвакуировать Судан и вывести оттуда свои гарнизоны. Он ответил решительным отказом на просьбу оказать военную помощь, но был готов содействовать своим советом. В тот момент многие сомневались в успешности предприятия и полагали, что поставленную задачу можно будет выполнить, только если руководство операцией будет поручено человеку более честному и более опытному, чем те, кто был рожден на берегах Нила. Министры искали такого человека, и не в добрый час кто-то прошептал имя Гордона. В Каир была немедленно отправлена телеграмма: «Может ли генерал Гордон быть полезен вам или египетскому правительству, и если да, то в каком качестве?» От имени египетского правительства сэр Эвелин Баринг ответил, что, поскольку движение в Судане имеет религиозную [141] окраску, едва ли будет разумно назначить христианина главнокомандующим. Все те, кто владел информацией о реальном положении дел, обратили свои взоры к другой кандидатуре. Был один человек, который мог бы с успехом бороться с махдизмом и восстановить власть Египта в Судане или, по крайней мере, спасти суданские гарнизоны. Находясь в полной растерянности, советники хедива и полномочные представители британской короны в отчаянии обратились к человеку, которого они до этого лишили свободы, к человеку, чье имущество конфисковали, к человеку, сына которого они приговорили к смертной казни, — к Зубейру-паше.