Завтра наступит вечность

– Было дело, – сознаюсь.
– Ты когда диплом получишь – через два года? Так слушай: через год ты уже сидел бы у меня на инженерной должности, а через два стал бы ведущим, но это так, сам понимаешь, для разбега. Ну сам посуди, кому сейчас охота двигать отечественную технику? Так что конкурентов у такого самородка, как ты, было бы немного, это я тебе говорю. Таких людей сейчас вверх толкать надо, иначе они уйдут в эти, как их… риелторы или еще куда похуже. Я бы тебе отдельную лабораторию выбил, клянусь! А лет в тридцать ты бы уже сидел на моем месте, если я вверх пойду, или стал бы начальником какого другого отдела. Тут уже возможности, сам понимать должен, совсем другие. И это было бы только начало! А ты что натворил, злодей? Хмыря пожарного за дверь выкинул? Ну и зачем?
– У нас на двери висит список тех, кому можно к нам входить, – говорю я тогда уже из чистого упрямства. – Что-то никаких хмырей пожарных я в нем не видел.
– Дурак! Этот гад уже телегу директору накатал – на тебя и на меня заодно. Ты что делаешь, Окаянный? В прошлом году медведку зачем-то на клумбе поймал и в обед выводил гулять на ниточке, как раз на директора напоролся. Это я стерпел… Кстати, что ты потом с той медведкой сделал?
– Надоела. Тупая. Посадил в керосин.
– И что? – спрашивает с любопытством.
– Жила три дня.
– Ладно. Энтомолог в тебе проснулся, так и занимался бы энтомологией потихоньку. Но ведь ты же у нас еще и цветной металлург! В том же году нашел где-то свинцовый кабель, грязный весь, девяносто кило весом, и что ты сделал с ним, Святополк? Сдать по-законному попытался! Три месяца на это убил, надоел всем! Уж лучше бы ты тот кабель через забор переправил – и в пункт приема цветмета! Поймали бы – ну и хрен с тобой, а мне бы легче дышалось. Отдел-то зачем подставлять? Других дел у тебя не было?
– Да так, – пожимаю я плечами, – интересно стало: примут – не примут?
– Принять-то приняли, когда ты всех достал, а потом что? Отделу на нынешний год план: сдать сто пятьдесят кило свинца, а где я его возьму? Поди докажи, что у нас свинец только в припое. До сих пор эта бодяга тянется…
– Какой еще план в наше время? Бред…
– Ты на время не кивай. Мы не выполним – нас взгреют. А в этом году ты что учудил? Ну заполз на территорию пьяный бич, ну проспал ночь под кустом, сам объяснить не способен, как колючку и сигнализацию преодолел, и до сих пор никто этого понять не может, а тебе что за дело было, Окаянный? ВОХРа проморгала, так с нею без тебя разберутся кому надо. Зачем было говорить ему, что знаешь, мол, где можно поправиться, и дорогу к приемной директора показывать? Бич прямо в приемную и вперся, дебош там учинил… Что молчишь? Скучно тебе? Весело жить хочешь? И это я только крупные твои хохмы перечислил, а сколько мелких было?
Молчу и не знаю, что ответить. О чем он? Какие такие мелкие хохмы? Да разве это хохмы вообще? Это жизнь! Суровые будни!
Но о том, что скоро мне предстоят будни более суровые, уже догадываюсь.
– Значит, так, Святополк Окаянный, – кривится начальник отдела и ладонью по столу пристукивает – dixi, значит. – Отмазать тебя на сей раз я не смогу. Извини. Если не после медведки, то после пьяного бича директор тебя хорошо запомнил. Короче говоря, иди и пиши заявление по собственному желанию, если не хочешь быть уволенным по статье. Кошмар! Кретинизм всмятку! Только-только для отдела большой заказ выбил, с кровью, можно сказать, выцарапал, толковые люди нужны позарез – а этот герой пожарниками швыряется! Будь добр, уйди с глаз, видеть тебя не могу…
Я и ушел. Писать заявление. Через месяц уже «Не плачь, девчонка» орал, направляясь строем в столовку и из столовки. В строю был почти что один я, потому что служить мне выпало в такой части, где на тридцать офицеров приходился один рядовой.
Когда в скором времени выяснилось, что я секу в технике побольше иных офицеров и почти всегда заставляю ее работать, что я люблю технику, а техника любит меня, мне велели заткнуться, в смысле, строевых песен с выпученными глазами не орать, перестали посылать на хозработы и донимать караульной службой, а вместо всего этого приставили к делу. Как называлось это дело и какую функцию оно выполняло, не скажу – военная тайна, но чинить и налаживать его приходилось постоянно.
Заманивали в контрактники меня так, как не всякая рыба-удильщик мальков заманивает. Полгода лишних прослужил – ох, и не хотели меня отпускать! Ну, после армии я, понятно, восстановился на учебе, только перевелся из вечерников в заочники, и стал искать работу. Как раз мать вышла на пенсию, деньги не помешали бы. А тут возьми и подвернись Эвелина Гавриловна, мамина знакомая – слесари-наладчики ей нужны. День работаешь, два твои, работа грязная, но зарплата сносная. Мама в восторг не пришла, а я подумал и согласился, пока не найду чего получше. Вот так обычная чашка чая может спустить человека под землю, чтобы оттуда швырнуть к звездам… Но об этом чуть позже.
…И я полез в дыру. Как раз в том месте в разрыв толстенной – мне по грудь – магистральной трубы был кое-как вварен кусок диаметром миллиметров восемьсот. Если бы не эта вставка-худышка, я бы в дыру вообще не пролез, да и не заметил бы ее, наверное. Обычное дело: латали тяп-ляп, лишь бы скорее. Весь центр города снабжается водой по таким трубам, что только диву даешься, как эта ржавая гниль еще держится. Латка на латке. На нашем участке хоть можно в любой момент вварить заплату для профилактики, а по соседству до трубы вообще не добраться без помощи экскаватора.
Скучное место. Какие там крысы-мутанты! Сюда не проникали и бездомные кошки – возле холодной трубы не погреешься, не теплоцентраль как-никак. К тому же они, похоже, инстинктивно старались держаться подальше от мест, где не фиг делать утонуть, когда трубу все-таки порвет.
Но пока все держалось. Я прошел свой участок трассы, констатировал отсутствие крупных протечек (мелкие просачивания и «слезы» на швах не в счет), времени до конца смены было навалом. Появись я сейчас в диспетчерской – Эвелина выругает меня за то, что натащил грязи, и непременно найдет мне дело на другом участке. Появись я сейчас в раздевалке – меня и там найдут. На фиг надо.
Фонарик у меня был налобный, на обруче. Сам купил; штатные фонари мне не нравятся, потому что руку занимают. Пролез я в промежуток между стеной и трубой (обе холодные и влажные, стервы), посветил в дыру и пополз на карачках.
Конечно, любопытство тоже играло свою роль, однако не оно одно. Вспоминались байки о старых кладах и чуть ли не о библиотеке Иоанна Грозного. Положим, умом я понимал, что вероятность найти под землей что-либо ценнее дохлой крысы немногим выше, чем выиграть главный приз в чеченское «Русское лото», но кто мне мог запретить надеяться? Обвала я не боялся: стены узкого, квадратного в сечении лаза были сложены из старого, на вид очень прочного кирпича, сверху лаз перекрывался бетонными плитами. Должно быть, во время о€но здесь проходил отвод от магистрали, потом его убрали, а засыпать лаз не стали – кому он мешает?
Здесь было почти не сыро, но довольно тесно. Спина то и дело терлась о шершавый потолок. Хорош я буду, когда покажусь дома с исцарапанной спиной. Мама спросит: «Кто она?» – а я буду напрасно клясться, что в последнее время не связывался ни с какой страстной особой противоположного пола…
Вообще говоря, если уж мечтаешь разбогатеть на дармовщинку, думал я, протискиваясь все дальше, – надо работать не здесь, а на станции аэрации. Противно, слов нет, зато на решетках там кое-что застревает. В канализационные стоки тоже не одна гм… органика попадает – иной раз и ювелирные украшения в унитазах тонут. Тут, главное, не зевай. Даром, что ли, при любом прорыве канализации со всей Москвы мигом, как на Клондайк, слетаются золотари-золотоискатели, уже обутые в специальные бахилы. Деньги не пахнут – мудр и прямодушен был император Веспасиан. Да и не брезглив.
Жаль, что он мне не родственник. Нет у меня генетической предрасположенности к…