Циклогексан (сборник)
И чему дивиться? Люди бесконечно разнообразны, как и населяемые ими миры. Однажды, еще будучи лопоухим стажером, я любопытства ради скользил из мира в мир по одному и тому же вектору, пока не добрался до такого мира, где люди – ну, во всяком случае, разумные антропоиды – были покрыты не волосами, а перьями, как попугаи. Я хотел найти именно такой мир, и он сыскался, правда, неблизко. Оттуда я унес на память перо, выдернутое из головы туземного царька, – правда, пришлось уворачиваться от кистеня, которым меня пытался пришибить верзила-телохранитель, смахивающий на упитанного стервятника. Я хотел было прихватить и кистень – уж больно он был красив, с драгоценными каменьями, – но настырный стервятник орудовал им слишком ловко, а получить по черепу изумрудом я мечтал не больше, чем простым кирпичом. Так что драгоценный кистень остался при стервятнике. Но зато царское перо и посейчас хранится под стеклом в одной из витрин нашего музея.
На улицах на меня оглядывались с усмешками – я был странно одет для этого мира, хотя на Земле в магазине готовой одежды выбрал ужасающий наряд, приблизительно соответствующий вкусам аборигенов Карнавала. Но вкусы – что вкусы? Они меняются. В мире, где туземцы помешаны на развлечениях, мода должна меняться трижды в день. Вот и поглядывают на меня прохожие с насмешливым сочувствием: из какой, мол, забытой дыры ты вылез, что так одет?
Мне было наплевать. Да, из дыры. На случай, если кто обратится с вопросом, у меня была заготовлена фраза, примерным аналогом которой на русском является «моя-твоя не понимай». Тут уж самый тупой туземец сообразит, что я отстал, невежествен, некультурен и не представляю никакого интереса.
Иначе – никак. Местный разговорный язык был столь же далек от русского, как далек от него, например, шведский – вроде и одна языковая семья, а с того не легче. Герка знал язык в совершенстве, ну а мне приходилось помалкивать. Не могу сказать, что я из-за этого страдал. Адрес Герки был мне известен, а что еще надо? На зрительную память я не жалуюсь – в прошлый раз заплутал было, а сейчас найду сразу.
И впрямь быстро нашел – и дом, и квартиру. Но не Герку.
Значит, в театре…
Интересно, в каком? По-прежнему в «Волшебном мире»? Или его уже погнали оттуда?
Оставалось только проверить экспериментально, и я двинулся к «Волшебному миру» – театру захудалому и, судя по его расположению близ городской окраины, едва сводящему концы с концами. Мне надлежало еще принять достаточно пристойный для этого мира вид, а это несколько труднее, чем просто скользнуть из мира в мир. Задача решилась бы в полчаса, знай я туземный язык и имей на руках местную валюту, но чего не было, того не было, да и время поджимало. Оставался честный отъем.
Приметив хорошо одетого (вроде попугая) господина моего примерно роста, я свернул вслед за ним в безлюдный переулок, а дальнейшее было делом техники. Нагнать, обхватить сзади поперек туловища, чуть приподнять для верности и скользнуть вместе с ним в такой мир, где на этом месте нет никакого города. Так я и сделал, а чтобы господин не брыкался, слегка стукнул его кулаком по макушке. Не до потери сознания, а просто ради быстроты и натиска. Пусть думает что хочет, но, напуганный, выполняет команды быстро и без ненужных вопросов. Главное, чтобы не намочил штаны – они мне нужны сухими.
Дело склеилось наилучшим образом. Не знаю, о чем подумал господин, в один миг перенесенный из переулка на лесную поляну, но разделся он едва ли не быстрее, чем я. С переодеванием вышла небольшая заминка: я не сразу разобрался с крючками на его одежде, а он – с молнией на ширинке земных штанов. Все, что было у господина в карманах, кроме части денег, я вернул ему, добавив золотую цепочку в виде компенсации за беспокойство – золото везде ценится. Показал жестом: бери, мол, не сомневайся. Затем вновь скользнул с ним в его родной мир.
С помаркой.
Есть простое правило: если хочешь ненадолго скользнуть из мира А в мир Б и по возвращении в мир А вновь оказаться в том же месте, то исчезай из мира Б в той же точке, где материализовался в нем. В спешке я пренебрег расстоянием в два-три шага, а переулок, повторяю, был узок. Теоретически мы с перепуганным туземцем должны были материализоваться в стене жилого дома, вызвав взрыв колоссальной силы, – но так не бывает. Достаточно плотная среда отторгает скользуна, выталкивая его в сторону наименьшего сопротивления, и при этом требует от него больших усилий. И это единственная известная нам возможность хоть сколько-нибудь перемещаться усилием воли в пространстве, а не между мирами. По этой теме у наших теоретиков, вот хотя бы у Терентия Семеновича, имеются кое-какие наработки, но для дела они, насколько я понимаю, пока бесполезны, а значит, скользуну-практику вроде меня вникать в них без надобности.
Зря я попер напролом – надо было вернуться на поляну и повторить попытку. Наше возвращение в мир Карнавала состоялось не в переулке, а в чьей-то квартире на первом этаже. Хуже того – в ванной комнате. Хуже, конечно, не для меня, потому что опыт есть опыт. Пробормотав по-русски, что мне пора, я ретировался через дверь, прихожую, еще одну дверь и так далее, оставив моющуюся в ванне женщину и господина оторопело пялиться друг на друга. Истошный женский вопль настиг меня уже на лестничной площадке. Через две секунды я уже удалялся от злополучного дома быстрым, но размеренным шагом – одетый как все, то есть как попка-дурак.
Вывернул на людную улицу, затерялся в толпе – и привет, исчез странный гопстопщик, а появился вполне респектабельный туземец. Такого всюду пустят, а уж в захудалый театрик и подавно.
Наверное, «Волшебный мир» когда-то знавал лучшие времена. Здание театра, хоть и обшарпанное, было выстроено в классическом стиле – и по местным меркам, и по земным, – только роль атлантов исполняли почему-то йоги, стоящие на головах и подпирающие карниз тощими пятками. Перед театром два бродячих факира упражнялись в изрыгании фонтанов разноцветного огня, а третий жонглировал живыми ежами, мужественно обходясь без перчаток. Тут же демонстрировали свое искусство шпагоглотатели, а один умелец, зверски разинув пасть, пытался заглотнуть старинную фузею со штыком.
В другое время я остановился бы посмотреть, как это у него получится, но сейчас спешил. Вечерний спектакль уже начался, шел первый акт какого-то фарса. Нераспроданных билетов в кассе, как и следовало ожидать, оказалось немало, да еще на хорошие места. Изобразив глухонемого, я объяснился с миловидной кассиршей жестами и, купив билет, прошел в партер и сел сбоку на свободное место.
Фарс – он и есть фарс. Дурацкая комедия положений с ужимками, прыжками и беготней дезабилье по сцене и залу. Присутствовал и текст, но я его все равно не понимал. Оно и к лучшему, наверное. Но публика гыгыкала вовсю – надо полагать, фарс ей нравился.
Герки на сцене не было, а впереться за кулисы я намеревался не раньше антракта. Сидеть было жестко, и я недоумевал: почему в этом театре такие странные кресла – пластиковые, как на стадионе? И почему на сцене, изображающей, по всей видимости, великосветскую гостиную, тоже сплошь пластик, крашеная фанера и никакой мягкой мебели, никаких портьер? И почему у доброй половины зрителей в руках кульки? Попкорн у них там, что ли? Или семечки? Тогда почему никто не жует и не лузгает?
Появление Герки на сцене в конце первого акта зал встретил оживлением. Уж не знаю, какую роль в этом фарсе играл мой приятель, только лучше бы он играл роль кассира или швейцара при входе. Деревянным, как оживший манекен, шагом Герман Супиков пересек полсцены, устремил отчаянный взгляд на люстру и, запинаясь, вымолвил одну, всего одну фразу.
Этого хватило. Со всех сторон раздался оглушительный свист, и в Герку полетели извлеченные из кульков помидоры – хорошие, сочные, только чуть перезрелые. Швырял партер. Швырял амфитеатр. Швырял бельэтаж. Швыряли ложи и ярусы. Воздух покраснел от летящих помидоров. В жизни не видывал такого обстрела.
Герка взвизгнул. В него попали раз пять, прежде чем он догадался убежать со сцены. Остальные актеры смотались за кулисы еще раньше, и им досталось меньше. Вся сцена была в помидорных кляксах, а декорации напоминали невиданных пятнистых зверей. Наверное, взорвись на сцене динамитная шашка в бидоне с кетчупом, эффект был бы менее зрелищным. Некоторые снаряды, пущенные с задних рядов, не долетели до сцены, и теперь-то я понял, почему кресла в зале не обиты ни бархатом, ни даже простым сукном! Удобно! Только обтирочной ветоши, надо думать, уходит много.