Мифриловый крест

– К какому такому Аркашке? – не понял Усман.
– Есть тут один барин дикий, Аркадием зовут. Слово знает. Ватага у него – душ, наверное, пятнадцать будет, а если с бабами да детьми считать, то и полсотни наберется. В лесу
они живут, а где – никто, кроме Тимохи, и не ведает. Они на большой дороге кормятся, а через Тимоху краденое сбывают. Честно говоря, когда на вас донос пришел, я сначала Аркашку вспомнил: опять, думаю, непотребство учинил.
– Значит, решено, – подвел итог Усман. – Вначале в Михайловку, потом к разбойникам. Федька! Разворачивай оглобли, поехали!
13
Дед Тимофей встретил нас у околицы. Он не выглядел удивленным. Когда наша кавалькада поравнялась с ним, он задумчиво пошамкал губами и проговорил:
– Эх, стрельцы, стрельцы… Не бережет вас начальство, сразу аж семеро в лес собрались. Куда Россия катится? И какой дурак удумал на такое дело стрельцов без монаха посылать?
– Был монах, – ответил я, – не волнуйся, дед, был там монах.
– Неужто пристукнули? – изумился дед. – Сильны божьи воины, ничего не скажешь.
– Он его из пищали, – подал голос Федька, – прямо промеж глаз, аж мозги брызнули!
– Не ври, – вмешался Усман, – ты все дело под телегой просидел, где ж тебе было видеть, у кого как мозги брызнули.
– А вот и не все! – возразил Федька. – Я потом сбегал, посмотрел.
– Врешь ты, – поддержал я Усмана, – никуда ты не бегал. Такая пуля мозги не вышибает, она первую кость пробивает, а от второй отражается, выходного отверстия вообще нет.
– Волшебная пуля? – заинтересовался дед. – Ох, хорошо! Теперь понятно, почему у вас пищали такие маленькие. Если пуля волшебная, большая пищаль не нужна. А пистолеты ваши тоже волшебными пулями стреляют?
– Что-то ты, дед, слишком хорошо в военном деле разбираешься для простого крестьянина, – заявил Усман.
– Нешто Ванька вам не рассказал ничего? – удивился дед.
– Рассказал, – признался Иван.
– Тогда чего ж шутки шутить? Вам ведь Аркашка нужен?
– Нужен, – согласился Усман.
– Подождать придется, – дед тревожно взглянул на небо. – Вот снег уляжется, тогда и пойдем. А сейчас и думать нечего – заплутаем в лесу, и поминай как звали. Ну что, гости дорогие, размещайтесь, устраивайтесь. Но в палате места только на троих хватит, остальным по избам придется, уж не взыщите. И баню у нас только вчера топили.
– Ничего, дед, – сказал Иван, – не нужна мне твоя баня, я на той неделе мылся уже. Не волнуйся, не обидимся.
14
Метель длилась три дня, а четвертый мы ждали, пока снег уляжется. Не понимаю, зачем нужно было терять целый день, но деду виднее.
Время тянулось медленно и тоскливо. Когда снег сыплется с неба сплошной стеной, когда, даже возвращаясь из отхожего места, трудно не заплутать, совсем не хочется вылезать на улицу без большой нужды, извините за каламбур. А в доме делать нечего. Не то чтобы совсем нечего – крестьяне всегда находят себе занятие: женщины то кормят и переодевают детей, то что-то вяжут или вышивают; мужчины с утра до ночи развлекаются починкой лошадиной сбруи, – у всех есть дело, кроме почетных гостей. Дед Тимофей взялся организовать наш досуг по высшему разряду, и каждого из почетных гостей постоянно и неотступно сопровождали две-три пригожие девицы. Даже когда кто-то из нас отправлялся в отхожее место, одна девица освещала факелом дорогу, а другая светила другим факелом у дверей, чтобы почетный гость не испытывал затруднений по возвращении. На второй день заточения я понял, что означает русское слово… ну, вы поняли – какое. А на третий день это понял и Усман.
Дедов самогон стал казаться не то чтобы приятным, но и не совсем отвратительным. Сидя взаперти, мы с Иваном регулярно прикладывались к бутыли, что вызывало косые взгляды Усмана, у которого, впрочем, хватало ума не вмешиваться не в свое дело.
Большую часть времени я спал, а когда не спал, то либо ел, либо валялся на жаркой печке, рассеянно разглядывая клубы печного дыма под потолком и держа в одной руке стакан с дедовым пойлом, а в другой – очередную пригожую девицу. Иногда я пытался петь, и мое пение вызывало тихий ужас – мужики украдкой крестились, бабы строили страшные гримасы и через некоторое время начинали подвывать. Даже намазы Усмана не создавали такого всеобщего страха.
Я узнал, почему мой вокал вызывает страх. Оказывается, монахи и священники, когда творят особо мощную волшбу, сопровождают свои действия пением священных гимнов или псалмов. Любая песня непонятного содержания здесь воспринимается как волшебство, а непонятное волшебство всегда страшит. Я представил себе, как подействовала бы на них абсолютно непонятная песня, и пожалел, что не знаю ни одного иностранного языка. Поделился этой мыслью с Усманом, тот начал петь Smoke on the water, и лучше бы он этого не делал. В общем, мой песенный репертуар ограничился «Сектором Газа».
На третий день снег настолько засыпал входную дверь, что она перестала открываться, и сортир переместился в подклеть. Никакой параши там предусмотрено не было, и запах в избе (в палате, как говорил Тимофей) стоял непереносимый. Когда снег перестал падать, я вышел на улицу, вдохнул полной грудью свежий воздух и подумал: «Это хорошо». Крест на груди отозвался смутной, еле уловимой мыслью: он согласился со мной.
До обеда мы развлекались тем, что очищали от снега проходы к сортиру и к соседним домам. В принципе, это не входило в обязанности почетных гостей, но возвращаться в провонявшую избу не хотелось, а стоять на улице без всякого дела глупо и холодно. В общем, первая половина дня прошла в трудах.
Вторую половину дня мы посвятили воинским упражнениям. Оказалось, что в рукопашном бою свежезавербованные бойцы уступают даже мне, не говоря уж об Усмане, и никто из них не умеет метать ножи. А вот в фехтовании нам обоим ничего не светило против наихудшего стрельца или копейщика. В стрельбе мы не упражнялись из-за ограниченности боеприпасов.
Стемнело, последовал обильный ужин по случаю установления хорошей погоды, сопровождавшийся обильным возлиянием, а завершился он замечательной оргией, в которой принял участие даже Усман. Раньше араб отказывался, говорил, что это не по шариату, но тут махнул рукой и невнятно пробормотал что-то вроде «какой тут, к шайтану, шариат». Вот так и слабеет вера под натиском соблазнов. Похлебку на свином сале он с первого дня ел, скоро, глядишь, и водку пить начнет. И какой же он тогда мусульманин?
15
Мы шли целый день. На лыжах можно было добраться за полдня, но нам пришлось вести в лес стрелецких лошадей – слишком хороших, чтобы принадлежать крестьянину. Большая часть пути проходила по болоту. Устин, сын Тимофея, назначенный нашим проводником, сообщил, что это болото опасно круглый год. Подозреваю, что к укрытию загадочного разбойника Аркадия ведет и другой путь, менее опасный, а может, и более короткий, но если таковой и есть, его держат в секрете. Мы шли тяжелой дорогой.
Кстати, Устин оказался вовсе не дебилом, а абсолютно нормальным мужиком. Просто лицо у него такое.
Лыжи застревали в невидимых под снегом корягах, лошади все время норовили провалиться в бездонную пучину, наполненную ледяной водой, стрелецкие пищали то и дело цеплялись за деревья. Мы совершенно выбились из сил, и когда я увидел тигра, то подумал, что от усталости начались глюки.
Тигр был большой и красивый – точь-в-точь как уссурийский тигр из сериала «Дикая природа Би-би-си». Он настороженно смотрел на нашу спотыкающуюся и матерящуюся процессию, и в его глазах не было злобы, а только любопытство. Я замер на месте как вкопанный, несколько раз сморгнул и убедился, что это не глюк. Откуда в Подмосковье уссурийский тигр? Здесь что, фауна другая?
– Кажися, пришли, – выдохнул Устин. – Привет, Шерхан! – обратился он к тигру. – Не узнаешь?
Шерхан узнал Устина, повернулся к нам задом и бесшумно скрылся среди деревьев. Удивительно, как столь огромный зверь при его-то яркой расцветке умеет так хорошо прятаться в черно-белом зимнем лесу.