Сага про золотого цверга. Дилогия
– Думаешь, управлять лодкой труднее, чем “Капибарой”?
– Нет, не думаю. Слушай, Якадзуно, ты готов уходить отсюда силой? Пристрелить Фесезла, разогнать фохе, отобрать у них лодку и прорываться к Олимпу? Ты готов устроить здесь кровавую баню?
Якадзуно неуверенно помотал головой.
– Вот и я не готов, – вздохнул Анатолий. – Лучше я замочу одного вавуса, который, судя по всему, не самый хороший человек, то есть ящер, чем начну расстреливать ни в чем не повинных созданий, которые к тому же спасли нас от неминуемой гибели. Лучше расслабься и потерпи, через неделю мы отсюда выберемся. А после этого начнется самое интересное.
– Да уж… – вздохнул Якадзуно.
– Вот и не дергайся пока, – резюмировал Анатолий, – наслаждайся отдыхом.
2
Автомобиль качнулся и плавно опустился на посадочную площадку перед центральным входом в университет.
– Ни пуха ни пера тебе, – сказала Полина и поцеловала Рамиреса, перегнувшись через вспомогательный блок управления.
– К черту, – отозвался Рамирес и открыл пассажирскую дверь.
Сегодня дождь не лил, а едва моросил, поэтому, открывая зонтик, Рамирес почти не промок.
На проходной наблюдалось настоящее столпотворение. Рамирес не сразу понял, что здесь собрались журналисты всех телеканалов и печатных изданий Олимпа, включая самые желтые. Они уже успели оправиться от ужаса первого дня, поняли, что большого террора не будет, и теперь спешно зарабатывали деньги на новой сенсации.
Появление Рамиреса на проходной не вызвало никаких эмоций, очевидно, журналисты приняли его за одного из них. Лишь когда Рамирес подошел к проходной, за его спиной начались вялые перешептывания.
– Кто вы такой? – строго спросил Рамиреса огромный бритоголовый охранник европейской наружности.
Его лицо казалось не отягощенным интеллектом, но, приглядевшись, Рамирес убедился, что это только первое впечатление. Человек показался Рамиресу осветленной копией его самого, точно такой же амбал с крупными чертами лица, свирепым взглядом, чутким и ранимым сердцем, только, в отличие от Рамиреса, этот человек не может раскрыться и показать всем свою истинную сущность, потому что такова его работа.
– Я Джон Рамирес, – представился Рамирес, – доктор физики. Прибыл с Гефеста последним поездом.
– Вам повезло, – сказал охранник, моментально отбросив свирепую маску, – мятежники взорвали все межзвездные терминалы. Если бы вы поехали следующим поездом… – он сделал красноречивый жест рукой и непроизвольно поежился. – Давайте ваши документы, профессор.
– Я не профессор, – поправил его Рамирес, протягивая документы. – Я всего лишь доктор, причем только по американской системе.
– Это ничего, – обнадежил его охранник. – Главное, что вы один из нас. Проходите. Кстати, у вас есть где жить?
– Скорее нет, чем да. Эти дни я провел у… скажем так, у друзей, но…
– Понятно, – прервал Рамиреса охранник. – Вам нужно обратиться к господину Токанава, проректору по хозяйственной части. Он сейчас в конференц-зале, проводит заседание. Вам надо идти прямо до упора, потом по лестнице на один этаж вниз, подземным переходом в соседний корпус и на три этажа вверх. Заодно и выступите, думаю, вас будет интересно послушать, вы ведь с другой планеты, ваш взгляд на наши события, так сказать, незамутнен…
– Спасибо, – сказал Рамирес и направился к конференц-залу.
Рамирес ожидал увидеть гигантскую толпу народа, занявшую все сидячие места и теснящуюся в проходах, выкрикивающую контрреволюционные лозунги и готовую в любой момент взорваться бессмысленной и беспощадной яростью. Но толпы не было.
В коридорах толпа была. Все коридоры, по которым проходил Рамирес, были запружены возбужденной молодежью, молодые люди тусовались кучками, что-то обсуждали, многие были пьяны или под воздействием наркотиков. Если не знать, что именно вызвало этот сумбур, можно подумать, что в университете отмечают какой-то большой праздник.
А вот конференц-зал был заполнен едва ли наполовину, и большинство сидящих скорее пришли сюда переждать похмелье, чем послушать политические речи. На трибуне бесновалась тучная женщина лет шестидесяти, она возбужденно говорила визгливым голосом, почти кричала, что братство извратило идеи Леннона, что раньше тоже симпатизировала великому пророку, но теперь она больше никогда не будет слушать его песни, потому что это жуткое кощунство и надругательство – устраивать такую жуткую резню, прикрываясь такими хорошими словами…
Рамирес передернулся. Тоже мне, жуткая резня. По последним данным, в результате взрывов пострадало около восьмисот человек, причем подавляющее большинство из них – военные свиньи, продажные слуги свиноголовых политиков. Нашли кого жалеть. Лучше бы вспомнили, сколько людей каждый день погибает от землетрясений в подземных муравейниках Гефеста.
Профессор Токанава обнаружился не в президиуме, как ожидал Рамирес, а в первом ряду. Похоже, он вчера перебрал амброзии и сегодня сильно страдал. А если судить по суженным зрачкам профессора, одной амброзией он не ограничился.
– Здравствуйте, – сказал Рамирес, присаживаясь на соседнее кресло, почему-то незанятое. – Меня зовут Джон Рамирес, я только что прибыл с Гефеста.
– Очень приятно, – отозвался проректор, с трудом сфокусировав взгляд на лице Рамиреса. – С Гефеста, значит… погодите, погодите… так что, они взорвали не все терминалы?
– Нет, они взорвали все терминалы, – пояснил Рамирес. – Я уже три дня на Деметре, просто я только-только добрался до университета… ну, вы понимаете.
– Понимаю, – кивнул профессор Токанава. – Выступить не желаете? Свежий взгляд с другой планеты, так сказать…
Он поднес к губам радиомикрофон, который до того бесцельно крутил в руках, и произнес в него, стараясь говорить разборчиво:
– Госпожа Равалпинди, у нас еще один докладчик. Если вас не затруднит…
– Мне осталось совсем чуть-чуть, – отозвалась госпожа Равалпинди и продолжила свою бессвязную речь. Она закончила говорить только через десять минут.
Профессор Токанава, запинаясь, предоставил слово “нашему другу с Гефеста”. Рамирес взгромоздился на трибуну и начал свою речь.
– Я не буду говорить о том, что произошло у вас в последние дни, – сказал Рамирес. – Думаю, вы уже услышали все, что могли услышать. Я не слепой, я вижу, сколько людей сидит в этом зале, и я вижу, что вам уже надоело слушать одно и то же по много раз. Лучше я расскажу вам о том, что происходит там, откуда я прибыл. Я расскажу вам про Гефест.
Рамирес говорил долго. Он рассказал всю свою историю, начиная с момента, как, прельстившись быстрой карьерой, завербовался на Гефест, и вплоть до того, как Абубакар Сингх помог ему выбраться из университетского рабства и устроиться в “Уйгурский палладий”. Рамирес не упомянул, что Сингх является членом братства, но в остальном история была правдива.
Рамирес рассказал о том, как люди, получившие предохранительную прививку, неделями балансируют между жизнью и смертью, как люди, на которых прививка почему-то не подействовала, месяцами выблевывают по кусочку собственные легкие. О том, как рабочие начинают обеденный перерыв с марихуаны, а рабочий день заканчивают ударной дозой кокаина. О том, как стандартный контракт уже через полгода после прибытия на Гефест приводит стриптизершу к инвалидности от кожных болезней. О том, как десятки тысяч людей день и ночь мечтают уехать с этой планеты, но не могут, потому что контракт, на бумаге пятилетний, на деле оборачивается пожизненным рабством. О том, как хорошие добрые люди от безысходности садятся на иглу или превращаются в маньяков-убийц. Рамирес говорил долго, и когда сделал паузу и поднял глаза, то увидел, что зал почти полон и что все новые и новые люди входят через распахнутые двери.
– Все это очень интересно, – проворчал в микрофон профессор Токанава, – но какое отношение это имеет к тому поводу, из-за которого мы здесь собрались?
– Самое прямое, – резко ответил Рамирес, – потому что иначе люди уходили бы отсюда, а не приходили. Оглянитесь и посмотрите, сколько людей здесь уже набралось. Разве им неинтересно то, что я говорю?