Сазан

– Еще бы, – сказал Андрей, – небось другой не согласится.
– Мой брат, – сообщила девчушка, – все время держит резиночку.
– А сколько брату-то?
– Ой, он очень старый. Он вообще-то мне не совсем брат, у нас только мама одна и та же. Он мне куклы таскает.
– Врет она все, – сказала другая девушка, – он у вас уже месяц не был. Я слышала, как твоя мамка жаловалась моей мамке.
– А вот и был, – возразила первая, – он с мамкой поссорился, а со мной был. Он меня во дворе ждет и сникерсы носит.
– Врушка ты.
– А вот и не врушка. Спорим, что он до пятницы придет, а?
Через час девицы убежали домой, и Городейский забрался в машину греться. Он вызвал по рации лейтенанта Тихомирова, но тот не отвечал.
Городейский размышлял о том, придет ли подозреваемый со сникерсами к своей сестре.
Мимо медленно проехал ореховый «Вольво». В зеркальце заднего хода Андрей увидел, как машина остановилась. Хлопнула задняя дверца, и Андрея обдало запахом дорогого одеколона и растворимого кофе.
– Ждешь? – сказал голос Сазана. – И много наждал?
– Вали отсюда, – сказал Андрей.
Сазан что-то протянул ему. Андрей скосил глаза и увидел сотовый телефон.
– Когда Гуня придет, – сказал Сазан, – позвони мне по этой штуке, а Тихомирова не трогай.
– Меня уволят.
– Считай, – сказал Сазан, – что я взял тебя на работу.
В зеркальце заднего вида Городейскому было видно, как Сазан извлек из кармана черный бумажник и выудил из него несколько зеленых бумажек, украшенных портретом американского общественного деятеля Бенджамина Франклина. Сазан скатал Франклина в трубочку и, перегнувшись через сиденье, сунул бумажки в нагрудный карман милиционеру.
И, не дожидаясь ответа, вылез из машины.
***
Банк «Межинвест» жил обычной деловой жизнью: блестели белым холодным светом люминесцентные лампы в коридоре, где-то недовольно попискивал компьютер, и в соседней комнате кто-то вежливо разъяснял по телефону возможность, или, скорее, невозможность, получения ссуды под организацию кролиководческой фермы близ Тамбова.
У дверей дежурили четверо: двое милиционеров и двое сазанят.
Охранники посторонились, пропуская Сергея, и тот прошел в третью дверь направо – туда, где вчера обитал молодой человек в сером свитере, давший ему фотографии клиентов банка.
– А где Дмитрий, – спросил Сергей у сидевшего за соседним столом сотрудника.
– Уволили, – ответил тот.
– За что?
Сотрудник молча ткнул пальцев в пакет с фотографиями под мышкой Сергея. Сергей положил пакет и вышел. «Однако и фрукт этот Шакуров» – подумал он.
Сергей поднялся на второй этаж к Александру. Дверь директорского кабинета была раскрыта, и сам Шакуров стоял в предбаннике, изъясняя что-то секретарше.
– Я хотел бы с вами поговорить, – сказал ему Сергей.
Секретарша тут же доложила:
– В час Александр завтракает в «Балчуге» с господином Макферсоном. У него очень мало времени.
Сергей вошел за Шакуровым в кабинет и закрыл дверь. Шакуров уселся в вертящееся кресло. От него пахло одеколоном и успехом, и он выглядел куда веселей, чем вчера. Для этого были основательные причины: он уже успел поверить разъяснениям Сазана насчет Гуни, и, вероятно, еще не знал об аресте Сазана.
– Благодарю вас за охрану, – сказал банкир, – но я бы предпочел, чтобы ее сняли. Мои сотрудники жалуются, что они действуют им на нервы.
– Я вряд ли сниму охрану в ближайшие дни, – сказал Сергей, – вдруг это не последнее покушение? Тем более, что у вас, оказывается, уже были неприятности.
– Какие? – удивился банкир.
– Случай с Баркиным. У вас угнали машину и сожгли ее за городом.
Согласитесь, когда машину сжигают, это как бы первое предупреждение.
Упоминание о Баркине явно расстроило банкира.
– Это была какая-то случайность, – сказал Александр. – Какой-то сумасшедший торчок! Влезть в машину и стрелять по прохожим! Он сжег машину, как стрелял по прохожим – просто так.
– Давайте лучше поговорим о Баркине, – сказал милиционер, – тем более что вы вчера навещали его.
– Я? Навещал? – Шакуров побледнел и стал тоскливо оглядываться.
– Не озирайтесь, – сказал Сергей, – Сазан не придет, – я арестовал его вчера. На даче Баркина. Как вы думаете, за что?
Шакуров молчал.
– Он имел в руках заряженный пистолет. Как вы думаете, как звали человека по другую сторону пистолета и по чьему поручению убивал его Сазан?
Шакуров как-то нехорошо забулькал.
– Не помешаю?
Сергей оглянулся. В проеме двери стоял Сазан. На нем был светлый, в крупную клетку костюм, и плащ из чуть поблескивающей ткани. Правая рука его немного неловко была прижата к бедру, но когда Сазан молча прошел в директорский офис и сел за широкий, в форме буквы U стол, Сергей позавидовал его танцующей походке.
– Боже мой, – сказал Шакуров, – это ты?
– Я думал, – сказал Сергей, – что я тебя посадил хотя бы на трое суток.
– Трое суток? – улыбнулся Сазан. – Помилуйте, директор респектабельной фирмы приехал на дачу к своему школьному приятелю!
Какой-то шиз, живший на даче, вздумал поупражняться на нем в стрельбе из обреза. Приехала милиция и не нашла ничего лучше, чем арестовать пострадавшего, который к тому же не сделал ни одного выстрела! Быстро? Да в любой цивилизованной стране я бы еще подал в суд, Сергей Александрович!
Сергей молча повернулся и пошел прочь.
– Ты… ты никого не убил? – со страхом спросил Шакуров.
– Я даже ни в кого не стрелял, – ответил Сазан. – а то бы я не отделался за смешные деньги.
– Ну и черт с ним, – вдруг сказал банкир, – пусть милиция его ищет. Зачем тебе напрягаться?
– Есть зачем. Во-первых, мент считает, будто Гуня действовал по моему приказу. Во-вторых, Гуня будет счастлив подтвердить эту версию.
Шакуров поднял голову и стал смотреть на своего друга, и глаза его опять затосковали от ужаса.
***
От банка Сергей поехал в двенадцатую школу, где учились когда-то трое неразлучных приятелей. Он хотел побольше узнать о их неразлучности и познакомиться с той учительницей физики, которая так нелестно отозвалась о системе учета и контроля моральных достоинств, разработанной генералом Баркиным.
Учительница оказалась худенькой пятидесятилетней женщиной в желтом платье, сильно изъеденной жизнью и скверной зарплатой.
На большой перемене она увела лейтенанта милиции в лабораторную комнату за физическим кабинетом, и Сергей спросил, помнит ли она трех учеников, – Нестеренко, Шакурова и Баркина, кончивших школу восемь лет назад.
– А что, – спросила учительница, – кто-нибудь что-то натворил?
– А кто, по вашему, мог что-то натворить?
– Конечно, Нестеренко.
– А что, он был в школе главный хулиган?
– Притча во языцех. Как выражались мои коллеги, он «никогда не обращал внимания на коллектив».
– И в чем это конкретно выражалось?
– Ну, например, однажды все эти трое увлеклись фотографией. В школе был фотокружок, и комната, где проявлялись снимки, и как-то мы готовили праздничную стенгазету и сняли всех учителей. И вот Нестеренко, который очень неплохо рисовал, тайком ото всех подретушировал снимки. Тому, у кого была лысина, он сделал лысину чуть побольше. Тому, у кого были острые зубы, он сделал зубки чуть поострее. Мой бедный нос, который, как вы видите, у особ более молодого возраста называется «орлиным», он изобразил с более заметным крючком. Наши зубки стали зубастей, а подбородки – подбородистей, сообщая лицам выражение, обычно свойственное портретам известных художников Кукрысниксов. Но это были не карикатуры. Просто, когда отпечатали снимки, учителя стояли в недоумении перед газетой и думали: «Точь-в-точь, Николай Сергеевич – как раз такая гнида, но неужели я действительно так выгляжу?» Но поскольку все мы воспитаны в том духе, что фотография не может лгать, мы недели две пребывали в неведении, пока истина как-то не просочилась наружу.