Там, где меняют законы

– Слава! Ко мне пришли ребята Премьера, сказали, что я им должен!
– Извини, Сашок, – сказал Извольский, – ты со своими долгами разбирайся сам.
– Да не в том смысле должен! Сказали, что мне надо им платить! Все на нашей улице платят – и мне положено!
Извольский мгновение помолчал.
– Слушай, а при чем тут я?
– Но я же… я же никогда не платил! Ты – моя крыша!
Лицо Извольского ничего не выражало.
– Ты что-то перепутал, – сказал он, – я директор завода, а не охранного предприятия.
Мисин несколько секунд молчал. Глаза его растерянно мигали.
– Значит, это правда? – спросил наконец Мисин.
– Что?
– Что ты нанял Премьера разогнать шахтеров? А за услугу отплатил нами… всеми нами…
Рука Извольского легла на перемигивающийся огоньками селектор.
– Ты сам уйдешь? – спросил директор, – или мне охранников позвать?
Мисин поднял глаза на школьного приятеля. Извольскому было нелегко выдержать этот взгляд. Но от выдержал.
– Зря ты это делаешь, Слава, – тихо сказал Мисин, – зря ты связываешься с братвой. Они тебя до костей сожрут. Они тебе еще Никишина не забыли.
Повернулся и вышел из кабинета.
* * *
Шикарный кабинет директора комбината находился в торце недлинного просторного коридора. Справа и слева шли кабинеты замов. У самого конца коридора табличка возвещала: «П.Е.Чаганин – председатель совета директоров».
Это был кабинет бывшего генерального директора комбината, ныне оставленного на заводе приживальщиком.
Черяга подумал и вошел внутрь.
В приемной Чаганина сидела такая же хорошенькая секретарша и мурлыкал такой же мощный компьютер. Разница была только в том, что в приемной Извольского стояла очередь, как за колбасой, а в приемной Чаганина не было ни одного человека. Секретарша, казалось, была настолько удивлена появлением Черяги, что выпустила из рук мышку, и из компьютера тут же донесся чей-то громогласный вопль.
– Ну вот, – с упреком сказала секретарша, глядя на нежданного посетителя, – опять меня убили.
– А можно поговорить с Петром Евграфовичем? – спросил Черяга, не представляясь.
– А его здесь нет. Он на Воронина.
– На Воронина – это другой офис?
– Да нет, дома он.
Черяга украдкой взглянул на часы: была половина двенадцатого.
– И сегодня он не появится?
– Да вряд ли, – пожала плечами секретарша, – или передать чего?
– Не надо. Я позже зайду, – промолвил Черяга и вышел из пустого предбанника, чем-то неловимо напоминавшего склеп.
Спустя двадцать минут темно-зеленый «Мерс» остановился у автобусной остановки на улице Воронина. Улица, на беду Черяги, оказалась длинной и застроенной сплошь девятиэтажками, и Черяга даже пожалел, что, не желая привлекать к себе внимание, не спросил адреса бывшего генерального.
На остановке двое мальцов в драных штанах пили из горлышка кока-колу, да толкся пожилой пенсионер с сеткой.
– Эй, ребята, – Черяга высунул голову из «Мерса», – а где здесь Чаганин живет?
Молодое поколение ничего про Чаганина не знало, а пенсионер тут же откликнулся:
– А прямо и в подворотню, сынок, сразу за магазином «Молоко». Он со мной в соседнем доме.
Черяга галантно предложил подвезти пенсионера, и тот опасливо взгромоздился в его автомобиль. В сетке жалобно звякнула бутылка кефира.
– Как жизнь, дел? – полюбопытстовал Черяга, – пенсию не задерживают?
– Да так, – сказал пенсионер, – которая российская, ту задерживают, а надбавку заводскую платят.
– А велика ли надбавка?
– Пятьсот рублей.
– А вы с завода?
– Да тут все с завода, милый.
– А что, Петр Евграфыч хороший директор был? – полюбопытствовал Черяга.
– О! Это не директор был, а золото! По всем цехам пройдет, у кого что и как расспросит! Вот, помню, в семьдесят четвертом году…
И старик пустился в рассказ о том, как в семьдесят четвертом году директор лично вручил его цеху переходящее красное знамя и как при этом билось сердце рабочих, исполненных чувства своего высокого предназначения.
– А новый – Извольский? – спросил Черяга, – вы его еще застали?
– А что новый! – с визгливой обидой сказал старик, – молодой еще. Глупый. Наглый. Тридцать четыре года мужику, а завод уже ему принадлежит. Почему ему, а не мне?
Черяга помолчал.
– А добавку к пенсии кто начал платить – Петр Евграфыч или Извольский? – спросил он.
– Да что добавка! На миллион украл, а на грош делится, – с обидой ответил старик.
Бывший директор Ахтарского металлургического комбината Петр Евграфович Чаганин жил на четвертом этаже обыкновенной заводской девятиэтажки, в подъезде с выкрученной лампочкой и за дверью, обитой видавшим виды дерматином.
Черяга долго и безуспешно давил на кнопку звонка. Если бы не телевизор, который громко орал за дверью, он бы решил, что в квартире никого нет. Наконец Денис, отчаявшись, забарабанил в дверь. Телевизор щелкнул и умолк, за дверью послышалось шарканье шлепанцев, и женский голос спросил:
– Вам кого?
Денис поднес к дверному глазку раскрытое удостоверение.
– Я бы хотел поговорить с Петром Евграфовичем.
Дверь распахнулась на ширину цепочки, из-за цепочки вылезла старческая рука, и зацапала удостоверение.
Через минуту цепочка была снята.
– Проходите, проходите, – сказала полная седая женщина в пестром бесформенном платье, обвязанном фартуком.
Тут же Денис был введен в уютную гостиную, обставленную в типичном стиле 70-х годов: польская хельга во всю стену, в хельге – горки хрусталя и посуды, покойные кресла и журнальный столик, на котором стояли конфеты, чай и коньяк.
В креслах сидели двое: высокий сухой старик в тренировочном костюме и шлепанцах, и другой, в чопорном черном костюме – явный гость.
– Присаживайтесь, Денис Федорович, – проговорил старик в шлепанцах, будем знакомы, я Петр Евграфович, а вот это Миша Селиверстов, зашел на чаек, между прочим – бывший первый секретарь горкома, прошу любить и жаловать. Так какими же судьбами московскую прокуратуру занесло в наш изъеденный смогом край?
– Забастовка, – объяснил Черяга, – разбираемся, куда деньги угольщиков делись.
– Ну, это вы у угольщиков и спрашивайте, – рассмеялся Чаганин.
– Вы слышали, что вчера обстреляли пикет, а потом чуть не убили чернореченского мэра?
– Там еще, кажется, профсоюз обстреляли?
– Мэр уверен, что это было сделано по приказу Извольского.
– А, вот откуда ноги растут! А что Слава?
– Утверждает, что чернореченский мэр воспользовался случаем, чтобы свести с ним счеты, а стреляли в мэра из-за его жадности.
Глаза Чаганина вдруг молодо взблеснули, и Черяга понял, что этого человека еще рано записывать в пассив.
– Так зачем же вы пожаловали ко мне, молодой человек?
– Спросить, кто говорит правду – мэр или Извольский.
– Да тут и спрашивать нечего, – заявил бывший секретарь горкома, – Сляб сам бандит! Он знаете, кого поставил мэром Ахтарска? Своего зама и поставил, фальсифицировал выборы и мне угрожал, чтобы я снял кандидатуру…
– Да будет! – досадливо отмахнулся бывший генеральный, – ты шесть процентов собрал, кому ты нужен был – угрожать?
И замолчал.
– Петр Евграфович, – осторожно сказал Черяга, – если Извольский стрелял в пикет, то он же ведь не сам это делал? Значит, у него должны быть прочные связи в этих кругах? Вот когда вас убрали с поста генерального – вам угрожали?
– Да ему… – вскинулся было опять бывший секретарь горкома.
– Помолчи!
В комнате наступила тишина. Было слышно, как за стенкой, на кухне играет радио и скворчит поспевающая к ужину картошка. Чаганин мелкими стариковскими глоточками пил чай.
– Нет, мне не угрожали, – сказал Чаганин, – то есть звонки и все прочее было, но, по правде говоря, я сам парочку таких звонков организовал – Извольскому. Слава человек чистый, без криминала. Никто за ним никогда не стоял и с бандитами он связываться не хотел. И зачем ему, скажите на милость, бандиты, если все гаишники в городе ездят на машинах, подаренных комбинатом и прокуратуру за счет АМК отремонтировали?