Булавин

Понятно, почему так держались за соляные промыслы хозяева соловарен и те, кто работал на них, кормился здесь. Погром, учиненный изюмцами на Бахмуте, больно ударил по казакам Айдарской, Трехизбянской и других станиц, по их работникам.
Столь же печально для донцов закончился и розыск об угодьях по реке Жеребцу, Скурихин выяснил, что там находились солеварные колодцы и ямы торских жителей Ивана Клушина, Емельяна Сазонова с товарищи, имевших на них списки (копии) указов 1681 и 1691 годов. Казаки Изюмского полка владели по Жеребцу многими пасеками в лесах и яругах  [15]к реке подошло пахотное поле жителей села Ямполя. На той же реке, близ устья, стоят три мельницы: одна принадлежит донскому казаку Петру Чумакову из Сухаревой станицы, другая — его земляку Федору Кромченинову, третья — изюмскому казаку, ямпольскому атаману Павлу Рубану. По левому берегу Жеребца держали пасеки изюмцы: маяцкие жители казак Иван Гугнейка (занята пасека лет с 50 и больше), Григорий Куницкий, наконец, сам полковник Федор Васильевич Шидловский. По правой стороне реки стояла пасека сухаревского казака Емельяна Бирюкова, по левой — пасеки краснянского атамана Федора Куриленка; изюмского, царево-борисовского жителей и других.
По реке Красной мельницы и пасеки в основном имели изюмцы и их соседи. Только у Кабаньего брода пахотной землей и всякими угодьями владеют жители ново-построенного казачьего юрта. Живут они куренями, человек с 50 и больше. Переписать их донские казаки не дали.
Другие документы прошлых годов — грамоты воевод и воинских начальников — снова и снова подтверждали «дачи» тех земель и угодий жителям Маяцкого, Соляного, Царева-Борисова, Тора. Капитан Скурихин узнавал и другое — городовые сотники и казаки сообщили ему, что донцы, «к тому сыску взяв с собою с Волуйки и ис Чюгуева свойственников и друзей своих, ково они похотели, немногих людей, не по градцкому выбору, человек с 18 (на самом деле — 15 человек, с которыми говорил Скурихин, см. выше. — В. Б.), и теми друзьями и свойственниками своими, збираючи свои казацкие круги, с ружьем о их угодьях брали скаски». Они же, оказывается, не дали капитану и его помощнику из подьячих переписать беглых русских людей у Кабаньего брода, тоже «учиня свой круг».
Старые крепости и указы бывших бояр и воевод, имевшиеся у старожилов-изюмцев и других, по жалобе сотников, обличили неправду тех донских свойственников и друзей, а их ложные сказки стали явны. Ныне те казаки Сухаревской, Краснянской, Боровской и Трехизбянской станиц без государева указу казаков Изюмского полка из их угодий выгоняют, чинят им многие обиды, бьют, сено косить не дают и похваляются смертным убийством и разорением.
Челобитчики-изюмцы понимают, что беглецы из новопоселенных сел не захотят вернуться к ним в полк, «а будут жить под владетельством их, донских казаков».
Обстановка в спорных местах накалилась. Донцы действовали решительно и смело, и изюмцы, как видно, от них немало пострадали. Но власти встали на сторону воевод, полковника и полчан. В сентябре 1704 года генерал Кольцов-Мосальский сообщил из Белгорода о результатах скурихинского сыска. И уже 13 октября вышел указ Петра Алексеевича — по прежним его указам, по дачам 186-го (1678), 189-го (1681), 1700-го, 702-го и 703-го годов и по сыскам теми землями и угодьями по Бахмуту, Красной и Жеребцу владеть по-прежнему им, Изюмского полку старшине и казакам. А в «багмуцких поселениях» соляные промыслы отписать на него, великого государя, и ведать ими полковнику Федору Шидловскому.
Правда, донцам оставили во владение две мельницы и пасеку по реке Жеребец. Но в новопоселенные казачьи юрты у Кабаньего брода велели послать для переписи нового сыщика.
Бахмутская история, вкупе с другими — о владениях по Красной и Жеребцу, как считали власти, закончилась. Но донские казаки не смирились.
В следующем, 1705 году указ о владении старшиной и казаками Изюмского полка тремя речками подтвердила Ингерманландская канцелярия, созданная Петром для управления отвоеванными у Швеции землями по берегам Финского залива. Соляные заводы оставались в управлении Шидловского; их передали в ведение Ингерманландской канцелярии. Этот приговор вынес Тихон Никитич Стрешнев, глава Разрядного приказа, родственник царя Петра.
Вокруг Бахмутских соляных промыслов снова разгорелись страсти. Там появились донские казаки и голытьба, работавшая здесь до их захвата изюмцами. Они разорили солеварный завод изюмцев, сожгли все строения. Возглавил движение Кондрат Булавин.
Еще через год по указу Петра и наказу из Приказа Адмиралтейских дел на Бахмут из Воронежа выехал дьяк Алексей Горчаков. Правительство поручило ему снова досмотреть и описать спорные земли и угодья, чтобы «розвести» их между изюмцами и донцами. Власти были недовольны теми «налогами и обидами», которые причинили казаки Бахмутской и иных станиц Шидловскому и его полчанам.
Булавин и его казаки захватили Бахмутский городок и угодья, взяли реванш за недавние поражения. Но обида, сильная и жгучая, оставалась, и Булавин не мог стерпеть приезд Горчакова.
Кондрат созвал круг. Сошлись его бахмутцы, казаки из Трехизбянской и других станиц. Он вышел на помост, наскоро сооруженный:
— Господа казаки! Видите вы, какие обиды терпели и терпим мы от Шидловского, от изюмских, торских и иных жителей. Мы сами, наши отцы и деды исстари, по своей обыкности владели речками Багмутом, Красной и Черным Жеребцом, соль варили, ловили рыбу и зверя, сено косили и мед доставали. Тем пропитание добываем и мы, вольные донские казаки, и всякие прихожие люди, которые на тех речках селятся и всякие работы делают. А теперь, норовя Шидловскому, московские бояря прислали на Бахмут своего подсыльщика дьяка Горчакова. Что будем делать? Позволим ему писать промыслы и угодья?
— Не позволим!!!
— Любо ли вам позвать на круг Горчакова и допросить?
— Любо!! Любо!!!
— Зови сюда боярского лазутчика!
— Соглядатай он московский! Кровопивец!
— Июда искариотский!
Булавин махнул рукой. Круг расступился, и по коридору между рядами кричащих и размахивающих кулаками людей есаулы провели дьяка. Испуганный, он старался сохранить достоинство; остановился перед помостом... Кондрат быстро глянул на дьяка. Тот держался прямо, его дородная фигура, пышные длинные волосы, густая борода с легкой проседью говорили об уверенности и силе царского посланника. В атамане закипал гнев:
— Ты зачем приехал к нам, дьяк? Кто тебя послал?
— По указу великого государя Петра Алексеевича...
— Врешь! Послали тебя московские бояре, недоброхоты Войска Донского, поноровщики Шидловского!
— По указу царя, атаман! И наказ о том имею: от адмирала Апраксина, из Адмиралтейского приказу.
— Не верим, — кричали внизу казаки, — пусть покажет указ государев!
— Нет у него указу! — Голос Булавина перекрыл шум толпы. — А есть у него боярский приказ! Что велели тебе, — снова бросил взгляд на дьяка, — бояре московские, наши погубители?!
— По указу великого государя велено мне земли и угодья по Бахмуту досмотреть и описать подлинно и розвести между вами, донскими казаками, и Изюмского полку старшИной и казаками.
— Описывали! И не раз! — Шум и крики снова забушевали вокруг. — Только чем оканчивалось?!
— Изюмцы грабят нас, насильством одолевают!
— Вор! Строка приказная!
— Посадить его в воду!
Горчаков, стараясь не показать испуга, исподлобья осматривал казаков, сдерживал дрожь в руках, хмурился. Булавин поднял руку:
— Тихо, господа казаки! Тихо! Слушайте! Дадим ли дьяку писать соляные заводы и земли?
— Не дадим!
— Ишь, чего захотел!
— Нехай едет к своим боярам!
— И Шидловского пусть с собой забирает!
— Наши промыслы и соль наша!
— Что с ним гутарить! В воду!
Булавин выждал малое время. Постепенно крики стихли. Круг ждал решения атамана.
— Господа казаки! Писать наши земли и промыслы не позволим! — Голос Булавина, сильный и звонкий, разносился над толпой. — А дьяк нам еще нужен! Вызнать козни боярские и полковника изюмского! Сговорились они меж собой! А дьяку посулы от Шидловского пойдут! Пусть сыщик московский под караулом побудет! А мы потом разберемся! Любо, господа казаки?!