Булавин

Пестрая смесь народов и языков, обычаев и представлений не мешала мирной, бок о бок, жизни этих людей, товариществу и взаимной помощи. Не могло обойтись и без трений, противоречий, столкновения интересов — из-за земли и угодий, соляных озер, рыбных ловель и звериных промыслов.
Их мирную жизнь, товарищескую спайку подрывали и более важные причины. Равенство в их среде постепенно уходило в прошлое — появлялись, прежде всего из казацкой старшины, разбогатевшие люди, «значные», домовитые, зажиточные казаки. Копили деньги и имущество, богатели их дома, множились прибытки, увеличивались стада лошадей, скота, выводки домашней птицы. Бедные односельчане, особенно из новоприхожих беглых, попадали к ним в зависимость, а то и в прямую кабалу.
Деление на лучших и меньших, прожиточных и худых, исстари существовавшее на Руси, переселенцы приносили и в новообжитые места, и «казацкие республики» стали с XVII столетия ареной вражды и борьбы между «домовитыми», богатыми и значными, с одной стороны, и голытьбой, голутвой — с другой. За четыре десятка лет до Булавина Разин и его сподвижники, поднявшиеся на борьбу с московскими боярами и дворянами, не миловали и своих казаков из богатеев. Правда, защита общих интересов Войска Донского, старинных вольных обычаев и привилегий, протест против наступления на них московских властей и войск нередко объединяли всех казаков — от атаманов до голутвенных, мизинных людей. «Господа атаманы и казаки», как горделиво именовали себя донцы, отстаивали свои права как особого сословия, интересы Войска Донского, до поры до времени независимой военной корпорации, потом, правда, уже полунезависимой. Дело шло к потере былой вольности, привилегий; казаки остро и болезненно переживали ослабление и упадок Тихого Дона. Московское самодержавие медленно, но неуклонно наступало на них, стесняя в старинных правах, которыми они так дорожили.
Воспоминания о прошлом, рассказы стариков, людей бывалых и опытных, песни слепцов манили, волновали душу Кондрата. Кого не тронут таинственные легенды о прошлом, дедах и пращурах, сражениях и подвигах?! Если и найдется такой, то — не настоящий казак. А настоящий казак — человек романтической складки, пылкий и дерзкий.
Песни о походах, сражениях, возвращении к родному дому измлада сопровождали казака. Их пели дома, на улице; старики передавали их сыновьям и внукам. Рассказывали и пели о взятии донцами Азова и «Азовском сидении» (1637—1642 гг.), подвигах Степана Разина и его казаков, Чигиринских и азовских походах (70-е и 90-е гг.), участии казаков в войнах России с Пруссией и Турцией, Польшей и Швецией.
С Азовом и морем связаны многие песни донцов, веселые и грустные. Одна из них говорит о казаке, попавшем в турецкую неволю — азовскую тюрьму; но и там он не теряет присутствия духа:
 
 
Во Азове, славном городе,
 
Во стене ли белокаменной
 
Была темная темница
 
Без дверей да без окошечек.
 
Во той во темной темнице
 
Сидел млад донской казак
 
Ровно двадцать годов.
 
Случилось тут мимо иттить
 
Самому царю турецкому.
 
Как заговорит млад донской казак:
 
— Ой, турецкий ты царь,
 
Прикажи меня на волю выпустить;
 
А оставишь меня в неволе,
 
Пошлю я скору грамотку
 
К товарищам на Тихий Дон —
 
Славный Тихий Дон взволнуется,
 
Казацкий крут весь взбунтуется,
 
Разобьют силу турецкую
 
И с тебя, царь, голову снесут.
 
 
Другая рассказывает о походе на море мимо Азова:
 
 
Как у нас на Дону,
 
В Старочеркасском городу,
 
Старики наши пьют да гуляют,
 
По беседушкам сидят,
 
Про Азов-город говорят:
 
— Не дай, боже, азовцам
 
Ума-разума того
 
Перекинуть им цепи
 
Через батюшку Тихий Дон
 
И поставить им караулы
 
На усть речки Каланчи.
 
Как со вечеру было,
 
Все курило да мело.
 
Как со вечеру ваш атаман
 
Рогавые  [1]проплывал,
 
А к Азову был на заре.
 
Атаман по моричку гулял,
 
Он по моричку гулял,
 
Кораблики турецкие поджидал.
 
И с набитою сумой
 
Возвращался он домой,
 
А навстречу ему выходили
 
Старики и малолеточки.
 
 
Певцы горюют о казаке, скучающем по дому, отцу и матери, жене и малым деткам, оплакивают его гибель в дальней сторонушке. Умирающий казак говорит своему верному другу — коню:
 
 
Уж ты конь, ты мой конь,
 
Ты лети на Тихий Дон,
 
Понеси ты, мой конь,
 
Отцу, матери поклон.
 
А жене скажи родной,
 
Что женился на другой,
 
Что женила молодца
 
Пуля меткая врага.
 
 
Радость возвращения в отцовский дом звучит в песне:
 
 
За курганами пики блещут,
 
Пыль несется, кони ржут,
 
И повсюду слышно было,
 
Что донцы домой идут.
 
Подходили к Дону Тихому,
 
Поклонились Дону низко:
 
— Здравствуй, наш отец родной!
 
 
Свадебные и бытовые песни, женские причитания сопровождали казака в молодые и зрелые годы — их пели и сказывали матери и жены, сестры и невесты. Мечты о женихе, лучшей доле, горевание о погибшем добром молодце или коварном изменнике — тоже в песне, надрывают душу, зовут куда-то...
Кондрат не раз слышал, как пели молодые девицы:
 
 
Как бы мне ворона коня,
 
Я бы вольная казачка была,
 
Скакала, плясала по лугам,
 
По лугам, лугам зелененьким С донским молодым казаком,
 
С разудалым добрым молодцом:
 
— Раздушечка, казак молодой,
 
Что не ходишь, не жалуешь ко мне?
 
Без тебя постелька холодна,
 
Одеялице примялось в ногах,
 
Одеялице примялось в ногах,
 
Подушечка потонула во слезах...
 
 
Когда пришла пора, женили добра молодца по заведённому давно обычаю. Жил тогда Кондрат в станице Трехизбянской близ устья Айдара, левого притока Северского Донца, к востоку от Бахмута и Тора. Дело подошло к осени, работы в поле закончились; припасли все, что необходимо, для долгой зимы. Отец и мать решили — играть свадьбу.
Нарядные родители с сыном-женихом ехали в хутор, сватать невесту поздно вечером — не дай, господи, чтобы кто-нибудь их увидел, повстречался на дороге; добра не жди! Надо тогда возвращаться домой... Если складывалось удачно, приезжали в хутор. Полагалось остановиться у знакомых. От них в дом невесты шел посланец, чаще всего — пожилая казачка:
— Согласны ли принять сватов?
— Как не согласны? Согласны.
Радостные сваты подъехали к дому. Их встретили родители. Афанасий, отец Кондрата, и его жена полны сознания торжественности момента: