Георгий Брянцев По ту сторону фронта
Тот вышел из сторожки. Следовало проверить, на месте ли Найденов, которому поручено вести наблюдение за входом на кладбище. Через несколько минут Микулич возвратился. Уселись за стол и приступили к делу.
– Мы должны оформить нашу договоренность документально, – предупредил друзей Брынза, и физиономия его расплылась в улыбке.
Никто не возражал, но Беляк попросил рассказать вначале о задачах, стоящих перед ними. Брынза согласился.
Он начал пространно объяснять, что именно интересует гестапо, в частности, обер-лейтенанта Бергера. Все сводилось к выявлению активных советских патриотов, ведущих борьбу против оккупантов. Брынза подчеркнул, что не все лица привлекают внимание Бергера. Те, например, которые только ругают гитлеровцев и этим ограничиваются, – а таких, по мнению самого Бергера, очень много, – его совершенно не интересуют. Они в данное время не опасны. А вот сведения о лицах, ведущих активную борьбу против нового порядка, господину Бергеру очень нужны.
– Если бы мы с вами, – полушепотом проговорил Брынза, – смогли добраться до тех, кто организовал взрыв гостиницы, Бергер нас озолотил бы.
Микулич заерзал на стуле. Беляк пристально посмотрел на него, и он успокоился.
Наибольший интерес для Бергера представляли, оказывается, партизаны. Они виновники всех бед.
– Вылавливать их не так уж и трудно, – сказал Брынза, – необходимо только желание и терпение.
– Почему же он их не ловит, если нетрудно? – с ухмылкой спросил Беляк. – Не из таких, видно, партизаны, в руки не даются. А?
Брынза сделал протестующий жест. Он относил партизан к числу трусов, способных лишь прятаться по лесам, по норам.
– Они там, в лесу, с голоду подыхают, – энергично жестикулируя, уверял Брынза, – и если бы не вожаки-коммунисты, их можно на кусок хлеба, как на приманку, всех выудить. Да, да… Я-то уж знаю. Пусть вот сюда в город они пожалуют, кишка тонка!..
– А вы думаете, тут их нет? – спросил Беляк, едва сдерживая смех. Ему захотелось посмотреть, какое будет выражение лица у Брынзы через несколько секунд.
– Что вы! Пх! – Брынза замахал руками.
– А за кого же вы нас принимаете – меня, моих друзей? – спросил Беляк и сделал знак Микуличу. Тот поднялся и встал у двери, опершись о косяк и заложив ногу за ногу.
– Как? Я что-то не понял?.. – удивленно спросил Брынза.
Беляк повторил вопрос.
– Шутник вы, господин Беляк! – хихикнул Брынза. Он обвел всех взглядом, потер пухлой белой рукой лоб, и тут вдруг его маленькие глазки провалились куда-то вглубь и стали еще меньше.
– Руки вверх! – приказал Беляк подымаясь. – Обыщи его, Герасим.
Насмерть перепуганный Брынза поднял дрожащие руки.
Багров тщательно обшарил его карманы и поочередно передал Беляку: бельгийский пистолет, записную книжку со множеством занесенных в нее адресов и фамилий, исписанный лист бумаги, ключи от магазина.
Беляк перелистал книжку и покачал головой, затем прочел содержание бумажки. В ней шла речь о женщине – жительнице города, которую якобы навещают подозрительные люди.
Брынзу допросили. Он рассказал, что на службу к гестаповцам пошел добровольно, сразу же после прихода оккупантов в город, и работал у них под кличкой «Викинг», что выдал много советских людей, получив за это кучу денег и подарков.
Беляк решил вернуться к вопросу, который поднял вчера, в начале беседы с Брынзой. Он считал, что сегодня Брынза должен сказать правду, так как заинтересован в своем спасении.
– Кто тебя подослал ко мне? – обратился он к Брынзе.
– Никто… никто… по собственной инициативе… – залепетал тот.
– Кто знает о твоих сношениях с нами?
– Никто… никто…
– Как «никто»? – спросил Микулич, угрожающе надвигаясь на предателя. – А откуда тебе стало известно, что Беляк работает в управе?
Брынза потер рукой лоб, силясь вспомнить, и выпалил:
– Так мне рассказал об этом помощник господина… э… товарища Беляка, фининспектор Прохорчук… Он частенько бывает в магазине… по части налога.
Прохорчук действительно работал вместе с Беляком. Беляк посмотрел на Микулича и продолжал допрос:
– А что Прохорчук мог рассказать обо мне?
– Он говорил, что при желании вы можете налог уменьшить.
– Кому ты сказал, что отправился ко мне?
– Никому… ни одной душе.
Беляк попросил Микулича дать ручку, чернила и лист бумаги. Все это было приготовлено уже заранее и тотчас появилось на столе.
– Пиши то, что я буду диктовать, – приказал Беляк. – Ясно?
– Ничего мне не ясно… Я все рассказал… Писать ничего не буду, – запротестовал было Брынза.
– Будешь! – прикрикнул Багров. – Пиши!
Брынза взял ручку, обмакнул ее в чернила и вдруг завизжал во весь голос:
– Не могу!.. Не буду… Я все рассказал… Вы отвечать будете… Я жить хочу…
– Пиши, не доводи до зла, – грозно предупредил Багров.
Лицо Брынзы покрылось испариной. Он снова обмакнул перо и начал писать под диктовку Беляка. Лицо его то бледнело, то краснело. Окончив писать, он взглянул на Беляка глазами, налитыми животным страхом, и поставил внизу свою подпись.
– Не все, – покачал головой Беляк. – Тебя в гестапо больше знают как «Викинга». Напиши и это разбойничье слово. Вот так! Теперь давай сюда. Посмотрим, как выглядит твой диктант. – И он медленно прочел вслух:
«Господин обер-лейтенант Бергер! Мне стало не по себе. Уж больно много сделал я пакостей на земле, на которой родился, и просит она меня досрочно к себе. Совесть мучает меня. Тени погубленных мною безвинных людей преследуют меня по ночам и не дают покоя. Не хочу больше болтаться по свету. Мое последнее предупреждение – не верьте коменданту города майору Реуту. Я знаю много про него, но уношу все с собой в могилу. Он продает вас. Поверьте покойнику. Я не говорил о нем, опасаясь, что мне не поверят. Вот и все. До счастливого свидания на том свете. Надеюсь, что оно не за горами. Брынза (Викинг)».
– Как будто ничего, – заключил Беляк.
Письмо уложили в конверт, запечатали. Брынза написал адрес: «Обер-лейтенанту Бергеру. В собственные руки».
– А теперь пойдем в комиссионный магазин, – объявил Беляк. – Это ключи от него?
Брынза промямлил что-то, кивнув головой.
– Пойдешь посередине, между нами, – предупредил Багров, – и будем о чем-нибудь мирно разговаривать… А если что-нибудь взбредет тебе в голову, фантазия какая-нибудь, прощайся со своей душой. Понял? Пошли.
Наутро по городу поползли слухи, что директор комиссионного магазина покончил жизнь самоубийством. Его нашли повесившимся в магазине. На прилавке лежало письмо, адресованное обер-лейтенанту Бергеру.
6
Секретарь окружкома Пушкарев и начальник разведки Костров сидели в предбаннике в ожидании своей очереди. Жарко горела маленькая железная печурка. Когда порывы ветра на секунду приоткрывали узкую дощатую дверь предбанника, дым из печурки валил клубами, лез в глаза. Второй день стояла непогода, – опять хозяйничала вьюга, частый гость в этих краях.
Во второй комнате, то есть в самой бане, мылась группа партизан. Шум голосов, плеск воды, шутки и одобрительное покрякивание моющихся явственно слышались за бревенчатой стеной.
Сережа Дымников доказывал кому-то, что в лесу партизанам немецкие минометы не страшны.
– Да я не про то говорю, – возражал кто-то. – Я тебе про Фому, а ты мне про Ерему. Я говорю, минометы страшны на передовой, на фронте, а ты ведь там не был.
– А тут тебе не фронт?
– Тут особая статья.
– Ну, это правильно, что особая, – согласился Сережка. – А мины я тоже видел. Мне довелось мост охранять, когда наши отходили. Наши обозы только на мост вкатились, а немцы давай мины пускать. Одна совсем рядом со мной упала. Дня три после этого ничего не слышал. Мины на фронте – это правильно…
– Вот видишь!.. Про то я и говорю, – успокоился его собеседник.
Дымников пришел в лес, когда немцы были уже в городе. В качестве бойца истребительного батальона он вместе с другими прикрывал отход частей Красной армии и участвовал в подрыве моста. Сережа гордился тем, что до прихода в отряд был уже «обстрелян», первые дни важничал и в разговоре с молодыми партизанами бросал: «Ты еще, милок, пороху не нюхал, а уже болтаешь». На молодежь это производило впечатление, а старики посмеивались. Авторитет Сережи возрос еще больше после того, как они с комиссаром Добрыниным первыми открыли боевой счет партизанского отряда. На третий день пребывания в лесу комиссар в сопровождении Дымникова вышел на разведку к шоссе и устроил засаду, в которую попали несколько вражеских мотоциклистов. Добрынин был вооружен своей неизменной «ижевкой», Сережа – малокалиберной винтовкой. Они убили четырех фашистов, одного взяли живьем и принесли с собой в лагерь три автомата, четыре пистолета, бинокль, несколько гранат. Это были первые трофеи партизан.