Полевой госпиталь. Записки военного хирурга

Положили на левый бок, голову еще повернули влево, так, чтобы кровь стекала, не заливалась в дыхательные пути.
– Йод! Перчатки! Новокаин! Белье! Будет больно, ты, парень, потерпи. Сейчас все сделаем.
Верхнее веко страшного глаза благодарно замигало. Обложился стерильной простыней, чтобы соблюсти минимальную чистоту. Темно, лампа светит тускло, дым. «За что мне такое наказание? Лучше бы воевать».
– Светите лучше! Добудьте еще лампу! Скорее, черти, течет…
Боюсь, что в любой момент может хлынуть, и тут же наступит конец.
Нащупал пульс на шее – на участке шеи, оставшемся от раны. Новокаин, разрез. Зажимы. Нужно, чтобы сухо, анатомично: не спешить: только не спешить. Как темно! Вот фасция, кивательная мышца: отодвинуть кнаружи: или вовнутрь? Так, кажется, на рисунке было? Да, вот сосудистый пучок. Ура! Тут рядом бьется артерия. Рассечь оболочки. Вот они лежат – артерия, вена, еще нерв позади должен быть.
Я уже почти успокоился, руки не дрожат больше. Подвел лигатуру под наружную сонную артерию. Теперь можно переждать, посмотрим, что будет. Наложил мягкий зажим.
– Тамара, убирай осторожно сгустки из раны.
Это тоже не просто, но убрали, промыли кипяченой водой. Обнажилась страшная зияющая рана. Дефект нижней челюсти, остатки зубов, пораненный язык, щеки нет совсем, верхняя челюсть разбита. Все это покрыто грязным налетом – инфекция. Но кровотечения нет. Перевязал артерию.
– Операция окончена. Не бойся, солдат, кровь больше не потечет.
Взгляд страшного глаза потеплел. Да, о глазе этом нужно подумать – наложить наводящий шов на угол раны, чтобы он закрывался, иначе высохнет роговица, потемнеет. Теперь напоить и накормить его.
Ввели через рану резиновый зонд в пищевод и через воронку налили гречневого супа с маслом, потом – почти литр чаю сладкого. Накормили парня – по завязку!
На завтра отложили шинирование – очень уж темно с лампами.
В одиннадцать часов вечера пришла вторая бригада, и мы продолжали работать вместе до двух ночи. Очень устали, но пришлось тащиться «домой», потому что в госпитале негде было приткнуться, во всех отапливаемых местах лежали раненые.
Так кончился наш первый день работы в Калуге. Мужик с ампутированной ногой был жив пока. Но очень слабая надежда…
27 января мы сменили ночную бригаду в семь утра. Завтрака, конечно, еще не было. Но Чеплюк энергично действовал и обещал накормить раненых к девяти. За ночь привезли еще сорок человек лежачих. Тихомиров сумел отопить еще два класса второго этажа, и их туда сгрузили.
В десять утра в перевязочную явился Хаминов. Мне даже смотреть на него противно, не то чтобы говорить. Вид виноватый, обещал все сделать.
Снова работали до двух часов ночи. Нет, не работали, а барахтались, пытались что-то организовать, пересортировать, но новые машины с замерзшими стонущими ранеными все сметали.
Примитивно шинировал своего «челюстника». Снова накормили. Научил сестру Шуру Маташкову вводить зонд через рану.
Вечером пришел обоз со всем имуществом. Аптеку еще утром Хаминов привез на машине: «Я из-за нее задержался». Вот подлец, пытался оправдываться!
За два дня удалось всех раненых поднять с пола – достали кровати, набили соломой матрацы, выдали подушки, одеяла, простыни. Однако раздеть не смогли – холодно. Очень жаль, потому что сразу завшивели постели. Теперь придется все прожаривать, когда разденем.
Активизировались работы по отоплению. Все-таки начальник умеет руководить. Дал зарок не пить.
Кормим уже три раза в день, хотя блюдо одно. Со снабжением плохо – все тылы отстали. Начали восстанавливать кухню.
1 февраля включили отопление. Батареи чуть тепленькие, но все же «домны» погасли, дым исчез.
В сводках – сведения о взятых населенных пунктах. Раненые говорят: каждый дом приходится брать с боем.
Аркадий Алексеевич Бочаров пришел первый раз только 30-го.
– Нужно думать о гипсах. Лечить нужно, а не только возить.
Все верно, но до гипсов ли, если у нас еще есть раненые, ни разу не перевязанные с момента, как мы их приняли?
Идет интенсивный ремонт операционной и перевязочной на втором этаже. Красят масляной краской и остекляют все рамы. Там будут серьезные операции на мозге. Для этого нам придали специалистов: невропатолога, глазника, ларинголога. И рентген. Я немножко завидую Залкинду.
4 февраля произошло «великое переселение народов» – полная пересортировка раненых по отделениям. «Наших» (с ранеными конечностями) снесли вниз, «грудь, живот и голова» – на второй и третий этажи. Не знаю, где будет легче: «черепники» лежат без сознания или буйствуют – припадки, судороги, ругань. Впрочем, все ругаются, наши тоже. Удивляюсь, еще мало ругаются.
5 февраля. Залкинд торжественно пригласил меня на открытие своей операционной и перевязочной. За старшую – Лида Денисенко.
6 февраля железнодорожники наладили прямое сообщение и в очередную летучку взяли лежачих раненых. Это очень хорошо, у нас ведь совсем забито – свыше семисот человек лежачих раненых!
Великий был аврал! На улице холод, нужно всех одеть, закутать, натянуть брюки на шины Дитерихса, подрезая штанины. У многих не оказалось теплых вещей, их где-то добывали на складах – правда, «б/у», не новые.
7-го наложили первый глухой гипс на голень.
8 февраля дали электрический ток.
– Теперь с вас будет полный спрос! Водопровод, канализация, отопление, электричество, завтра-послезавтра передвижной рентген получите.
Это Аркадий Алексеевич сказал, когда увидел наши лампочки.
Спрос спросом, а работа идет по-прежнему тяжело. С восьми утра и до двух часов ночи мы непрерывно перевязываем, оперируем, теперь еще и гипсуем – пока немного.
И эффект от всего этого небольшой. У каждого второго с «бедром» или «коленом» – высокая температура, и их уже нельзя отправлять. Их надо лечить.
Инфекция нас погубит. Раненые ослабленные и замученные, никакой сопротивляемости нет.
Газовой инфекции не очень много (если в процентах), но для нас – вполне достаточно. Каждый день привозят три-четыре случая. Ампутации уже не консультируем с Бочаровым – не хватило бы времени ни у него, ни у нас. Половина ампутантов умирают. И это ужасно.
Награда
Три недели работаем как проклятые. Каждый день с восьми утра до двух ночи. Если бы раньше сказали, не поверил бы, что можно выдержать. Сестры – те вообще не знаю, спят ли? Еще создали челюстное отделение. Теперь нам всем легче. Кстати, того парня, прооперированного в первый день, они шинировали по-настоящему и он уже сам научился себе зонд вставлять. Отек спал, левый глаз открылся, он даже пытается что-то говорить, только понять трудно. Одна Шура Маташкова его понимает.
18 февраля испытывали новый ЦУГ-аппарат и наложили первый гипс на бедро. Ивана Ивановича придется целиком перевести на гипсование.
В нашем отделении около ста тяжелейших нетранспортабельных с переломами бедра, ранениями коленного сустава.
Уж эти коленные суставы: Бочаров (да и сам Юдин) утверждают, что глухой гипс с ними делает чудеса. Мол, если началось гнойное воспаление – артрит – достаточно вскрыть полость сустава, наложить гипс, и все будет в порядке. Мы уже сделали десяток таких операций, загипсовали, но желанных результатов пока не достигли.
23 февраля. День Красной Армии – наш военный праздник. Сводка хорошая, поздравления, приказы.
С утра наложили два высоких гипса. Иван Иванович уже сам накладывает, я только помогаю.
В одиннадцать часов в перевязочную заявилось начальство – комиссар ПЭПа Хаминов, Медведев. Я в фартуке, руки в гипсе.
– Что-нибудь случилось?
– Товарищ военврач третьего ранга! Командование ПЭПа награждает вас именными часами за отличную работу во время зимнего наступления.
Вот уж никак не ожидал! Да за что? Что половина газовых умирает, что лежали иногда по три дня не перевязанные?
Я сказал: «Спасибо». Комиссар поправил, шутя: