Дипломатическая неприкосновенность
– М-м-м, – промычал Майлз. «Я не могу приносить им ложную клятву или частичную верность», – сказал Бел. Очевидно, даже Николь не знает о втором источнике доходов – и опасности – Бела. – Должен заметить, что Бел неоднократно имел возможность найти место портмастера в других местах. Но вместо этого проделал долгий путь, чтобы занять его здесь.
Улыбка Николь смягчилась.
– Это верно. – И она добавила: – А знаете, когда Бел приехал на станцию Граф, у него в кошельке по-прежнему лежал тот бетанский доллар, что я заплатила вам на Архипелаге Джексона.
Майлз ухитрился проглотить вполне логичный вопрос: «А вы уверены, что это тот самый доллар?», прежде чем эти слова сорвались у него с языка. Бетанские доллары ничем не отличаются один от другого. Если Бел заявил, что это тот самый, чтобы возобновить знакомство с Николь, то кто такой Майлз, чтобы опровергать его слова? Уж во всяком случае, не любитель портить настроение другим, это точно.
После обеда они под предводительством Бела с Николь прокатились по местной транспортной системе, чьи артерии недавно пронизали тот трехмерный лабиринт, в который разрослась станция Граф. Николь оставила свой флитер в общем хранилище на пассажирской платформе. Их транспортному шару понадобилось минут десять, чтобы пролететь по разветвляющимся трубам до места назначения. Желудок Майлза подскочил к горлу, когда они пересекали зону невесомости, и он поспешил достать из кармана противорвотные таблетки, проглотить одну и тихонько предложить Катрионе с Роиком.
Вход в концертный зал имени госпожи Минченко оказался ни впечатляющим, ни большим: просто один из нескольких, расположенных на разной высоте шлюзов этой части станции. Николь, поцеловав Бела, улетела. В цилиндрических коридорах никакой толпы пока что не наблюдалось – они приехали пораньше, чтобы дать Николь время добраться до гримерной и переодеться к спектаклю. А потому Майлз оказался не готов к виду огромного зала, в который они вплыли.
Гигантская сфера. Примерно треть ее внутренней поверхности занимало круглое прозрачное окно, в котором словно была заключена вся вселенная, усыпанная мириадами звезд, хорошо видных на этой темной стороне станции. Катриона довольно резко сжала его руку, а Роик приглушенно охнул. Майлзу показалось, что он вплыл внутрь гигантского улья – все стены здесь были усеяны восьмиугольными ячейками, похожими на серебристые соты, наполненные переливающимися драгоценностями. Когда они подплыли ближе, соты превратились в обитые бархатом зрительные ячейки самых разных размеров – от крошечных ниш на одного до таких больших, где свободно можно было разместиться вдесятером, при условии, что эти десять – квадди, не обремененные бесполезными длинными ногами. Другие сектора, рассеянные повсюду, были темными плоскими панелями разной формы – или там находились другие выходы. Майлз сперва попытался разобраться, где тут верх, где низ, потом моргнул, и ему показалось, что зал вращается вокруг окна, а потом он уже не мог понять, смотрит ли вверх, вниз или по сторонам. Представить себе низ оказалось особенно трудно, потому что тут же создавалось головокружительное впечатление, будто падаешь в огромный звездный колодец.
Когда они насмотрелись, служитель-квадди с реактивным поясом на талии взял над ними шефство и вежливо сопроводил их к предназначенному для них восьмиугольнику. Ячейка оказалась обита темным и мягким звукопоглощающим материалом, оснащена удобными перекладинами и имела автономное освещение – это и создавало издалека впечатление разноцветных драгоценностей.
Темный силуэт, издалека мелькнувший в их довольно-таки обширном восьмиугольнике, при ближайшем рассмотрении оказался женщиной-квадди. Тоненькая, длиннорукая, с густыми светлыми короткими волосами, ореолом колышущимися вокруг ее головы. Майлз подумал о русалке из сказок. Скулы, из-за которых мужчины способны драться на дуэли, кропать плохие стихи или и вовсе спиться. Или еще хуже – дезертировать. Она была одета в облегающий черный бархатный наряд, украшенный по вороту белым кружевом. Манжета на правом нижнем локте – рукава, не штанины, решил Майлз – ее плиссированных черных бархатных брюк оставалась не застегнутой из-за фиксирующей руку надувной шины-фиксатора. Шина болезненно напомнила Майлзу детство, когда у него еще были хрупкие кости. И эта единственная жесткая, неэлегантная вещь на ней выглядела как сущее оскорбление всему остальному.
Не было никаких сомнений: это не кто иная, как Гарнет Пять, но Майлз подождал, пока Бел их познакомит как положено, что гермафродит незамедлительно и проделал. Все обменялись рукопожатиями. Майлз обнаружил, что рука у Гарнет очень сильная.
– Спасибо, что так быстро смогли найти нам… – сказать «эти места» казалось как-то неуместно, – это пространство, – проговорил Майлз, выпуская ее тонкую верхнюю руку. – Как я понял, нам посчастливилось посмотреть очень хорошую работу. – Работа, как он уже понял, в Пространстве Квадди было словом, весьма высоко ценившимся, как «честь» на Барраяре.
– Не за что, лорд Форкосиган. – Голос у нее оказался мелодичным, интонация прохладной, чуть ли не ироничной, но в зеленых, как листва, глазах таилась тревога.
Майлз указал на ее сломанную правую нижнюю руку:
– Позвольте принести вам мои персональные извинения за непристойное поведение некоторых из наших людей. Когда мы получим их обратно, они понесут наказание. Пожалуйста, не судите обо всех барраярцах по нашим худшим представителям.
«Ну, вообще-то она и не может. На самом деле худших мы с планеты не выпускаем, спасибо Грегору».
Она улыбнулась.
– А я и не сужу, поскольку встречала и ваших лучших. – Теперь тревога была не только в глазах, но и в голосе. – Дмитрий… Что с ним будет?
– Ну, это во многом зависит от самого Дмитрия. – Майлз внезапно сообразил, что можно воспользоваться ситуацией. – Когда его отпустят и он вернется к своим обязанностям, последствия могут варьироваться. От незначительной черной метки в его досье – видите ли, он не имел права снимать ручной комм во время увольнения и как раз по такого рода причинам, с которыми вы имели несчастье столкнуться – до очень серьезного обвинения в попытке дезертировать. Если он не заберет свое прошение о предоставлении политического убежища до того, как оно будет отклонено.
Женщина чуть напряглась.
– Возможно, оно не будет отклонено.
– Даже если прошение удовлетворят, долговременные последствия могут оказаться куда серьезнее, чем вы полагаете. С этого момента он окажется полностью виновным в дезертирстве. Будет навсегда отлучен от дома, никогда не сможет вернуться туда, повидать семью. Сейчас, в пылу эмоций, Барраяр может казаться небольшой потерей, но думается мне… я уверен, что позже он сильно об этом пожалеет. – Майлз подумал о тоске База Джезека, оказавшегося в изгнании на долгие годы из-за одного – куда хуже разрешенного конфликта. – Существуют и другие, пусть и не такие быстрые способы, позволяющие мичману Корбо в конечном итоге оказаться здесь, если его желание действительно искреннее, а не сиюминутный каприз. На это уйдет несколько больше времени, но зато и ущерб будет куда меньшим. В конце концов, ведь сейчас он ставит на кон всю свою оставшуюся жизнь.
Она нахмурилась:
– А барраярские военные не расстреляют его, не растерзают? Не прикажут убить?
– Мы не находимся в состоянии войны с Союзом. – Во всяком случае, пока. Чтобы это произошло, потребуются куда более значительные «подвиги», чем нынешние. Но, пожалуй, все же ему не стоит недооценивать своих соотечественников-барраярцев. К тому же вряд ли Корбо настолько политически важная фигура, чтобы его убивать. Так что давай-ка попробуем позаботиться, чтобы он таковой и не стал, а? – Его не казнят. Но двадцать лет тюрьмы вряд ли лучше с вашей точки зрения. Вы не оказали доброй услуги ни ему, ни себе, поощряя его дезертировать. Дайте ему вернуться на службу, дослужить оставшийся по контракту срок и заработать дорогу обратно сюда. Если к тому времени вы оба не передумаете, то продолжите ваши отношения, и в этом случае ваше будущее не будет омрачать неопределенный юридический статус Дмитрия.