Блондинка в бетоне (Цементная блондинка, Право на выстрел)

– Нет, это не так. Я знала о ней.
– Вы с мужем о ней говорили?
– Да, говорили.
– И вы это одобрили?
– Да… с неохотой. Я надеялась, что он останется дома и мы вместе справимся с этим стрессом.
– Хорошо, миссис Черч, но если вы знали об этой квартире, говорили о ней с мужем и дали свое, пусть неохотное, согласие, тогда почему ваш муж снимал ее под вымышленным именем?
Она не ответила. Белк ее поймал. Босху показалось, что он заметил, как вдова смотрит на Чандлер. Он перевел взгляд на адвокатессу, но та сохраняла прежнее выражение лица, ничем не помогая своей клиентке.
– Думаю, – наконец сказала вдова, – это один из вопросов, которые вы могли бы задать ему, если бы мистер Босх не убил его так хладнокровно.
– Последнюю характеристику присяжные должны проигнорировать, – не дожидаясь протеста со стороны Белка, сказал судья. – Миссис Черч, вы не вправе этого говорить.
– Простите, ваша честь.
– Это все, – сказал Белк и покинул кафедру.
Судья объявил десятиминутный перерыв.
Во время перерыва Босх вновь вышел покурить. Мани Чандлер больше не появлялась, однако бездомный опять к нему подошел. Босх предложил ему целую сигарету, которую тот взял и положил в карман рубашки. Он снова был небрит, глаза слабо светились безумием.
– Вас зовут Фарадей, – сказал Босх таким тоном, словно разговаривал с ребенком.
– Ага, и что с того, лейтенант?
Босх улыбнулся. Бродяга его сразу раскусил. Вот только в должности ошибся.
– Да ничего. Просто я о вас слышал. Я также слышал, что вы были адвокатом.
– Я им и остался. Просто я не практикую.
Повернувшись, он посмотрел на проезжающий по Спринг-стрит тюремный автобус. За зарешеченными окнами виднелись озлобленные лица заключенных. Кто-то из них тоже признал в Босхе копа и просунул сквозь черную решетку свой средний палец. В ответ Босх только улыбнулся.
– Меня звали Томас Фарадей. Но сейчас я предпочитаю зваться Томми Фарауэй. [7]
– А что случилось, почему вы перестали практиковать?
Томми посмотрел на него кротким взглядом.
– Свершилось правосудие – вот что случилось. Спасибо за курево.
Держа в руке чашку, он направился к зданию муниципалитета. Вероятно, оно тоже входило в его участок.
После перерыва Чандлер вызвала свидетелем эксперта из коронерской службы по имени Виктор Амадо. Это был очень низенький человек с внешностью классического книжного червя. По пути к месту свидетеля он то и дело переводил взгляд то на судью, то на присяжных. На вид ему было не больше двадцати восьми лет, но голова его казалась почти совершенно лысой. Босх вспомнил, что четыре года назад все волосы его были целы, а члены спецгруппы звали его Деткой. В том случае, если бы Чандлер его не вызвала, Белк вызвал бы его сам.
Наклонившись, Белк прошептал, что Чандлер применяет прием «хороший парень – плохой парень», чередуя полицейских свидетелей со своими.
– После Амадо она, вероятно, выставит одну из дочерей, – сказал он. – Такая стратегия совсем неоригинальна.
Босх не стал упоминать, что стратегия самого Белка «верьте нам, ведь мы копы» тоже не блещет новизной.
Амадо обстоятельно рассказал о том, как он получил все бутылочки и баночки с косметикой, которые были найдены в квартире Черча, а затем сопоставил их с той или иной жертвой Кукольника. По его словам, ему пришлось иметь дело с девятью отдельными группами косметики – тушь для ресниц, румяна, губная помада и т. д. Каждая группа с помощью химического анализа была сопоставлена с образцами, взятыми с лиц жертв.
Затем детективы опросили родственников и друзей погибших женщин, чтобы определить, какими именно видами косметики пользовались жертвы. «И все это сошлось», – сказал Амадо. В одном случае, добавил он, тушь для ресниц, найденная в ванной у Черча, была идентифицирована как принадлежавшая второй жертве.
– А что насчет тех двух жертв, для которых не было найдено подходящей косметики? – спросил Чандлер.
– Это настоящая загадка. Их косметику мы так и не нашли.
– Фактически, кроме туши для ресниц, которая была якобы найдена и якобы соответствовала жертве номер два, вы не можете быть на сто процентов уверены, что косметика, которую полиция предположительно нашла в квартире, принадлежала жертвам. Это так?
– Подобные вещи относятся к массовой продукции и продаются по всему миру. Так что их можно встретить повсюду, но вероятность того, что девять совпадающих комбинаций косметики оказались в одном и том же месте по чистой случайности, исчезающе мала.
– Я не предлагаю вам гадать, мистер Амадо. Будьте добры ответить на вопрос, который я задала.
– Мой ответ заключается в том, что на сто процентов уверенным здесь быть нельзя, – поморщившись, ответил Амадо.
– Хорошо, а теперь расскажите жюри насчет проведенных вами тестов ДНК, связывающих Нормана Черча с одиннадцатью убийствами.
– Таких тестов мы не проводили. Дело в том…
– Просто отвечайте на вопрос, мистер Амадо. Как насчет серологических тестов, связывающих мистера Черча с этими преступлениями?
– Их не проводили.
– Стало быть, решающим доводом было совпадение марок косметики – именно оно стало основным доказательством того, что мистер Черч и есть Кукольник?
– Ну, для меня да. Насчет детективов я не знаю. В моем отчете сказано…
– Уверена, что для детективов решающим доводом была пуля, которая его убила.
– Возражаю! – крикнул со своего места Белк. – Ваша честь, она не вправе…
– Миз Чандлер! – загремел судья Кейес. – Я уже предупреждал вас обоих именно об этом. Почему вы позволяете себе высказывать предвзятые и необоснованные суждения?
– Извините, ваша честь.
– Пожалуй, для извинений немного поздновато. Мы еще обсудим данный вопрос после того, как присяжные уйдут домой.
После этого судья велел присяжным не принимать во внимание ее замечание. Но Босх прекрасно понимал, что со стороны Чандлер это был хорошо продуманный ход. Теперь присяжные будут еще больше ей сочувствовать. Ведь против нее как будто даже судья – хотя на самом деле это и не так. А когда на сцену выступит Белк, чтобы исправить впечатление от допроса Амадо, присяжные все еще будут размышлять о том, что случилось, и не обратят на его усилия внимания.
– У меня все, ваша честь, – сказала Чандлер.
– Мистер Белк! – пригласил судья.
«Только на этот раз не говори, что у тебя всего несколько вопросов», – мысленно попросил Босх.
– У меня всего несколько вопросов, мистер Амадо, – сказал Белк. – Адвокат истца упоминала серологические тесты и тесты ДНК, и вы сказали, что они не проводились. Почему?
– Ну, потому, что тестировать было нечего. Ни в одном из тел не было обнаружено семенной жидкости – убийца пользовался презервативом. Без такого рода образцов не было особого смысла проводить анализы – ДНК и кровь мистера Черча сравнивать было бы не с чем.
Белк отметил ручкой вопрос, записанный у него в блокноте.
– Если семенной жидкости или спермы не оказалось, откуда вы знаете, что эти женщины были изнасилованы или даже вступали в сексуальные отношения по согласию?
– Вскрытие во всех одиннадцати случаях выявило гораздо более сильные повреждения влагалища, чем это обычно бывает или даже возможно при сексе по согласию. В двух случаях у жертв даже отмечены разрывы стенки влагалища. По моей оценке, жертвы были грубо изнасилованы.
– Но ведь эти женщины вели образ жизни, для которого характерен высокий уровень половой активности и даже, если хотите, «грубый секс». Две из них участвовали в съемках порнографических видеофильмов. Как вы можете быть уверены, что они подверглись сексуальному насилию против их воли?
– Такого рода повреждения должны быть очень болезненными, особенно у тех двух с разрывом влагалища. Кровотечения отмечались в момент смерти. Помощники коронера, которые производили вскрытия, пришли к единогласному мнению, что эти женщины были изнасилованы.