Тени в переулке (сборник)
– Стой! – крикнул Руди. – Стой!
Но человек не остановился. Руди поднял автомат и веером разрядил весь диск… Когда рассвело, они увидели на земле пятна крови. Такие же точно были на лугу и у самого болота. Здесь в тине оперативники нашли шапку. Значит, третий погиб, пытаясь переправиться.
Прошло двадцать восемь лет.
…На повороте двигатель, страшно чихнув, заглох. «Опять, – подумал Борис. – Господи, зачем я купил эту развалину?»
По инерции проскочив еще метров тридцать, «москвич» плотно сел передними колесами в размытую после дождя колею.
«Приехали…»
Борис вылез, обошел машину. Одному не вытолкнуть. Он беспомощно оглянулся. Никого. Ничего, сейчас он наладит двигатель… Борис поднял сиденье, начал искать ключ.
– Тихо, – раздался за его спиной чей-то голос, – ключи от машины.
Борис повернулся и увидел черный глазок пистолета.
– Вы что, с ума сошли?
– Ключ. Быстро. Ну!
Неизвестный дернул щекой. На нем был мокрый костюм, полосатая рубашка. Лица Борис не запомнил. Только глаза. Белые, словно выцветшие.
– Ключ… – сказал Борис. Он наклонился и схватил с сиденья монтировку. В тишине раздался четкий, металлический щелчок. «Осечка, – радостно обожгла мысль, – у него пистолет неисправный».
Неизвестный отскочил, передернул затвор. Борис бросился на него. Внезапно что-то сильно ударило его в грудь. Земля стремительно поднялась навстречу, и он упал, почувствовав щекой ее приятный холод…
* * *– Вот, поглядите. – На ладони эксперта лежал патрон. – Маузер, калибр 6,35. Редкий калибр. Обратите внимание на патрон. Донышко залито воском. Чтобы не отсырело.
– Так делали много лет назад бандиты. – Руди взял патрон, повертел его в руках.
Запищала рация: «Товарищ подполковник, собака в лесу след потеряла».
«Странно, – подумал Руди, – след уходит в сторону старых бандитских бункеров».
…Он проснулся от острого ощущения опасности. За много лет чувство это никогда не подводило его. Проснулся, вынул из кармана оружие. У него было два пистолета и около сотни патронов. «Ничего, – подумал он, – пробьюсь».
И вдруг он услышал треск, который приближался с каждой минутой. По лесу шли люди. «Облава».
Инспектор Нееме увидел человека внезапно. Неизвестный стоял, прислонившись плечом к дереву, в опущенной руке поблескивал пистолет.
– Бросай оружие!
Человек обернулся и выстрелил.
Нееме очнулся через несколько секунд. Очнулся и почувствовал боль. Он открыл глаза и снова увидел бандита. Тот стоял там же. Где-то совсем рядом послышались голоса. Бандит поднял пистолет, удобнее устроившись у дерева.
«Сейчас он выстрелит. Выстрелит и убьет человека». Превозмогая боль, Нееме перевернулся на другой бок и несколько раз выстрелил.
Человек лежал на спине, далеко откинув руку с намертво зажатым пистолетом.
«Я где-то видел его раньше», – подумал Руди.
Он думал об этом в машине и потом в Таллине. И только вечером дома внезапно вспомнил сорок шестой год, маленькую комнату начальника уездного угрозыска. И три фотографии на столе.
– Запомните их, – сказал начальник, – вот Юхансен, а эти двое…
Конечно же это был третий, которого считали утонувшим в болоте.
Это одна из историй о знаменитом эстонском сыщике Рудольфе Куккере. Его знали все местные уголовники, знали и боялись. Он был смелым человеком, отличным опером и добрым товарищем.
Я приехал в Таллин собирать материал для очерка об интернациональной банде. В нее входили трое финнов, один эстонец и двое русских. У финнов была прекрасная уголовная квалификация, они были медвежатниками, сейфы щелкали как орехи. В Таллин они приезжали на уикэнд, той же ночью в близлежащих колхозах и промкомбинатах трещали сейфы.
Уголовный розыск делал все, чтобы выйти на банду. А потянули за ниточку в «Стерео-баре» гостиницы «Виру», любимом месте сборищ местных валютчиков.
Некие люди стали скупать большие партии валюты.
Подключилась агентура, остальное было делом техники.
Я сидел в МВД Эстонии на улице Пикк, изучал документы, встречался с арестованными.
Так вот мы работали, а потом шли в тир рядом с вокзалом. Там можно было стрелять из пневматических пистолетов.
Тот, кто выбивал наименьшее количество очков, приглашал остальных пить коктейли в бар ресторана «Ваана Томас». Ходили мы обычно втроем: Руди Куккер, Валера Данилевский и я.
Стрелять в этом тире было тем более интересно: пистолеты сделаны в конце пятидесятых, неоднократно отремонтированы, дико разболтанные, поэтому поражение мишени зависело не столько от умения стрелка, сколько от счастливого случая.
Однажды, когда мы стреляли, в тир вошел элегантный седой человек. Он раскрыл кейс, вынул из него коробку и достал великолепный немецкий пневматический пистолет.
– Все тренируетесь, гражданин Анс? – недобро спросил Куккер.
– У вас есть ко мне претензии, гражданин милиционер? Я член стрелкового союза, мой пистолет зарегистрирован, кстати, оружием он не является.
Анс взял пульки, переломил ствол, зарядил пистолет. Вскинул и, не целясь, послал пулю в десятку. Потом вторую, третью…
– Надеетесь, что еще постреляете, гражданин Анс? – спросил Валера Данилевский.
– Время покажет. Анс вскинул ствол. И я увидел его лицо, каменное, жесткое, и ненависть в чуть прищуренном правом глазу. И опять пуля точно ушла в десятку. Когда мы вышли, Куккер сказал:
– Не успокоился, сволочь. Двадцать лет оттянул и не успокоился.
Тогда мы даже представить не могли, что через пятнадцать лет наступит время гражданина Анса.
А по улицам Риги шли люди с каменными лицами. Сегодня они называют себя бойцами национального сопротивления. На их руках кровь милиционеров, простых хуторян и рыбаков. Сожженные рыбокоптильни и маслозаводы. Ограбленные почты и сберкассы.
Они шли мимо меня, и в глазах их светилось торжество победы.
Победы, которую им подарили.
Конец бриллиантового короля
Майский рассвет опускался на Москву стремительно и неотвратимо. Над зданием «Известий» появилась широкая ярко-желтая полоса, предвестница солнца.
У меня оставалось два с небольшим часа до поезда, надо было переодеться и получить место по проездным документам в воинской кассе Белорусского вокзала.
А в квартире радиола крутила пластинки Глена Миллера и мои веселые приятели танцевали со славными девушками. И не хотелось уходить и ночь трястись в накуренном общем вагоне, потом на трамвае добираться до городской окраины, а оттуда практически бегом до КПП училища.
Меня отпустили на два дня, не считая дороги, по семейным обстоятельствам.
Я пошел домой не прощаясь, не нарушая некий интим, возникший в компании. Выскочил на улицу, наискось, благо машин не было, пересек улицу Горького. В сквере на Пушкинской площади, в фонтане, здоровая баба, задрав юбку, палкой с присоской на конце собирала монеты, которые наивные провинциалы бросали в фонтан в надежде вновь посетить Москву.
Скамейки в сквере были совершенно пусты, только на самой крайней, ближе к трамвайным путям, сидел человек в майке, трусах, ботинках и плакал.
– Эй, – окликнул он меня. Я подошел и узнал Борю по кличке Бу-Бу, заметного персонажа на московском Бродвее.
Он был известен тем, что имел обширнейший гардероб.
Летом он часто менял костюмы и пиджаки, правда, они частенько были ему или узковаты, или широковаты. А однажды он появился в шикарном темно-голубом пиджаке, точно таком же, в каком ходил самый элегантный московский драматург Петр Львович Тур. И вот хозяин такого огромного гардероба сидел на лавочке в синих сатиновых трусах и майке с динамовской эмблемой.
– Бу-Бу, тебя что, раздели? – спросил я.
– Нет, – прорыдал владелец голубого пиджака, – в смывки прокатал.