Эмигранты. Поэзия русского зарубежья
Часть 20 из 56 Информация о книге
Прохожий с ёлкой
На белой площади поэтзапечатлел твой силуэт.Домой, в непраздничный мороз,ты елку черную понес.Пальто российское до пят.Калоши по снегу скрипят.С зубчатой елкой на спинеты шел по ровной белизне,сам черный, сгорбленный, худой,уткнувшись в ворот бородой,в снегах не наших площадей,с немецкой елочкой своей.И в поэтический овалтвой силуэт я врисовал.Сон
Однажды ночью подоконникдождем был шумно орошен.Господь открыл свой тайный сонники выбрал мне сладчайший сон.Звуча знакомою тревогой,рыданье ночи дом трясло.Мой сон был синею дорогойчерез тенистое село.Под мягкой грудою колесаскрипели глубоко внизу:я навзничь ехал с сенокосана синем от теней возу.И снова, тяжело, упрямо,при каждом повороте снаскрипела и кренилась рамадождем дышавшего окна.И я, в своей дремоте синей,не знал, что истина, что сон:та ночь на роковой чужбине,той рамы беспокойный стон,или ромашка в теплом сенеу самых губ моих, вот тут,и эти лиственные тени,что сверху кольцами текут…Воскресение мёртвых
Нам, потонувшим мореходам,похороненным в глубинепод вечно движущимся сводом,являлся старый порт во сне:кайма сбегающая пены,на камне две морских звезды,из моря выросшие стеныв дрожащих отблесках воды.Но выплыли и наши души,когда небесная трубапропела тонко, и на сушераспались с грохотом гроба.И к нам туманная подходитладья апостольская, в ладс волною дышит и наводитогни двенадцати лампад.Все, чем пленяла жизнь земная,всю прелесть, теплоту, красув себе божественно вмещая,горит фонарик на носу.Луч окунается в морскиеим разделенные струи,и наших душ ловцы благиеберут нас в тишину ладьи.Плыви, ладья, в туман суровый,в залив играющий влетай,где ждет нас городок портовый,как мы, перенесенный в рай.Годовщина
В те дни, дай Бог, от краю и до краюгражданская повеет благодать:все сбудется, о чем за чашкой чаюмы на чужбине любим погадать.И вот последний человек на свете,кто будет помнить наши времена,в те дни на оглушительном банкете,шалея от волненья и вина,дрожащий, слабый, в дряхлом умиленьеподнимется… Но нет, он слишком стар:черта изгнанья тает в отдаленье,и ничего не помнит юбиляр.Мы будем спать, минутные поэты;я, в частности, прекрасно буду спать,в бою случайном ангелом задетый,в родимый прах вернувшийся опять.Библиофил какой-нибудь, я чую,найдет в былых, не нужных никомужурналах, отпечатанных вслепуюнерусскими наборщиками, тьмустатей, стихов, чувствительных романово том, как Русь была нам дорога,как жил Петров,как странствовал Иванови как любил покорный ваш слуга.Но подписи моей он не отметит:забыто все. И, Муза, не беда.Давай блуждать, давай глазеть, как дети,на проносящиеся поезда.На всякий блеск, на всякое движенье,предоставляя выспренним глупцамбранить наш век, пенять на сновиденье,единый раз дарованное нам.Комната
Вот комната. Еще полуживая,но оживет до завтрашнего дня.Зеркальный шкап глядит, не узнавая,как ясное безумье, на меня.В который раз выкладываю вещи,знакомлюсь вновь с причудами ключей;и медленно вся комната трепещет,и медленно становится моей.