Химера

— Норман Олле, отдел по борьбе с терроризмом.
— Седна Расмун, — представилась она, — Вы приземляйтесь. Тут хороший кофе и просто замечательный яблочный пирог.
Элис и Норман уселись с двух сторон от нее.
— Вы — француженка? — спросил полковник.
— Формально я датчанка. Но Дания в шенгенской зоне, так что я могу находиться во Франции сколько хочу, правильно?
— Да, разумеется. А можно взглянуть на ваши документы?
— Конечно, — Седна улыбнулась и протянула ему паспорт.
Норман пролистал несколько страниц.
— Какорток… Где это?
— Это в Гренландии. Датская территория в Новом Свете.
— Ах, в Гренландии… Значит, ваше имя…
— Эскимосское, — подсказала она.
— Но на эскимоску вы не похожи, — заметил полковник.
— Я гибрид в некотором роде, — пояснила Седна, — Так что я ни на кого не похожа… Алло, официант! Два эспрессо и два кусочка яблочного пирога господам из полиции, а мне еще один латте.
— Почему вы считаете, что мы пьем эспрессо? — спросила Элис.
— Все парижские полицейские его пьют, разве нет?
— Ну, раз так, будем держать марку, — сказал Норман, — а вам часто приходится иметь дело с полицией?
— Не особенно. Но мне нравится общаться с полицейскими. Они бывают такими милыми и обаятельными…
— Надеюсь, мы не испортим вам впечатление о парижской полиции, если зададим пару-тройку вопросов? — несколько поспешно спросила Элис.
Седна взглянула на нее с некоторым удивлением:
— Но Элис, вам же не хочется портить это впечатление. Значит, вы его не испортите.
Элис почувствовала, что еще немного, и она просто покраснеет (чего с ней не случалось уже лет 10), и снова несколько поспешно задала вопрос:
— Скажите, Седна, вам приходилось встречать название «Нефер»?
— Да. У Робера был контракт с ними.
— Который он расторг по вашему совету?
— Мне действительно очень не понравился этот контракт. А если мне что-то действительно очень не нравится, то я не имею привычки это терпеть.
Норман выразительно кашлянул.
— А что если бы руководство «Нефер» настаивало на соблюдении контракта? Они ведь имели на это полное право, не так ли?
— Имели на это право? — переспросила она, — Что вы, Норман. Контракт — контрактом, но есть вещи, которые в жизни просто неуместны. Я рада, что они сами это поняли.
— Сами, — повторил полковник, — А имя Камал Самир вам что-то говорит?
— Да, это владелец той самой компании.
Полковник кивнул и положил на столик фотографию, на которой было разбитое такси, стоящее поперек шоссе D47, и голова Камала на асфальте.
— Взгляните на этот снимок.
Седна равнодушно пожала плечами:
— Ну, что я могу сказать? Так он выглядит еще забавнее, чем целиком.
— Гм. Последний раз на моей памяти такое зрелище назвал забавным один парень в Заире. Он заправски орудовал отточенной саперной лопаткой, и отрезание голов было его хобби.
— Саперной лопаткой? — переспросила Седна, — Не могу сказать того же самого о себе. Я вижу, Норман, у вас на языке крутится вопрос: не я ли отрезала голову этому типу? Если бы даже вы это спросили, и если бы я даже ответила утвердительно — что с того? Связать ту черную кошку со мной можно, разве что, через закон о колдовстве, но он во Франции отменен лет двести с лишним назад.
— Откуда вы знаете про черную кошку?
— Телевизор. История таксиста уже попала в top-list свежих парижских ужасов.
Появился официант и поставил на стол три чашечки и два блюдца с безукоризненно-ровными квадратиками яблочного пирога.
Элис тронула Нормана за плечо.
— У тебя есть фото из Люксембургского сада? Я имею в виду, какая-нибудь спина крупным планом.
— Конечно, — ответил он, и положил на стол снимок одного из трупов.
— Эту тушку я тоже видела в новостях, — сообщила Седна, — репортеры почему-то сочли ее интересной а, по-моему, ничего особенного.
— Видите ли в чем дело, — нерешительно пояснила Элис, — на спине одного живого человека я видела шрамы очень похожей формы и размера. Совсем свежие.
— О, ну конечно! Милый Робер! Знаете, я бываю немного несдержанна в любовных играх. Но это ведь не преступление, правда? А он теперь может хвастаться перед друзьями тем, что привел женщину в такой экстаз. Мужчины этим гордятся. Я права, Норман?
Полковник почесал в затылке.
— В общем, есть такое дело. Но происшествие в Люксембургском саду уже не относится к любовным играм… Знаете, Седна, что меня беспокоит?
— Что, Норман?
— Возможное продолжение, — сказал он, — Допустим, в Париж заявится Дауд Самир, брат Камала, или еще какой-нибудь родственник, который унаследует его фирму вместе с этой проблемой. Мне не хотелось бы иметь постоянный раздел в этом, как вы выразились, топ-листе свежих парижских ужасов.
Седна презрительно фыркнула.
— Не стоит беспокойства. Я уверена, что эта семья просто продаст свой парижский бизнес.
— Уверены? — переспросил он.
— Да. Они довольно серьезно относятся ко всякой мистике. К разнообразным приметам, странным совпадениям, необычным снам… Если вы понимаете, о чем я.
— Наверное, понимаю. Тогда неприятность с Камалом можно считать несчастным случаем. К сожалению, с событиями в Люксембургском саду так не получится.
— Да ладно, Норман. Вы-то не суеверны и вам ли не знать, что у любых, самых странных событий, рано или поздно найдется рациональное объяснение.
— Проверим на примере? — предложил полковник.
— На каком? — спросила она.
— Ваш интерес к химере, — сказал он, и пояснил, — не химерам вообще, а одной конкретной химере, с которой связано несколько специфических мифов. Как рационально объяснить этот интерес у вас лично.
— Видите ли, Норман, я эксперт по древнему искусству и мифологии. Чтобы рационально объяснить мои мотивы, надо хотя бы в общих чертах знать то, что знаю я. Существо, о котором вы говорите, это не просто каменное изваяние, и не просто персонаж нескольких легенд. Это принцип катастрофизма, без которого не может развиваться мир.
Полковник побарабанил пальцами по столу:
— Мне как-то не по душе этот принцип. Сразу же возникают ассоциации с моей работой… С ее наиболее неприятными аспектами.
Седна улыбнулась:
— Ну, что вы, Норман. Принцип катастрофизма имеет мало отношения к событиям вроде 9/11 в Нью-Йорке или выходкам террориста Карлоса здесь, в Париже, в конце прошлого века. Другое дело — Великая Французская Революция. Или информационная революция, из-за которой мир выглядит таким, каким вы его видите сейчас. Это типичные отражения принципа катастрофизма в обществе. Без него жизнь была бы скучной и наперед заданной от начала и до конца. Одно и то же повторялось бы из поколения в поколение. К счастью для людей, существует неустранимая неопределенность, которая время от времени меняет состояние мира. Старое разрушается, освобождая место новому. Разрушается, конечно, не само собой, а под влиянием некоторой силы.
— И химера — символ такого принципа? — спросила Элис.
— Химера — это наглядный образ, — поправила Седна, — Есть в стране Ликии, которая сейчас называется Турецкая Анталия, скала под названием Янарташ, или Химера. Из расщелин в этой скале постоянно вырывается подземное пламя. Уже более трех тысяч лет местные жители показывают приезжим такой фокус: они заливают водой пламя в какой-нибудь из небольших расщелин. Оно гаснет, но через некоторое время вспыхивает снова. Отсюда и родился миф об огнедышащей Химере, постоянной угрозе порядку, заведенному богами.
Другим образом химеры считается бабочка. Она ломает оболочку куколки и вылетает на свободу. На противоположном берегу Атлантики, у ацтеков, она называлась Ицпапалотль — «Обсидиановая бабочка». Крылья этой бабочки были обсидиановыми лезвиями. Иногда ее изображали в виде женщины с крыльями бабочки и когтями ягуара на руках. Это один из аспектов богини судьбы — разрушение старого порядка, отжившего свой срок. Именно этот аспект символизировал юность, красоту и сексуальную энергию, или энергию Луны. Действие лунных богинь поясняли на примере семечка, попавшего на каменную скалу. Казалось бы, у семечка нет никаких шансов укорениться в таком месте, но его нежный росток проникает в незаметные трещины, набухает и взламывает камень, постепенно превращая его в плодородную почву. Проходит не так много времени, и на безжизненной скале уже растут яркие цветы. В мифологии скала изображает патриархальный порядок, а цветочное семечко — неизбежность разрушения этого порядка.