Вернуть общак
Перед ним стоял Пастор, сжимая в правой руке сотовый телефон. Он был левша, и это многих подводило.
– Странно, правда? – спокойно спросил Пастор и без размаха, хорошо поставленным ударом в лоб внес Соху в коридор.
Тот сшиб подставку с вазой, подделкой под произведение китайского искусства десятого века, распластался на полу и еще несколько метров шлифовал спиной паркет. Когда грохот осколков стих, Пастор так и стоял над ним. Он никуда не исчез. Это было не видение. Все оказалось правдой: ноющая боль в голове, сквозняк из приоткрытой входной двери. Но, самое главное, реальной была фигура Пастора, облаченная в кожаную куртку, на которой застыли капли дождя.
– Ты чего?! – взревел от возмущения Соха, глядя, как босс закрывает дверь.
Девица вскочила и судорожными движениями, не сводя глаз с незнакомого мужика, стала собирать одежду, разбросанную по всей комнате. Несмотря на то, что бюстгальтер висел на кресле, а платье лежало на шифоньере, она управилась за несколько секунд и выскочила из комнаты. Барышня увидела своего кавалера, поднимающегося с пола, тоненько взвизгнула и с охапкой одежды в руках выскочила из квартиры. Клубники в октябре не бывает. Она уже отошла.
– Садись, террорист сексуальный! – приказал Пастор Сохе и хлопнул по кровати напротив себя. – Спецоперация войск Северного альянса по тебе плачет. Разговоры разговаривать будем.
Витя запахнул полы халата и осторожно, словно находился не в своей квартире, а в кабинете Пастора, сел на краешек широкой постели. Задавать вопросы шефу сейчас не стоило. Голова гудела, как колодец, в который ухнул филин. Босс не спеша закурил и выпустил дым снизу вверх, целясь в люстру.
Соха молчал, прокручивая в голове возможные косяки. Пастор просто так поднимать руку на своих людей ни за что не станет, поэтому случай можно назвать исключительным. Значит, произошло нечто, из-за чего испорчена жизнь Пастора.
– Ты знаешь, Витя, где сейчас находится Сом? – во второй раз за последние две минуты спросил Пастор.
– Я же тебе сказал, что мы расстались в пять часов. Где он сейчас – понятия не имею.
– Тогда я тебе скажу. Сом сейчас сидит в изоляторе временного содержания. Его туда засунули ребята из оперативно-розыскной части.
У Сохи от ужаса уши отъехали назад, прямо как у немецкой овчарки, и почти совсем скрылись за головой.
– За что?.. – прошептал он не своим голосом.
– Голым на коне по площади Ленина проскакал. – Пастор высмотрел пепельницу на прикроватной тумбочке, потянул ее к себе и вдруг взорвался: – За общак наш! За двенадцать стволов, что там хранились! Сейчас все это у ментов!
Соха встал, на слабеющих ногах прошел к бару, вынул бутылку водки, закрутил ее штопором и приложился к ней как юный пионер – к горну.
Он влил в себя около половины содержимого бутылки, оторвался от нее и прошипел:
– Может, ошибка?..
– Нет, Витя, не ошибка. Мне сейчас Тимур с Фермером стрелу забили, на ней все и поведали. Быстрее меня все узнали! Я через своих в изоляторе проверил – все точно! Сидит Сом! Вы с ним марафетом мазались?! – Пастор понял, что так оно и было, и окончательно пришел в ярость. – Твою мать, нарки позорные! Я сколько раз говорил, чтобы не смели к этой пакости прикасаться?! Что сейчас получается?! Держатель общака сидит напротив оперов в глубоком кумаре! Что он им там наплести может по голубой воде, а?! Наркоша, отвечай!
Соха стоял с бутылкой в руке. После водки голова у него начала проясняться, в нее стали проникать осмысленные понятия. Чем глубже они забирались, тем яснее он понимал кошмар происходящего.
За этими размышлениями его застал совершенно спокойный голос Пастора:
– Говорил мне старый вор, мол, никогда никому не прокладывай дорогу и никогда никому не верь. Помнишь, Соха, как я тебя уберег в зоне под Новосибирском, в Горном? Что с тобой тогда стало бы, если бы меня не отправили туда смотрящим? Ты бы сейчас в лучшем случае по квартирам шустрил, а в худшем – посадили бы тебя на перо еще там. – Пастор устало раздавил окурок в пепельнице и поставил ее на тумбочку. – И что ты теперь вытворяешь? Это, как я понимаю, в благодарность мне, да?
– Пастор!..
– Заткнись, – так же устало перебил его вор. – А ты помнишь мой позор, когда на сходняке мне леща вломили? Помнишь?! Я этого никогда не забуду, до самой смерти! А за что?! За то, что я перед мусорами очко пронес?! Нет! За то, что из общака филки крысил? Нет! Из-за меня кто-то из братвы за колючку угрелся? Нет! Так за что же мне, вору, горя хлебнуть пришлось, а?! За Сома! За связь его с чурками в Питере! А кто, собственно говоря, вообще этот Сом? Гена Сомов, с которым до того, как я его под себя взял, и разговаривать-то никто не хотел! Фук! А ведь он передо мной на коленях стоял, клялся в верности. Вот я и поверил – парень с марафетом завязал, счет деньгам ведет, честь мою блюдет. Год, сука, протянул! Год всего! Расслабился после Омского СИЗО. Живешь ты тут как папуас. С негритянкой под пальмами спишь. Может, ты уже джаз на саксофоне лабаешь да мячи в корзину мечешь? Сука, сослать тебя, в натуре, в Эфиопию куда-нибудь! В экзотик-тур, с тремя баксами в кармане. Чтобы ты через три моря баттерфляем обратно плыл. Тогда узнаете, как кусок хлеба достается да что такое по роже на сходняке получать!
Соха, услышав «узнаете» во множественном числе, немного воспрянул духом. Значит, босс считает его невиновным в захвате операми общака! Это уже хорошо. Значит, Пастор скоро отойдет, и можно будет спокойно начать решать вопрос по возврату денег.
Он обнадеживающе промычал:
– Мы вернем деньги, Пастор.
– Дурак ты! – рявкнул вор. – Деньги-то я, может, и найду, а что Сом операм петь будет за стволы да за общак? Менты сейчас отмечают такой праздничек, какой им и не снился. Еще бы – экономически подломили воровское сообщество! Да автоматов две телеги! Да смотрящий в камере! Сом думает, что они на этом успокоятся? Обрадовался, идиот! Они сейчас начнут и себя, и братву наизнанку выворачивать! Изъять воровской общак! Такое у них раз в несколько лет происходит. Речь идет не об общаках в десять тысяч… Если сейчас братва ему и нам кишки не выпустит, то доблестная полиция это точно сделает. Теперь понял, Соха?
– Пастор, ну, не впервой же. Выкрутимся.
– Оптимист! – Вор усмехнулся, обнажая золотую коронку. – Мне теперь все равно, что дальше будет! Понял? Бабки нужно найти да братве вернуть! А потом… – Вор махнул рукой. – Потом со мной пусть или они, или мусора разбираются! Смерти не боюсь, мне позор страшен! Ты понял это?! Я вор, Соха! Ты понял, мать твою?! Я – вор в законе! Если я общак не верну, то сам себе кишки выпущу! За то, что людей подвел и таких дятлов, как вы, к себе приблизил.
– Мы найдем бабки, Пастор, – твердо заявил Соха.
Тот посмотрел на небритое, помятое лицо подчиненного и вдруг рассмеялся.
– Крутизна, блин!.. Смотреть на тебя страшно! Страшно и больно. А общак… – Он хитро улыбнулся и вытащил из пачки «Мальборо» сигарету. – А общак я обязательно верну. Потому что, если я его не найду к двадцать первому числу, то я сначала тебя пристрелю, следом Сома в хате по моей просьбе удавят, а уж потом я сам застрелюсь. Это тебе перспектива и стимул на ближайшие семь дней. Оптимист!.. Это хорошо, что ты так настроен.
В это же самое время в одной из квартир города происходила другая встреча. От первой она отличалась тем, что была менее эмоциональна и вопросы на ней решались конструктивнее. Помимо Тимура и Фермера в ней участвовали еще двое приезжих: Марат Салех из Кузбасса и Миша Горец с Алтая. Само по себе присутствие двух последних означало то, что событие, приключившееся на даче Сома, вылезло за пределы города, как пук конских волос из боксерской перчатки. Такую рану нужно было срочно штопать. Уже потом будет видно, что делать с самой перчаткой.
Известие о том, что Пастор спустил общак, пройдет на федеральном уровне через несколько часов, а пока эти четверо сидели и обсуждали возможные пути решения проблемы. Само по себе исчезновение восьмисот тысяч долларов – не бог весть какая потеря, если рассмотреть проблему оптимистически. Сложность ситуации заключалась в другом. За решеткой, в руках оперативников в данный момент находился человек, заведующий бухгалтерией и всеми прочими делами клана.