Грехи отцов
– Привет. – Егор подошел, сел на нагретые солнцем перила. – Как жизнь?
– Нормально. – Влад стоял рядом и смотрел на кувшинки. – Я сегодня первый день в школу пришел.
– Я тоже. – Егор повернулся и свесил ноги над водой. Между широкими плоскими листами бегали жуки-водомерки на длинных ножках, а под кувшинками прятались лягушки, поглядывали на мальчишек – не замышляют ли те что-либо нехорошее.
– Понятно, – отозвался Влад и умолк. Говорить было не о чем, они молчали, глядя на воду, на водомерок, на осмелевших лягушек, на березы по ту сторону пруда – куда угодно, только не друг на друга. Издалека прозвенел звонок, школьники, гулявшие неподалеку, дружно рванули в классы, а вот Влад не торопился. Как и Егор. Он посмотрел наконец Владу в лицо и заметил, что тот выглядит неважно – бледный, осунувшийся, губы подрагивают, а вот зубы сжаты. И все пытается что-то сказать и никак не может справиться с собой.
– Пошли, – Егор потянул Влада за рукав, – сейчас химичка орать будет…
– Это не он, – вдруг выпалил Влад и вырвал руку, – это был не мой отец. Чем хочешь клянусь – это не он…
– Я знаю, – перебил друга Егор, и тут Влад улыбнулся, сел на перильца и стянул с носа очки. Егор уселся рядом, выдохнул облегченно – жизнь, заложившая крутой вираж, снова вернулась в привычную колею. Рядом были все: родные, близкие, друзья, дом, школа. Впрочем, последнее ненадолго – до последнего звонка неделя, а там и вовсе как под горку покатится – экзамены, выпускной и свобода.
– Пойдем, – теперь Влад тянул Егора за собой, – или влетит нам от химички.
– Черт с ней, – сказал Егор, – давай не пойдем. Толку-то от ее формул… но ты если хочешь, иди, а я тут посижу. Пускай прогул ставит, плевать. Все равно мне больше трояка по химии не светит. А ты иди.
Влад шагнул назад, потом вернулся, потом дернулся в сторону школы, где уже все стихло, и вдруг сел рядом, подобрал с дорожки камешек и кинул в воду. Кувшинки закачались на небольших волнах, из-под листа шустро угребла лягушка.
– Плевать, – повторил вслед за Егором кандидат на золотую медаль, – черт с ней. Пошли в парк. Я уже видеть никого не могу, все достали – лезут с расспросами….
– Надо было мне сказать. – Егор закинул за спину сумку с учебниками, поднялся на ноги. – Я бы им объяснил…
* * *А дальше завертелось, как в чертовом колесе: люди, звонки, разговоры, деньги – и так бесконечно, с утра до ночи, без передыху. Но Егор был даже рад этому: круговерть забот и дел отвлекала, усталость и напряжение держали в узде, мысли были заняты, и недавний ужас малость подзатерся, отступил, и Егор знал, что это ненадолго. Что пройдет время, уляжется боль, и память – днем ли, ночью – обязательно «включит» картинку: дождь, «Скорая», черный мешок на носилках. И этот кошмар станет дополнением к еще одному, не изжитому почти за два десятка лет, и не раз вернется, напомнит о себе в самый неподходящий момент. Но пока гнал эти мысли к чертовой матери, а сам звонил, распоряжался, платил, что-то требовал, выяснял, подписывал…
Вику он видел лишь раз за эти безумные двое суток, когда приехал домой переодеться и привести себя в порядок. Поел, поспал часа два и снова умчался – время шло слишком быстро, приближался третий день, а с ним и похороны. Юрка не объявлялся, как и его мать – она позвонила Егору с просьбой помочь, говорила так тихо и невнятно, что Егору казалось, будто он говорит с призраком. Пообещал все сделать, спросил, как Юрка, сказал, что заедет завтра же, а в ответ услышал короткие гудки. «Хорошо, что с ними врач». Егор помнил, как его мать чуть не сошла тогда с ума, когда ей сказали, как именно погиб ее муж. Представил себе состояние вдовы Павлова, да и самого Юрки, и решил пока их не тревожить. Потом, все потом, он все сделает сам, как надо, как положено, все организует и оплатит. Все разговоры отложить на потом, кроме одного.
– Камеры были выключены, – сказал тот самый капитан через два дня. Он, как и обещал, позвонил Егору, говорил негромко и растерянно. Капитан явно ждал чего-то другого, в отличие от Егора: он почему-то сразу так и подумал. И не ошибся, отчего на душе сделалось вовсе уж горько и тошно – поработал кто-то из своих. Камеры на территории «Разборки» не выключались никогда, записи хранились месяц, кроме того, в подсобке имелся пульт охраны, где круглосуточно находился дежурный. Был он и в тот день, но по смене ему передали от павловского зама, что две камеры у входа отключены «на профилактику», и дежурный не поднял тревогу. Служебный вход – это не торговый зал, не салон, чего паниковать….
«Это свои», – крутилось в голове у Егора, он сначала пытался отделаться от этой мысли, а потом сдался. Версий за эти два дня он сочинил и отринул десятка полтора и, решив не плодить сущностей без надобности, остановился на самой простой – Павлова сдал кто-то из близких. И сразу стало спокойней, что ли: проще будет найти крысу, круг невелик, людей можно по пальцам пересчитать. И кое-что еще говорило в пользу этой версии: лет семь назад, когда «Разборка» лишь выходила на новый уровень и ни Егор, ни Юрка не были уверены, что вложенные деньги удастся хотя бы отбить в ноль, просто сидели и ждали, что будет, Павлов почуял неладное. Егор сначала решил, что у того с возрастом обострилась паранойя, но, когда сам услышал запись разговора своего сотрудника с кем-то, назвавшимся покупателем, все сомнения отпали. Конкуренты готовили рейдерский захват, крысеныш из офиса сливал им информацию, и как Павлов его вычислил, для Егора так и осталось загадкой.
– Расслабься, – посоветовал ему тогда зам, – я профессиональный параноик и обязан всех подозревать. Что делать будем?
Егор, в свою очередь, подозревал, что Павлов с удовольствием порвал бы крысеныша в клочья, но руки у самого чесались аж до дрожи. Вместо этого подготовили и через засланца кинули конкурентам ложные сведения, те сглотнули наживку и попали прямиком в объятия СОБРА, чей командир оказался старым павловским приятелем. Крысенышу от профи досталось по первое число – Павлов попросил с ним не церемониться, конкурентов повязали, потом каждый получил свой срок, благо было за что, и все успокоилось. Но тогда было проще, сработала система внутренней безопасности, а вот сейчас Павлов не уследил. То ли сам расслабился, то ли круг придется сужать до трех-пяти человек, считая Егора.
От этих мыслей точно морозом обдало, Егор, чтобы отвлечься, прошелся по кабинету, потом набрал номер главбуха: надо поговорить хоть с кем-то, занять голову договорами, платежками, еще какой-нибудь чушью. Из трубки неслись длинные гудки, Егор положил трубку, прошелся от стола до двери и набрал номер еще раз. Потом третий, четвертый, и с тем же успехом – главбух не отвечала, ее мобильник был выключен. Егор подивился такой странности – такого не было ни разу за пять лет, что Гришина работала на него. Худющая, ростом ему до плеча, с короткой стрижкой на тонких волосах, она напоминала цыпленка, но голова у нее варила отменно, дело свое она знала крепко, персонал держала в узде, а Егора обожала, не скрывая своих чувств. Он оплатил операцию матери Гришиной, помог перевезти ее – неходячую – в Москву и обратно, и главбух со слезами благодарила его, когда мать пошла на поправку. А уж работала как зверь, чуть ли не наизусть знала и ассортимент магазина, и ресторанное меню, и тонкости оформления страховки, и сколько лампочек поменял электрик в «Астре». Муха мимо не пролетит – это про нее, и вот те на – не отвечает. Об отпуске за месяц предупреждала, а тут пропала.
«Ладно». Егор принялся звонить наугад, но телефоны бухгалтерии молчали, точно там все вымерли. Не отвечал ни директор «Разборки», ни отдел продаж, ни страховщики, ни «Астра» – из трубки неслись лишь длинные гудки, потом связь и вовсе оборвалась. В трубке было тихо, точно в лесу зимой, слышался лишь легкий шорох и отдаленное гудение, Егор вернул ее на место, поглядел на свое отражение в блестящей столешнице, на рыб в аквариуме.
– Хорошо. – Рыбы метнулись по сторонам, когда Егор подошел к двери. Все сомнения разом отпали, в голове было пусто, по хребту бежал неприятный холодок, но не от страха – от досады на самого себя. Чувство такое, точно первый удар пропустил, подлый удар, запрещенный, под дых, например, но это не оправдание. Знал ведь, что так будет, тот же Павлов сто раз говорил – после промашки жди «звонка», берегись, тут или ты, или тебя. Беда не приходит одна, проще говоря, и вот она, на пороге.