Мятежный остров

– Хорошо. Буду смотреть в глаза, – согласился резидент.
До того как вошел колдун, Рождественский не был готов к подобному испытанию. Да и теперь не представлял себе толком, в чем оно будет заключаться. В курс спецподготовки противодействие магии вуду не входило. Но любая магия по большому счету строится на гипнозе, внушении. Резидент «включил» в своей голове защиту, поставил так называемый тройной защитный блок.
Сервантес пялился на Рождественского, высовывал длинный язык, вращал им. Что-то шептал, шипел, словно змея. Виталий ощутил приступ тошноты, так это было противно, закружилась голова. Слюна сама собой стала наполнять рот. Рождественский опустил веки.
– В глаза смотри! – крикнул колдун.
От этого крика не по себе стало и Генри с Бальтасаром.
Сервантес принялся зажигать свечи и ставить их полукругом возле Рождественского. Это были не простые восковые свечи, от них шел еще какой-то приторный запах, от которого сильнее кружилась голова. Педро скороговоркой принялся читать христианские молитвы. Это было странным сочетанием. Древние туземные заговоры и католические тексты. При этом колдун стал сыпать на свечи порошки из коробочек. Те тут же вспыхивали разноцветными огнями, расползались благовонным дымом.
Генри закашлялся. Бальтасар прикрыл лицо носовым платком.
– Святая Дева Мария, смилуйся над нами… Аминь… – прошлепали губы колдуна.
При этом его лицо было злым, как у сказочного Кощея Бессмертного, руки рассыпали цветные порошки. Отряхнув с ладоней пыль, колдун простер их над головой Рождественского и вновь скороговоркой стал произносить древние проклятия. Внезапно глаза резидента закатились и уже не вернулись в нормальное положение. Веки оставались открытыми, виднелись лишь красноватые после бессонницы белки. Пленник филиппинской тюрьмы дернулся, выпрямил спину и замер, как статуя.
– Ты меня слышишь? – спросил колдун.
Рождественский в знак согласия кивнул.
– Он меня слышит, – торжествующе произнес Сервантес.
– И что нам теперь с этим делать? – осторожно поинтересовался мистер Грин. – Он так и будет только кивать?
– Этого я не могу сказать. Я ввел его в транс. Это прелюдия к тому, чтобы сделать из живого человека зомби.
– Зомби не надо, – тут же предупредил американец. – А меня он услышит?
– Спрашивайте, – сказал в ответ колдун.
– Вы меня слышите? – спросил мистер Грин.
Рождественский сидел как вкопанный и молчал.
– Вы слышите меня? – повторил вопрос Генри.
– Надо назвать его по имени, – посоветовал колдун Вуду.
– Хороший совет, – скривил губы Генри. – Но мне как раз надо узнать его настоящее имя.
Сервантес пожал плечами. Мол, а чем я могу вам помочь? Меня просили ввести человека в транс, я его ввел. А все остальное – ваши заботы. И все же Генри был профессионалом своего дела, умел вести допросы, даже если допрашиваемый сопротивлялся ему изо всех сил.
– Вы ландшафтный дизайнер? У вас своя фирма на Филиппинах?
Рождественский, соглашаясь, кивнул, сделал это, как «китайский болванчик», как кукла.
– Негусто, – проговорил Генри. – Как звучит ваше настоящее имя?
Рождественский остался неподвижным.
– Вас зовут Бальтасар? – провокационно спросил мистер Грин.
Резидент отрицательно повел головой.
– Теперь я хоть уверен, что он понимает суть вопроса. Вас зовут Карл Свенссон?
Рождественский закивал.
– И что мне теперь с ним делать? Он способен давать ответы только на уровне «да» и «нет». Да и то врет, отвечая мне.
Еще несколько раз мистер Грин пытался зайти с разных сторон, но «тройной блок» в голове у резидента был выставлен надежно, он был непробиваемым. Рождественский в знак согласия кивками и отрицательным покачиванием головы, даже находясь в трансе, отметал всяческие попытки изобличить его в шпионской деятельности и охотно соглашался, если у него спрашивали о шведском подданстве. Вопросы же типа, мужчина он или женщина, попросту игнорировал. Генри терял терпение. Ему хотелось встать и ударить шпиона.
– Если ему сейчас врезать по морде, что произойдет? – спросил он у Сервантеса.
Тот подумал немного и ответил:
– Или ничего, или очнется.
– Значит, и это бесполезно, – вздохнул Генри, но тут вдруг встрепенулся: – Бальтасар, спроси его то же, что и я. Может, у него будет иная реакция на другой голос?
Бальтасар повторил вопрос:
– Вас зовут Бальтасар? – но на автомате сделал это по-испански.
Рождественский, как и ожидалось, отрицательно покачал головой. Генри напрягся.
– Сеньор Педро, вы знаете китайский язык? – в его глазах зажглись огоньки надежды.
– Знаю.
– Тогда спросите у него что-нибудь по-китайски. Скажем: вы мужчина?
Педро исполнил просьбу. Рождественский остался безучастным.
– Это и требовалось доказать, – радостно воскликнул мистер Грин.
– Что доказать? – не понял Алонсо.
– Он не знает китайского!
– Зачем шведу знать китайский? – спросил удивленный Бальтасар.
– Из любой информации можно сделать правильный вывод. Если он не знает китайского, то вряд ли работает на китайскую разведку, – с видом победителя произнес Генри.
– Логично, – согласился Бальтасар Алонсо.
– Так. В этой тюрьме есть кто-нибудь, кто умеет говорить по-русски, по-вьетнамски и по-арабски? – спросил мистер Грин.
– Вьетнамец есть точно, и не один. Арабы тоже имеются. А вот русский? В этом я не уверен, – ответил Бальтасар. – Надо узнать у начальника.
– Ну, так вот. Быстро узнай. Найдешь – веди всех троих сюда.
Алонсо стремительно исчез за дверью. Рождественский продолжал пребывать в трансе.
– Вы сами верите в свое колдовство? – спросил Генри у Педро.
– Конечно, верю, – ответил колдун, плохо скрывая презрительный взгляд. Он сперва даже не понял вопроса американца.
– Это хорошо. При надобности сможете превратить его в зомби? – кивнул Генри на неподвижно сидящего Рождественского.
– Это можно. Но зомби теряет свою прежнюю память, воспоминания. И это уже необратимо. Из зомби человека назад не сделаешь, – ответил колдун. – Он еще минут пятнадцать в трансе пробудет. Обряд можно повторить только завтра.
– Надеюсь, этого хватит. К вопросу о зомби мы еще вернемся.
Цветной порошок вновь полетел на пылающие свечи.
Бальтасар вернулся довольно скоро. В бетонную без окон комнату конвоиры ввели троих заключенных со скованными наручниками запястьями. Один из филиппинских зэков был низкорослым вьетнамцем с испуганным взглядом. Второй – худощавым арабом с глазами разочарованного в жизни наркомана. Третий – татуированным громилой. На его руках из-под закатанных рукавов апельсинового цвета комбинезона виднелись синие надписи, сделанные кириллицей, и рисунки. На запястье улыбался зубастой пастью дьявол, что по зэковским понятием означало «оскал» – злой на власть. Если бы Генри разбирался в советско-российских татуировках, то непременно обратил бы внимание и на татуировку в виде ромбовидного перстня на указательном пальце – «отрицала».
– Спроси у него по-вьетнамски: «Вы мужчина?», – обратился к низкорослому Генри.
Прозвучал вопрос. Рождественский на него не отреагировал.
– А теперь ты спроси то же самое, но уже по-арабски.
Худощавый спросил. И вновь никакой реакции.
– Значит, не китайская разведка, не брунейская, не гонконговская, не вьетнамская, – пробормотал мистер Грин, после чего уже произнес отчетливо: – Спроси у него теперь ты, – и посмотрел на бывалого русского зэка, волей судьбы оказавшегося в филиппинской тюрьме.
– Зачем спрашивать? Это же и так ясно, – удивился бывалый зэк.
– Меня не интересует твое мнение, – надменно произнес Генри. – Спрашивай.
– А зачем?
Но вместо ответа на спину зэка опустилась резиновая дубинка. Пришлось подчиниться.
– Вы мужчина? – спросил зэк по-русски.
Рождественский сдержанно кивнул.
– Увидите их, – тут же выкрикнул Генри, махнув рукой конвоирам.
Заключенных вывели. Колдун посмотрел на мистера Грина.