Другое счастье
Милли бросила на нее негодующий взгляд и забрала телефон – как раз вовремя, чтобы услышать длинный сигнал автоответчика. Пришлось повторить с минимальными искажениями продиктованное Агатой сообщение.
– Молодец, что называешь его по имени, – похвалила ее Агата, конфискуя телефон. – Терпеть не могу уменьшительного сюсюканья! Помню, в свое время я бросила мужчину, имевшего неоспоримые достоинства, только за то, что он называл меня «мой пупсик». Я что, похожа на пупсика? Нет? Значит, до свидания!
– Докуда мы доедем сегодня вечером? – спросила растерянная Милли, чувствуя, что первая партия проиграна.
– Как можно дальше от Филадельфии. Остановимся, когда ты устанешь, – ответила Агата.
* * *Том, вооруженный своим удостоверением, явился в центральное отделение полиции ровно в полдень. Из кабинета инспектора он позвонил своему другу-судье, и тот без промедления переправил ему по факсу список, о котором шла речь накануне.
Он внимательно изучил список и получил от коллеги разрешение поработать на его компьютере.
Из перечисленных в списке десяти человек в районе Филадельфии до сих пор проживал всего один. Том попросил машину без полицейских обозначений. Инспектор проводил его на стоянку.
– Вы недалеко? – осведомился он, отдавая Тому ключи.
– Думаю, да, – подтвердил Брэдли.
– Главное, не выезжайте за границу штата, это все, о чем я вас прошу.
Том пообещал. Когда детектив ушел, он открыл чемоданчик, достал сэндвич и дорожную карту, положил то и другое на пассажирское сиденье и поехал.
В бортовом радио непрерывно звучали вызовы центрального участка, обращенные к патрульным машинам. Тому надоел этот треск, он выключил радио и, впившись зубами в сэндвич, прибавил газу.
Через пять часов он был в Филадельфии. Он наметил побывать у некоего Роберта Графтона, человека пятидесяти с лишним лет с многочисленными приводами. В последний раз он попался на глаза полиции несколько месяцев назад: его задержали за потасовку в баре, на сутки отправили за решетку и освободили под залог в пять тысяч долларов, назначенный для возмещения причиненного им материального ущерба.
Последним известным местом жительства Графтона был обветшалый многоквартирный дом на окраине Филадельфии. Том поставил машину у тротуара и подошел к двум подпиравшим стену парням, без сомнения присматривавшим за пятачком, где с вечера до утра переходили из рук в руки наркотики и деньги.
Он достал двадцатку, разорвал ее вдоль, отдал им одну половину и пообещал отдать вторую при условии, если к его возвращению машина останется в своем нынешнем состоянии. После этого он вошел в подъезд. Револьвер он засунул за ремень сзади.
На лестнице воняло мочой, облупившиеся стены были разрисованы граффити, но на косо висящих почтовых ящиках еще можно было прочесть фамилии жильцов и номера квартир. Поднимаясь по ступенькам, Том гадал, каким образом обитатель такой трущобы умудрился раздобыть денег на залог.
Он добрался до последнего этажа и повернул в сумрачный коридор.
Дверь квартиры 5D была приоткрыта. Он толкнул ее ногой, на всякий случай потянувшись за револьвером. Графтон спал, растекшись в кресле, в грязной рубашке и дырявых джинсах. Совершенно опустившийся человек.
Том подошел и похлопал его по плечу, сунув под нос револьверное дуло. Графтон дернулся от неожиданности, заслонив руками лицо и умоляюще глядя на незнакомца. Его растерянный взгляд, обстановка в комнате – просиженное кресло, шаткий столик на одной ножке, матрас прямо на полу – все было пропитано безнадежностью, все свидетельствовало о том, что человек махнул на себя рукой.
– У меня к тебе два вопроса, – начал Том. – Правда, ответ на первый я вроде и так знаю. Ты не агрессивен, когда у тебя ломка?
Графтон отрицательно покачал головой. Том опустил револьвер.
– Второй вопрос и того проще. – Он достал из кармана фотографию Агаты. – Знаешь ее?
– Нет, никогда не видел.
За всю свою карьеру Брэдли ни разу пальцем не тронул ни лежачего, ни закованного в наручники. Насилие в его арсенале отсутствовало, а его нынешний собеседник, хотя и был без наручников, определенно был не способен оказать сопротивление.
Он помог ему сесть в кресле прямо и протянул очки: они лежали на столике рядом с пустой бутылкой из-под пива. Оправа очков, судя по слою клейкой ленты, давно дышала на ладан.
– Посмотри внимательно, – попросил Том, – и ответь еще раз.
– Да, – выдавил Графтон, поправляя очки на носу, – я ее узнаю. Но это такая давняя история! Насколько я знаю, она мотает огромный срок.
– Ты не навещал ее в заключении?
– Мы не были друзьями, просто иногда встречались на собраниях, не более того. В других ситуациях я ее не видел.
– Здесь поблизости не живут ваши общие друзья?
– Я с этой публикой порвал, как и с миром вообще. Может быть, теперь вы оставите меня в покое?
Ответы Графтона звучали искренне. Подойдя к окну, Том удивился, что его машину по-прежнему сторожат двое парней и что она все еще стоит на четырех колесах. Только это и могло его сейчас утешить: он поставил не на ту лошадь и зря потерял драгоценное время.
Уже уходя, он оглянулся на Графтона:
– Между прочим, кто внес за тебя залог?
– Мой двоюродный брат. Это уже не первый раз – он клянется, что последний. Но такую клятву он тоже дает не в первый раз.
– Чем же занимается твой двоюродный брат? Откуда у него средства на такое великодушие?
– Это его дело. Вы наконец уберетесь?
Том поблагодарил Графтона и был таков.
На улице он расплатился со сторожами и сел за руль.
Достав из сумки личное дело Графтона, он еще раз подробно с ним ознакомился. У него вдруг появилась надежда, что он, возможно, не напрасно приехал в Филадельфию.
* * *– Почему Сан-Франциско? – осведомилась Милли.
– Тамошние друзья ждут меня к ужину, – сказала Агата.
– Какое терпение! Вы могли бы воспользоваться самолетом, чтобы не заставлять их столько ждать.
Агата показала свой револьвер.
– Сдается мне, в наши дни на борт вряд ли пустят с пушкой.
С ними поравнялась машина дорожного патруля. Полицейский смотрел на них пристально и осуждающе. Агата, глянув на спидометр, немедленно велела Милли сбавить ход и широко улыбнулась полицейскому. Тот удовлетворенно кивнул и прибавил газу.
– У меня подозрение, что с той минуты, как я позволила себе разместиться в твоей машине, ты только о том и думаешь, как бы меня высадить. Не стану тебя осуждать, на твоем месте я вела бы себя так же. А еще ты не можешь не задаваться вопросом, хватит ли у меня духу всадить в тебя пулю. Честно говоря, я сама понятия не имею, хватит ли. Зато ничуть не сомневаюсь, что без малейшего колебания продырявлю эту кокетливую приборную доску, не говоря уж о дверцах и потолке. Ты представляешь, каких бед может натворить такая пушка в автомобиле? Если нет, то послушай меня: дыры будут такие здоровенные, что тебе уже не придется поднимать верх, чтобы ветер растрепал тебе волосы. Попробуй потом найди элементы внутренней отделки для «олдсмобиля»! Вряд ли они еще есть в продаже. А если заменить их ненастоящими, то твоя тачка лишится своего шарма. Так что будь умницей, не дури. Пойми, тебя ждет очаровательная поездка, а через пять дней ты вернешься к своему Фрэнку, своей миссис Берлингот и своим бесценным привычкам. Кстати, о деньгах не тревожься: за бензин буду платить я. Ну как, договорились?
Милли распустила волосы и взглянула на Агату:
– Ладно, даю вам пять дней. Но только, чур, одно условие!
– Сдается мне, ты не в том положении, чтобы ставить мне условия. Выкладывай, поглядим, что ты придумала.
– Вы расскажете мне всю правду о том, что вас гонит в Сан-Франциско, что заставляет угрожать мне револьвером. Понимаете, если вы намерены кого-то укокошить, то в ваших интересах убедить меня, что ваша жертва – худший на свете негодяй, иначе я откажусь доставить вас к нему.