Красные моря под красными небесами
Локк сознавал, что сигарный дым Дюренна использовала в качестве так называемого страт-пти – «маленькой хитрости»; за игорным столом любой отвлекающий маневр – какая-нибудь невинная с виду привычка или якобы непроизвольный жест – вынуждал соперника делать ошибки. Жан и сам хотел использовать сигары в этих целях, но у Дюренны получалось намного лучше.
– С такими очаровательными соперницами ни один расклад неудачным не назовешь, – сказал Локк.
– Мужчина, сохраняющий способность к откровенной лести даже тогда, когда его обобрали до последней серебряной монетки, почти достоин восхищения, – заметила соседка Дюренны, сидевшая справа от нее, близ крупье.
Измила Корвальер статью не уступала Жану; румяная, дородная, с преувеличенно женственными формами и соблазнительными округлостями во всех подобающих местах, она была весьма привлекательна, однако во взгляде ее сквозило презрительное превосходство, коим часто грешат люди чрезвычайно умные и проницательные. Вдобавок Локк приметил в ней дерзкую уверенность уличного забияки, привыкшего побеждать в жестоких драках. Госпожа Корвальер постоянно извлекала из золоченой серебряной бонбоньерки вишни, обсыпанные шоколадной крошкой, и, смачно причмокивая, облизывала пухлые пальцы. Разумеется, это и был ее страт-пти.
«Корвальер будто нарочно создана для лихой карусели: расчетливый ум картежника и тело, способное выдержать специфическое наказание за проигрыш», – подумал Локк.
– Штраф, – объявил крупье и нажатием рычага запустил карусель в центре стола – многоярусное сооружение из медных подносов, уставленных рядами миниатюрных стеклянных фиалов, закупоренных серебряными крышечками.
Сверкающая карусель кружилась все быстрее; приглушенное сияние светильников игорного зала превратило ее в размытое золотистое пятно, исчерченное серебристыми полосами. Защелкали невидимые механизмы; тоненько звякнуло толстостенное стекло, и на стол выкатились два фиала, остановившись напротив Локка и Жана, у самого бортика столешницы.
В лихую карусель обычно играли парами, двое против двоих. Играли по-крупному, ведь механизм карусели обошелся «Венцу порока» недешево. В конце каждого тура проигравшим доставались фиалы, волею случая отобранные из необъятных запасов карусели и наполненные хмельными напитками различной крепости, которую маскировали всевозможными пряными добавками и сладкими фруктовыми соками. Строго говоря, карточные партии были лишь частью игры; игрокам требовалось сохранять ясность ума под все возрастающим воздействием пьянящего зелья. Игру оканчивали лишь в том случае, если один из игроков, захмелев, не мог продолжать.
Считалось, что в лихой карусели невозможны ни обман, ни подлог. Управляли механизмом служители заведения, они же подготавливали фиалы, серебряные крышечки которых для верности запечатывали воском. Игрокам не позволяли прикасаться ни к самой карусели, ни к фиалу партнера – тех, кто нарушал это незыблемое правило, немедленно объявляли проигравшими. Шоколад и сигары тоже поставляли из запасов заведения. Впрочем, Локк и Жан имели право запретить госпоже Корвальер лакомиться вишней в шоколаде, однако делать этого не стали – по многим причинам.
– Что ж, выпьем за тех, кто умеет очаровательно проигрывать, – изрек Жан, ломая восковую облатку на серебряной крышечке.
– Вот бы нам таких найти, – добавил Локк.
Фиалы приятели опустошили одновременно. Локку досталась забористая сливовая наливка; горло обволокло приторным теплом. Он со вздохом поставил на столешницу опустевший фиал – уже четвертый. Перед соперницами стояло всего по одному пузырьку. Ясность ума начинала понемногу исчезать, сознание туманилось.
Крупье перетасовал колоду для следующего тура. Госпожа Дюренна снова удовлетворенно затянулась сигарой, небрежно стряхнула пепел в золотую чашу справа и, лениво выпустив из ноздрей серое облако дыма, уставилась на карусель сквозь плотную дымовую завесу. «Дюренна – настоящая хищница, любит засады устраивать», – подумал Локк. По его сведениям, в городе она обосновалась недавно, но уже успела заслужить репутацию ловкого дельца. Прежде она была капитаном корсарского судна, захватывала и топила корабли джеремских работорговцев, так что шрамы свои заработала не на светских приемах.
Догадайся она, что Локк и Жан намерены выиграть, по излюбленному выражению Локка, «блистательно оригинальным, хотя и совершенно неприметным способом», то приятелям пришлось бы так худо, что лучше уж проиграть по-честному или быть пойманным на мошенничестве; служители «Венца порока» – люди занятые, свое дело знают, и смерть будет быстрой.
– Погодите, – сказала госпожа Корвальер крупье. – Маракоза, господам вот уже который раз выпадают исключительно неудачные карты. Пожалуй, стоит ненадолго прервать игру.
Локк едва сдержал восторженную дрожь: те, кто занимал выигрышное положение в лихой карусели, имели право предложить соперникам кратковременную передышку, однако такое, по вполне понятным причинам, случалось чрезвычайно редко – ведь тогда проигравшие получали возможность несколько протрезветь. В чем дело? Неужели это попытка отвлечь внимание от какой-то бреши в заведомо неуязвимой позиции?
– Господа наверняка выбились из сил, раз за разом пересчитывая фишки и передвигая их нам. – Дюренна снова с наслаждением затянулась сигарой, лениво выпустила клуб дыма. – Вы нас премного обяжете, господа, ежели ради удовлетворения нашего каприза согласитесь отдохнуть от трудов. Развеетесь, соберетесь с мыслями…
Ах, вот оно что. Локк с милой улыбкой оперся локтями о столешницу. Соперницы играли на публику, откровенно глумясь над противником и выражая полную уверенность в своей победе. С точки зрения светского этикета этот учтивый словесный выпад был равносилен клинку, приставленному к горлу. Отказать дамам правила приличия не позволяли, а потому ответить требовалось вежливо, но с достоинством.
– Игра с превосходным соперником лучше любого отдыха, – сказал Жан.
– Помилуйте, господин де Ферра, не давайте повода обвинить нас в бессердечии, – ответила госпожа Дюренна. – Вы же не стали возражать против наших маленьких слабостей… – Она указала дымящейся сигарой на бонбоньерку госпожи Корвальер. – Неужели вы не уступите нашему вполне объяснимому желанию оказать вам ответную любезность?
– Мы готовы на любые уступки, госпожа Дюренна, однако же больше всего нам хотелось бы удовлетворить ваше истинное желание, ради которого вы и изволили сегодня почтить нас своим присутствием. Умоляю вас, давайте продолжим игру.
– Тем более что мы ее только-только начали, – добавил Локк. – Мы будем глубоко уязвлены, если выяснится, что наше поведение доставило дамам неудобство. – Он многозначительно взглянул на крупье.
– До сих пор вы нам ни малейшего неудобства не доставили, – мило промолвила госпожа Корвальер.
К неудовольствию Локка, все гости заведения проявляли чрезмерное любопытство к этому обмену любезностями. Соперницы Локка и Жана пользовались в Тал-Верраре заслуженной репутацией лучших игроков в лихую карусель. Игорный зал на пятом этаже «Венца порока» был полон, однако же, вместо того чтобы вести игру за другими столами, посетители, будто негласно сговорившись с хозяевами заведения, с пристальным интересом следили за происходящей бойней.
– Если вы настаиваете, то и мы не будем возражать, – сказала Дюренна. – Что ж, продолжим игру. Может быть, вам улыбнется удача.
Окончание словесной перепалки не принесло Локку особого облегчения; соперницы по-прежнему намеревались вытрясти из приятелей все деньги, как кухарка вытряхивает куль зачервивевшей муки.
– Шестой тур, – возвестил крупье. – Первая ставка – десять соларов.
Игроки сдвинули по две деревянных фишки на середину стола. Крупье раздал каждому по три карты.
Госпожа Корвальер, отправив в рот очередную вишенку, жеманно слизнула с пальцев шоколадную крошку. Жан, прежде чем потянуться за картами, левой рукой с нарочитой небрежностью поправил отворот камзола и едва заметно шевельнул пальцами, будто почесываясь. Немного погодя Локк повторил его жест. Госпожа Дюренна выразительно закатила глаза: партнеры имели право подавать друг другу знаки, но делать это полагалось с большей изощренностью.