Герои 1812 года

Мемель, находившийся на самой границе союзной королю России, король справедливо почитал наиболее безопасным для себя местом. Александр I, находясь в гостях у своего «несчастного венценосного собрата», посетил и генерала Барклая — героя последней войны. Едва ли кто-нибудь из них предполагал, что это встреча царя со своим будущим военным министром и главнокомандующим. Визит Александра в Мемель сыграл очень важную роль в жизни Барклая: именно тогда между ним и царем состоялась длительная беседа, в которой Барклай высказал Александру ряд идей, по-видимому показавшихся императору небезынтересными.
Можно представить, о чем думал Барклай — сорокашестилетний боевой генерал, зрелый стратег, оказавшись в тишине и покое домашнего мемельского лазарета. Конечно же, он вспоминал и о только что закончившейся кампании и задумывался над кампаниями предстоящими. А в том, что они должны быть, сомнений не было: Наполеон находился на вершине могущества, континентальная Европа была почти полностью им покорена, наступала очередь России — последнего препятствия на пути к мировому господству. Рухнет Россия, и тогда несдобровать и Англии — главному оплоту антибонапартистских сил.
Размышляя над ближайшим будущим, Барклай, по-видимому, задумывался и над планом военных действий, который можно было бы противопоставить захватнической стратегии Наполеона. И вот здесь-то к Барклаю, по всей вероятности, и пришла мысль, что, если Наполеон нападет на Россию, спасти может тактика заманивания неприятеля в глубь страны и уничтожения его армий голодом, холодом, партизанскими налетами и распылением его сил по бескрайним просторам империи.
Через пять лет Барклай сильно изменил и существенно дополнил этот план, но его сердцевинная суть осталась неизменной — отступая, обескровить, измотать, выморить и выморозить армию неприятеля. План этот впоследствии получил и кое-какие отголоски. Так, сподвижник Наполеона, главный интендант великой армии, генерал граф Матье Дюма (его иногда путают с другим наполеоновским генералом — Дюма — отцом и дедом знаменитых писателей) рассказывал в своих воспоминаниях, что накануне открытия военных действий в 1812 году он встретился в Берлине с известным немецким историком античности Бертольдом Георгом Нибуром, давно знакомым ему еще по Голштинии. Когда они заговорили о предстоящей кампании, Нибур сказал, что он узнал о назначении Барклая-де-Толли русским главнокомандующим и не сомневается, что тот будет отступать.
По словам Нибура, он близко сошелся с Барклаем в 1807 году, когда тот, тяжело раненный под Эйлау, лежал в Мемеле на излечении. Барклай — по свидетельству Нибура — якобы уже и тогда говорил об отступательном плане, о завлечении французской армии в глубь России по направлению к Москве, чтобы, удалив французов от их баз и отнимая у них продовольствие и фураж, заставить Наполеона на берегах Волги дать «вторую Полтаву» и получить ее. «Это было ужасное пророчество!» — восклицает Дюма и рассказывает, что он немедленно сообщил о своем разговоре с Нибуром маршалу Бертье и убежден, что об этом сообщили Наполеону. (Находясь на острове Святой Елены, Наполеон и сам вспоминал об этом разговоре с Бертье.)
Примерно о том же пишет в своих мемуарах бывший французский посол в Петербурге герцог Винченцский Арман Огюстен де Коленкур. Генерал Дедем, голландский барон, служивший во французской армии с 1810 года и проделавший русский поход в чине бригадного генерала, в своих мемуарах рассказывает, что накануне кампании 1812 года, когда он стоял со своей бригадой в Германии, ему не раз приходилось слышать о намерении русских отступать. Ему было вменено в обязанность сообщать министру иностранных дел Гюго Бернару Маре, герцогу де Бассано о положении в пограничных районах, слухах, настроениях и т. д. «Я сообщал, — пишет он, — любопытные подробности о России, о непреклонном намерении русских все сжечь и опустошить и завлечь нас в пустынную местность, чтобы уморить голодом… Восемнадцать месяцев спустя герцог де Бассано сказал мне в Варшаве: „Вы были жестоким пророком“».
И хотя нельзя с полной уверенностью утверждать, что и этот план был предметом беседы царя с Барклаем, однако такую возможность исключать не следует. Как бы то ни было, но вследствие визита царя Барклай получил орден Владимира 2-й степени и чин генерал-лейтенанта, а прусский король тотчас же пожаловал новому царскому любимцу орден прусского Красного Орла.
Свидетельства Нибура, Дюма и Дедема представляют несомненный интерес, но еще нуждаются в изучении, сопоставлении и проверке. Тем не менее, сходные по главной своей мысли, они не могут не вызвать самого пристального к себе внимания.
Барклай еще лечился в Мемеле, когда в Тильзите, в ста верстах к югу от Мемеля, Александр и Наполеон подписали мир, который сильно переменил внешнюю политику России — из резко антифранцузской она стала решительно антианглийской.
Это привело к тому, что почти сразу же после подписания Тильзитского мира началась морская война между Россией и Англией, длившаяся до лета 1812 года и закончившаяся лишь с вторжением Наполеона в Россию.
Вслед за тем началась война с Австрией и почти одновременно — со Швецией.
Кроме того, не прекращались войны с Турцией и Персией. Численность русской армии достигала четырехсот тысяч солдат и офицеров, но буквально каждый человек был на счету.
Не мог оставаться не у дел и генерал Барклай: вылечившись, он отправился в Финляндию, возглавив 6-ю пехотную дивизию. И вновь судьба свела Барклая с его будущими сподвижниками — Раевским, с тремя братьями Тучковыми, Багратионом, Кульневым.
4 марта 1809 года дивизия Барклая-де-Толли начала переход через Ботнический залив. Вместе с его солдатами шел через залив и один начинающий петербургский журналист, оставивший такое описание перехода: «Свирепствовавшая в сию зиму жестокая буря, сокрушив толстый лед на Кваркерне, разметала оный на всем его пространстве огромными обломками… казалось, будто волны морские замерзли мгновенно, в минуту сильной зыби. Надлежало то карабкаться по льдинам, то сворачивать их на сторону, то выбиваться из глубокого снега, покрытого облоем (наледью. — Ред.).
Пот лился с чела воинов от излишнего напряжения сил, и в то же время пронзительный и жгучий северный ветер стеснял дыхание, мертвил тело и душу, возбуждая опасение, чтобы, превратившись в ураган, не взорвал ледяной твердыни».
Дивизия прошла за двое суток около ста верст. Не желая обнаружить себя, солдаты спали на снегу, не разжигая костров. Лишь в последнюю ночь похода, когда стужа стала совершенно невыносимой, они разобрали на дрова два вмерзших в лед купеческих корабля и, немного обогревшись, двинулись дальше. 12 марта шведский город Умео без боя был взят Барклаем, что привело к быстрой капитуляции Швеции. Сам переход современники справедливо уподобляли переходу Суворова через Альпы.
За успехи в русско-шведской войне 20 марта 1809 года Барклаю было присвоено звание генерала от инфантерии. Одновременно он был назначен главнокомандующим в Финляндии и генерал-губернатором этой новой территории России.
В походе 1809 года проявилась еще одна черта Барклая — гуманное отношение к противнику, особенно к мирным жителям. Когда войска Барклая, перейдя Ботнический залив, вступили на землю Швеции, он издал приказ, в котором были такие слова: «Не запятнать приобретенной славы и оставить в чужом крае память, которую бы чтило потомство». Это были не просто красивые слова. Это был военный приказ, а неукоснительного выполнения своих распоряжений Барклай требовал всегда, ибо его отличала не только гуманность, но и жесткая требовательность, нетерпимость к беспорядку и распущенности. И в отношении к мирным жителям он тоже следовал заветам Суворова: «Обывателя не обижай! Он нас поит и кормит. Солдат — не разбойник».
Барклай-де-Толли — первый русский генерал-губернатор Финляндии и первый председатель Правительствующего совета — заложил добрые традиции уважительного отношения к местным устоям и обычаям, оставив по себе хорошую память и в Финляндии. Однако жизнь требовала от Барклая другого — ему надлежало вступить на новое, неизмеримо более важное и трудное поприще — возглавить военное министерство. Этого требовала обстановка, создававшаяся и в России, и вокруг нее, требовало время, неумолимо приближавшее великие испытания Отечественной войны 1812 года.