Ночь

-- Дядь, а дядь! Стрельните! -- попросил внезапно Леша и жадно посмотрел на мое ружье. 
-- А ты сам стрельни,-- ответил я, подавая ему ружье. 
-- Баловство! -- недовольно сказал Семен.-- Только патрону перевод. 
Но в глазах его зажглось такое же, как и у Лешки, острое любопытство. Леша огляделся, увидел высокий осиновый пень невдалеке и через секунду уже старательно укреплял на этом пне свою старую шапку. 
-- Погоди! -- строго остановил его Семен.-- Сейчас огонь раздуем, виднее будет. 
Он навалил на костер хворосту. Пламя померкло, пополз густой розовый дым, потом тонкие голубоватые язычки стали там и сям выскакивать наверх, наконец сразу занялась вся куча. 
-- Давай! -- скомандовал Семен и, отгородившись от огня ладонью, уставился на пень с шапкой. 
Леша стал целиться. Целился он страшно долго, шмыгал носом, переводил дыхание, смотрел на курок, на палец... Ожидание выстрела становилось тягостным, и я заметил, как напряглась у Семена рука, а глаза прищурились, будто он смотрел на яркий свет. 
-- Да скоро ты...-- не выдержал он. 
Но в этот момент ружье в руках Леши подбросило вверх, сверкнул длинный голубоватый сноп пламени, оглушительно бахнул выстрел, шапка исчезла, а эхо пошло перекатами по реке и лесам. Наверху испуганно всхрапнула лошадь, зазвенело ботало, затрещали кусты. Леша бросил еще дымившееся ружье и стремительно кинулся в темноту. 
-- Здорово! -- восхитился Семен и потянулся навстречу Леше, возвращавшемуся с шапкой.-- Вот это бьет! 
Шапка была торжественно исследована при свете костра, В нее попало несколько крупных дробин, и вата клочьями торчала из подкладки. 
Семен задумался. 
-- Знаете что? -- обратился он ко мне.-- Хотите, поведу я вас на такое место, в каком отродясь никакие охотники не бывали? Возьму отгул, у дяди ружье выпрошу, эх, и закатимся мы с вами дня на два! Тайное место, птица там непуганая. Идешь по лесу -- направо рябчики, тетери, глухари, налево -озеро, а на том озере гуси и крякуши открыто плавают и на выстрел допускают близко, а после выстрела никуда с озера не улетают, только отлетывают малость. Там я был один раз с дядей и дорогу туда помню. Никого там нету: ни охотников, ни ягодниц, а только одни медведи по малину ходят. Медведи смирные, из-за кустов поглядывают. А брусника там растет такая, что ежели выйти на гарь да поверху кочек глянуть, то все кочки кажутся красными. Земляника растет, и землянику ту никто не берет, и вся она черная, переспелая и такая сладкая-- слаще сахара! Войдешь в смородиновые кусты -такой в них крепкий дух, что голова кружится. А ежели по кустам идешь, то тетери и глухари совсем близко подпускают, а потом только -- тых, тых, тых! -- взлетают, и ветер от них аж в лицо дует. Еще там белки в лесу скачут, только они сейчас рыжие, шерсть у них никудышная, и мы их не бьем. А еще там под косогором, ежели через завалы переберешься, овраг перелезешь да вниз спустишься, родник есть, ключ по-нашему, и сколько я разной воды перепил, но такой никогда не пил, и вода там, надо думать, лечебная,.. 
Леша тем временем все крепился, крепился, не выдержал, жалко скривил лицо, шмыгнул носом и затянул отчаянно: 
-- Семе-ен... 
-- Ну? -- Семен с удивлением посмотрел на брата. 
-- Семен, возьми меня-я...-- тянул Леша, и было видно, что страдает он невыносимо. 
-- Как? Взять? -- с сомнением спросил меня Семен. 
Большие мокрые глаза Леши тотчас уставились на меня. Я задумался. Я думал долго и мрачно. 
-- Взять? -- снова с сомнением повторил Семен и критически осмотрел Лешу. Тот покривился и крепко сжал задрожавшие губы. 
-- Возьмем! -- решил я наконец. 
Леша тоненько засмеялся, вскочил и вытер длинным рукавом глаза. 
-- Ага! -- торжествующе закричал он.-- А вот и пойду, а вот и пойду! 
И он, победоносно глядя на Семена, стал приплясывать возле костра, на разные лады повторяя: "Что? А вот и пойду! Что! А вот и пойду!" 
Я оглянулся. Небо на востоке посветлело и чуть отливало зеленью. Пала роса, и воздух посвежел. Деревья определились. Нет, света еще не было, но с каждой минутой все виднее становились отдельные кусты, ветки, елки, даже шишки. Ночь кончилась, наступал самый ранний полурассвет, то время утра, когда петухи в деревне, хрипло прокричав свое "ку-ка-ре-ку", еще крепче засыпают. 
Мне пора было идти. Я взял ружье и попрощался с ребятами. 
Едва я отошел от костра, как сырой холодный воздух охватил меня со всех сторон и сапоги заблестели от росы. Сорока неслышно сорвалась с вершины белесой ели, быстро и молча полетела, ныряя на лету, на восток, навстречу рассвету. 
Я успел уже порядочно отойти -- взобраться на гриву, отыскал тропу и зашагал к озеру, когда меня опять настигла песня Семена. И снова не разобрать было слов, не уловить мелодии, но я знал теперь, что песня эта прекрасна и поэтична, потому что рождена чистым талантом, красотой меркнущих звезд, великой тишиной и ароматом увядающего лета. 
-- Аааа... Оооаа...-- дрожал далекий человеческий голос, а внизу подо мной сонно журчала река, тихонько стукались друг о друга плывущие по воде бревна, и мне казалось почему-то, что на реке, скрываясь в полупрозрачных завитках тумана, тихо сидит в лодке мудрый человек и стукает обухом топора по плывущим мимо бревнам, стараясь по звуку угадать их крепость и чистоту. 
1955