Эсхатон

Прислушиваясь к своим мыслям, Дрейк осознавал, что постепенно начинает смотреть на свою эпоху по-новому. С этой тенденцией приходилось бороться, иначе исчезнет то главное, за что его ценит Пар Леон. По этой причине - и еще по одной - Дрейку надо было оставаться чужим в нынешнем веке.
Мало-помалу Дрейк осознавал, что хлеб свой отрабатывает сполна. Пар Леон, хоть и был самым выдающимся экспертом своего века по музыке периода Дрейка, во многих вещах оставался абсолютным невеждой. Мельчайшие детали его просто завораживали.
- Как вы сказали - вы были с ним знакомы? - Пар Леон подался вперед, а брови у него полезли на лоб. - Вы лично встречались с Ренсельмом?
- Раз двадцать. Например, я присутствовал на премьере «Сoncerto concertante» Морани, написанного специально для Ренсельма, а потом прошел за кулисы. Вечером мы втроем отправились поужинать. Разве вы об этом не читали у меня в статье?
- Читал, конечно, - отмахнулся Пар Леон. - Но это же совсем другое дело! Расскажите, какая у него была аппликатура, как сидел за роялем, и еще про то, как он необычно реагировал на аплодисменты. И мне нужно все, что вы знаете об Адель Уинтерберг - если помните, в то время она была его любовницей. - Он в голос рассмеялся от восторга. - И не забыли ли вы, что вы трое ели на ужин в тот вечер?
Недовольство Пар Леон проявлял только пару раз за все время, когда оказывалось, что Дрейка заморозили буквально накануне особенно интересовавшего его события. Но даже это он воспринимал философски и с юмором.
Разумеется, поток информации лился в обе стороны. Глядя с высоты шестисот лет, Пар Леон порой замечал в музыкальной жизни двадцатого века такое, что Дрейку оставалось лишь хватать ртом воздух от удивления. Только теперь он понял, куда вели основные современные ему течения. Так, оказалось, что Крубак в своих поздних работах, над которыми все со смеху покатывались, предсказывал формы, развившиеся лет через тридцать после того, как Дрейка заморозили.
Работали они по десять - двенадцать часов в сутки, а когда заканчивали, то каждую свободную минуту Дрейк тратил на изучение общества, в котором теперь жил.
Делалось это в чисто академических целях: становиться человеком XXVI века Дрейк не хотел, поскольку не имел намерения тут задерживаться. Но все же ему необходимо было многое узнать в тончайших подробностях, куда точнее, нежели мог ему объяснить Пар Леон. К счастью, общие банки данных предоставляли почти бескрайний запас перекрестных ссылок и бездонную глубину поиска.
Всю Солнечную систему давно уже исследовали и до последней детали нанесли на карты. На Венере шли первые стадии терраформирования - кислотное варево ее атмосферы постепенно остужали и разрежали. На Марсе (не на поверхности, а в огромных естественных пещерах) существовали колонии. На всех спутниках крупных планет имелись действующие станции, обычно с «экипажем» из самовоспроизводящихся роботов.
А что же Плутон?
К Плутону Дрейк проявлял особое внимание. На Хароне - огромной луне, сравнимой по размерам со своей планетой - работала небольшая группа ученых. Однако на самом Плутоне никого не было, только бескрайние штабеля криотрупов. Живые люди для обслуживания «криоматок» не требовались, да они бы и не выдержали сверхнизких температур сжиженного гелия (недоверие Дрейка по отношению к жидкому азоту оказалось обоснованным). Все, что нужно - то есть довольно немного, - выполняли специально сконструированные машины.
На смену деньгам пришла теперь жутко сложная система электронного кредитования, так что Дрейк не мог понять, сумеет ли когда-либо себе позволить полет на Плутон. Стиснув зубы, он приказал себе терпеть и отложил этот вопрос до тех пор, пока срок его службы у Пар Леона не приблизится к концу.
А работа шла и шла - тяжелая, но не сказать, чтобы неблагодарная. Объем написанного постоянно рос. К началу четвертого года Дрейк уже разделял убежденность Пар Леона в том, что их труд войдет в анналы истории. Когда Пар Леон сказал, что, если судить справедливо, им обоим принадлежит равная честь и слава, он покачал головой:
- Идея была ваша, целиком и полностью. Вместо меня вы могли бы найти себе и другого помощника. Но не оживи вы меня…
«К тому же я тут не задержусь, так что и слава мне ни к чему», - добавил Дрейк мысленно.
К концу шестого года проект приблизился к завершению, а авторы стали близкими друзьями - в такой степени, в какой Дрейк дерзал то признать. Неудивительно, что Пар Леон, человек недурной по любым постижимым для Дрейка нравственным стандартам, озаботился новой проблемой.
С плохо скрываемым беспокойством он стал намекать на дальнейшее сотрудничество. Что станется с Дрейком, когда работа будет кончена? Шесть лет назад Пар Леону не приходило в голову, что разморозка во многом напоминает рождение, но теперь он чувствовал родительскую ответственность за судьбу своего «чада».
Тем не менее заверить Пар Леона в своей состоятельности Дрейку удалось быстро. Еще не все последние штрихи были добавлены к титаническому портрету «эпохи динозавров», а он уже вновь взялся за сочинительство. За время своего участия в проекте Дрейк узнал, что музыкальная наука предшествовавших его рождению веков страдала огромными пробелами, а овладеть современными «идиомами» оказалось несложно. Можно было позаимствовать кое-что у гигантов прошлого, приукрасить по-новому и выдать за нечто новое. Меньше чем за год Дрейк обрел довольно громкую репутацию (незаслуженную), нескольких подражателей (бездарных) и - главное - растущий финансовый кредит.
Теперь он мог наконец вернуться к надолго отложенному вопросу. В разговоре с Пар Леоном он забросил удочку: можно ли ему по завершении проекта взять отпуск? Не составит ли сложности желание посмотреть Солнечную систему? И хватит ли у него на это средств?
К удивлению Дрейка, Пар Леон не нашелся, что ответить. Похоже, он вообще не очень понял вопрос.
- Лететь? - Пышные брови полезли на лоб. - Конечно, вы можете лететь. Только зачел? Вы не астроном, не астронавт. Музыканту в космосе абсолютно нечего делать!
- Но корабли ведь существуют? Я имею в виду, корабли для людей, а не только для машин.
- Корабли? Существуют, разумеется. Множество, сколько угодно. И платить ничего не придется, их ведь делают машины без участия человека и пилотируют тоже. Если, конечно, вы не собираетесь брать с собой человека-экскурсовода.
- Не собираюсь. Я бы хотел лететь один.
- Значит, о цене речь не идет. Кредит потребляется только тогда, когда требуется участие человека. Вот как сейчас. - Пар Леон расхохотался: под конец проекта он пребывал в почти непрерывном состоянии эйфории. - За этот совет я мог бы выставить вам счет. Да нет, не стану, конечно. Летите, Дрейк, развлекитесь. Вы это заслужили.
- Полечу. Через пару недель.
- Только меня с собой не зовите - хватит с нас двоих одного сумасшедшего!
Дрейк тоже посмеялся. Главное - больше не упоминать о полете при Пар Леоне. Нельзя, чтобы друг заподозрил, насколько ему это нужно.
В следующие две недели он тайком прошел ускоренные курсы крионики, астронавтики и космотехники. Корабли имелись в изобилии, мощные двигатели могли разгонять их почти до световой скорости всего за несколько часов. Разобраться в том, как осуществлялся сброс инерции, благодаря которому удавалось избежать чудовищных перегрузок при ускорении в четыре тысячи g, Дрейк и пробовать не стал. Вместо этого он много размышлял над тем, как изменился мир. Появись такие возможности в конце XX века, ими пользовались бы миллионы. А теперь этим интересовалась разве что горстка людей. До звезд стало рукой подать, но человечество не тянулось к ним. Похоже, цивилизация сделалась стабильной, статичной, довольствуясь комфортом в рамках Солнечной системы.
Наконец ждать стало невозможно. Вечером накануне отлета Дрейк пригласил Пар Леона на торжественный ужин. Они отправились в любимый ресторан Пар Леона, заказали его любимые блюда и его любимые вина. Неожиданно получилось так, что в зале играли новые произведения Дрейка.