Открытие Америки или Перенос Коровушкина

Когда каравеллы только-только вошли в Саргассово море, оно оказалось полным огромных рыб, которых американец Хью назвал тунцами. Матросы с удовольствием их ловили и жарили на жаровнях. С каравелл доносился веселый смех. Теперь же, оказавшись во время штиля посреди необыкновенного моря, матросы явно приуныли, они собирались на палубах небольшими группками, о чем-то переговариваясь.
Разговоры смолкали, когда на высокой корме каравеллы - Николай Леонидович знал, что по-морскому она называлась шканцами - появлялся Колумб. Великий адмирал отдавал приказ измерить глубину, матросы бросали за борт лот - канат со свинцовым грузом на конце. По тому, что канат разворачивался до конца, ясно было, что лот не доставал дна.
Дождавшись результата промера, великий адмирал говорил что-то матросам, поднимался на шканцы и скрывался в своей каюте, чтобы через несколько часов снова появиться и отдать приказ еще раз промерить дно.
По всем признакам было видно, что недовольство матросов очень быстро растет. Это вполне соответствовало историческим источникам, из которых следовало, что матросов пугало необыкновенное море, сплошь покрытое травой, пугал штиль. Многим матросам казалось, что каравеллам теперь суждено оставаться на одном месте, пока не истлеют их паруса, а Дерево не источат морские черви, а сами моряки к этому времени уже давным-давно умрут от голода и жажды.
Разговоры на палубах каравелл становились все громче, хотя отдельных слов нельзя было разобрать, а взгляды, обращенные на шканцы, все угрюмее. Сам Колумб во время штиля появлялся на них не часто.
Николай Леонидович подметил, что мальтийский изобретатель машины времени тоже мрачнеет день от дня вместе матросами Христофора Колумба.
- Вот и мы сейчас вроде них, - однажды молвил мальтиец, глядя на «Санта-Марию», - как и они не знаем своей судьбы.
- Они скоро откроют Новый Свет, - ответил Николай Леонидович, стараясь, чтобы голос прозвучал твердо.
- Это мы про них знаем, что они откроют, а они сами нет, - угрюмо возразил мальтиец. - А про нас самих хоть кто-нибудь знает?
- Должно же все это и для нас чем-нибудь кончиться, - сказал Николай Леонидович неуверенно. - Если так все случилось, должен же быть в этом какой-то смысл!
Еще через два дня, вновь в соответствии с историческими хрониками, задул сначала слабый, но быстро набирающий силу восточный ветер. Каравеллы двинулись дальше к западу, а вместе с ними синхронно стала набирать ход плавучая плоскость. И на ней тоже продолжалась своя жизнь, уже почти переставшая быть для Николая Леонидовича удивительной. Население плоскости продолжало увеличиваться - появлялись новые машины времени, которых та же неведомая сила переносила сюда с борта «Санта-Марии».
Однако одна из машин, построенная голландцем Йоханом ван Боммелем из Роттердама, явилась для Николая Леонидовича настоящим потрясением. Потому что голландец, оказывается, построил свою машину еще в 1999 году, то есть в самом конце XX века, опередив, правда, ненамного, самого Николая Леонидовича.
Вот это было уже ни в какие ворота! Ведь до появления ван Боммеля Николай Леонидович, несмотря на всю катавасию с изобретением машины времени, был непоколебимо уверен, что первым, кто ее сконструировал, был, конечно, он сам, пусть по необъяснимой причине о его приоритете забыли. Поэтому над всеми последующими изобретателями Николай Леонидович в глубине души ощущал определенное моральное превосходство, хотя этого, конечно, не показывал.
И вот объявился человек, построивший машину времени еще раньше, и Н.Л. Коровушкин увы, стал лишь одним измно-гих последующих ее изобретателей.
Теперь пришел черед самому Николаю Леонидовичу испытать ни с чем не сравнимое удивление: как это могло быть, что ни он, ни современный ему мир, ничего не знали о Йохане ван БоммеЛе?! Потрясен, естественно, был и сам голландец, утверждавший, что в 1999 году о его великом изобретении писали газеты всего мира, а сам он не сходил с экранов телевизоров.
В конце концов Николай Леонидович смирился с тем, что ван Боммель его опередил. Да и что еще ему оставалось? А голландец смирился со всем остальным.
Другие новоприбывшие машины времени были из разных времен, но изобретены позже, чем машина Николая Леонидовича. Одна из них, похожая на большой диван, как выяснилось, прибыла аж из 2656 года, и из страны, о которой все предшествующие путешественники по времени вообще ничего не знали. Экипаж машины, на этот раз многочисленный, из пяти человек, изъяснялся на очень странном языке. Лингвистический синхронизатор иной раз угадывал в нем слова и обороты из исландского, норвежского и португальского языков.
И держались эти пятеро, когда прошли обычный путь адаптации на плавучей плоскости, крайне обособленно, не то что симпатичный и общительный голландец ван Боммель.
Вот с ним Николай Леонидович, можно даже сказать, подружился, причем очень быстро, и общался с голландцем куда больше, чем со всеми остальными. Наверное, особой привязанности способствовало то, что обоих разделял не слишком большой временной интервал. Конечно, о Соглашении Николай Леонидович не забывал, раз жил позже голландца, но все равно тем для разговоров находилось немало. Самому же ван Боммелю и вовсе не было необходимости что-либо скрывать, раз он жил в 1999 году и был для Николая Леонидовича уже историей, хотя и близкой.
Правда, о принципе действия своей машины времени ван Боммель рассказывать не стал, раз Николай Леонидович умалчивал о своей. Хотя ван Боммель все же оговорился, что поначалу попал не на «Санта-Марию», как собирался, и даже не в Испанию, а в Лиссабон 1492 года, но потом сумел исправить оплошность. В ответ Николай Леонидович тоже великодушно признался, что и у него случились кое-какие недоразумения с блоком переноса.
В основном же беседы велись о голландской живописи, об Амстердаме и Делфте, в которых Николаю Леонидовичу доводилось бывать, об Антони ван Левенгуке, великом голландском изобретателе микроскопа, о ветряных мельницах, каналах, пронизывающих всю Голландию, русском царе Петре, который учился в Голландии морскому делу, и о голландском писателе Эдуарде Дауэсе Деккере, известном под псевдонимом Мультатули. Эти разговоры помогали коротать время, и вдобавок и Николай Леонидович, и ван Боммель, осознавали, что беседы вносят в сюрреалистическое существование на этой абсурдной плавучей плоскости, взявшейся неизвестно откуда, хоть какую-то рациональную материю.
Саргассово море между тем закончилось, испанские каравеллы снова вышли начистую воду, продолжая западный курс. Сентябрь 1492 года подходил к концу.
Теперь путешественников по времени собралось столько, что прежнего единения уже не могло быть. Образовались и продолжали образовываться, как это всегда бывает в больших коллективах, различные группки - или по национальным признакам, или по близости времен. Чем меньше был временной промежуток, как например у Николая Леонидовича с ван Боммелем, тем легче сходились люди. Чем больше, тем труднее.
Однако ученый стал вдруг подмечать, что ассистент Василий, захватив старинный музыкальный щипковый инструмент, все чаще стал проводить вечера в обществе Мари Куше, очаровательной французской исследовательницы из 2196 года. Из-за какой-нибудь отдаленной машины времени, которые теперь прямо-таки теснились на плавучей плоскости, доносились аккорды и слова песен. Мари тоже пела под аккомпанемент Василия какие-то свои французские песни.
В конце концов Николай Леонидович, по праву шефа и старшего товарища, решил даже сделать ассистенту внушение.
- Ты, Василий, смотри, не увлекайся! - молвил он строго. - Она старше тебя на два века! Не забывай об этом! И вообще…
- О чем это вы, шеф? - удивился Василий, но почему-то, однако, отвел глаза В сторону.
- Сам знаешь о чем! - строго сказал Николай Леонидович. - О том, что на гитаре много играешь!
- Да что вы, шеф, - смущенно ответил Василий и зачем-то вдруг добавил: - У меня девушка в Москве! А тут такая возможность поупражняться во французском языке, К тому же Мари не два века старше, а поменьше…