Русская рулетка
Через десять минут я окунулась в прошлое, со всем, что оставила, тем, что забыла, заглушила. Отец был ласков и предупредителен, будто с больной, перенесшей тяжелую госпитализацию и теперь начинающей ходить. А меня и вправду покачивало. Помню, что мы завезли вещи к друзьям и пошли гулять по Москве. Нервы мои были на взводе, и я плохо себя контролировала. Да и зачем было контролировать? Мне казалось, что все, о чем я рассказывала отцу в ту прогулку, им сопереживалось. Я видела его участливые глаза, заботу, внимание ко мне и грусть от сознания безнадежности ситуации. Он задавал совершенно банальные вопросы, а я, как на приеме у психоаналитика, выкладывала все подряд, меня волнующее. Главное, что я рассказывала ему, - о Никите, о наших чувствах и о полной невозможности их развития. Я говорила ему, что Никита хочет на мне жениться, что мы любим друг друга, что наши семьи знакомы еще с начала века, что это судьба и как хорошо, что я наконец знаю, что такое соединение душ, и еще многое другое, что мог понять только мой отец, потому что он был человек проницательный и очень тонко мыслящий. Мы сели за столик маленького кафе, и отец сказал: "Знаешь, Ксюша, у тебя состоялось интереснейшее знакомство. О вашем будущем ты сейчас не думай, может быть, и устроится. Только никаких глупостей с фиктивным браком и выездом в Израиль! Я посоветуюсь со знакомыми юристами, у меня есть один знаток".
И как-то мгновенно меня охватило отчаяние, и я поняла, что все мои излияния души были ошибкой. Страшной ошибкой! Что меня, как мотылька, затянуло на свет свечи, и что тут-то я и сгорю. Не нужно было отцу все это рассказывать. Я вдруг почувствовала, что мои болячки и раны настолько обнажены, что лечить их будут совсем не доктора-"айболиты", а скоро меня поволокут в ГБ объясняться о Н.К. и каяться в содеянном. Тут и вспомнились мне предупреждения "ооновской" дамы по телефону.
- А знаешь, ведь тебе было послано продление. Мне так сказали в ОВИРе. Ты могла бы еще месяц и больше быть с Никитой. Но это из-за неповоротливости наших чиновников. Между ними такая несогласованность, они опоздали тебе сообщить, а ты поторопилась... - с улыбкой произнес отец.
- Папа, но это не имеет никакого значения. Все равно исход наших отношений ясен. Будут письма, телефонные звонки, да и то все продлится недолго, отсекут. А сюда он приехать не может, и зазывать я его не буду! - Я решила сразу расставить точки над "i", чтобы никому неповадно было спекулировать на моих чувствах.
- Времена изменились, и я думаю, что вы сможете переписываться, да и о будущем стоит подумать, а вдруг он приедет, не испугается, коль такая любовь... Его здесь не тронут! Не те времена, да и люди другие, более умные.
Меня пронзили эти слова отца, потому что под словами "другие времена" и "другие люди" подразумевался КГБ.
- Нет! Этого не будет никогда! Я не смогу подвергнуть ни Никиту, ни его семью хоть малейшему риску! - Мой тон был решительным и резким. Отец, зная меня, понял сразу серьезность моих слов и больше к вопросу о приезде Н.К. не возвращался ни разу.
Так и не знаю, кем был разработан план всей дальнейшей операции. Может быть, наш свежий, первый разговор послужил основой всего дальнейшего. Может быть, отец, зная меня, мой твердый характер, неумение лукавить, сам подсказывал им сценарий постановки. И может быть, он по своей авантюрности понял, насколько счастливый случай открывается ему в перспективе выезда на Запад, минуя женитьбу на бедной Ирине Бриннер. Я стала ему для этой операции замечательным объектом эксперимента, с интересными перспективами "челночных" поездок. Думаю, что решение приобщить дочь, умницу, к намеченному, да так, что она ничего не поймет, а когда поймет, будет поздно, зародилось в его голове именно в тот момент. Ирину с ее театральной любовью можно послать подальше, она больше не нужна, а иначе хлопот не оберешься! Пишу так, потому что все последующие события начали вырисовываться именно в этом ключе. За столиком московского кафе, пока я проливала слезы, радуясь отцовскому сопереживанию и доброте, а Никита "там" ни о чем не подозревал, зарождалась операция "НК=NK", своего рода "Восток-Запад".
* * *
По возвращении в Ленинград я решительно продолжила свой бракоразводный процесс. В мое отсутствие супруг не проявлялся, я изыскала его в Харькове, предложила не упрямиться и согласиться на обусловленные сроки. Он неожиданно прилетел, стал требовать объяснений и заявил, что разводиться со мной не хочет. И все-таки наш развод состоялся. Как ни печально говорить об этом, но решающим стимулом в разводе был материальный фактор. Выкуп сына и личной свободы стоил мне машины и гаража.
В наших разговорах с Никитой мы были откровенны, но многое он о себе не рассказывал; чутьем я понимала, что так надо и что это только на пользу мне. Со своей стороны, я не могла рассказать Никите о своих подозрениях по поводу отца. Мне было стыдно и страшно говорить ему об этом. А вдруг он не поймет, оттолкнет, оскорбит или, самое ужасное, начнет подозревать меня!
Пришло первое письмо от Никиты, конверт разорван, и половина второй страницы письма потеряна. Потом он мне позвонил, и начались наши еженедельные воскресные звонки. Мы писали друг другу каждый день, расстояние наших чувств не сглаживало, наоборот - укрепляло. Письма наши ими читались, но в обе стороны приходили регулярно, то, что цензура работала хорошо, я поняла гораздо позднее.
Целые фразы мне потом зачитывались, задавались вопросы... Страна вступила в затяжной период войны в Афганистане, маразм брежневского аппарата крепчал и сильно конвульсировал - арест и преследования академика Сахарова, высылки и посадки инакомыслящих продолжались.
Постепенно я вошла в домашний ритм жизни, радость встречи с Иваном, мамой. У меня было много книжных и театральных заказов, сроки поджимали, и я с головой ушла в интересную работу. Никто меня никуда не "приглашал", хотя я каждый день ждала вызова на разговор в КГБ. Все складывалось не в мою пользу, было состояние затишья перед грозой. После нашей встречи и разговора в Москве отец мне не звонил и продолжал жить в Парголово.
Наступил 1980 год, и где-то в начале марта мне позвонил отец и попросил меня с ним увидеться. Холод стоял отчаянный, промозглый, не зима, не весна, снег почти сошел, но слякоть и грязь под ногами вперемешку с песком и солью разъедала обувь. Папа любил говорить о делах вне стен, поэтому мне было назначено свидание на Каменном острове. По дорожкам, под начинающимся дождем мы дошли до старого Деревянного театра. Шли молча, угрюмость его меня угнетала, я заметила, что к отцу вернулся его нервный тик. Это бывало с ним только в периоды сильного нервного напряжения. Мы укрылись под колоннадой полуразрушенного театра.
- Ксения, могла бы ты попросить Никиту прислать тебе приглашение в гости, месяцев на шесть? - наконец мрачно произнес отец.
- Думаю, что нет. Так как по его приглашению меня ни в какие гости, а тем более к нему не выпустят. Никита сам мне говорил об этом. А зачем это нужно? - удивилась я.
- Ты хочешь выйти замуж за своего ... (он грязно выругался) или нет?!!заорал он на меня страшным, срывающимся от злобы голосом.
- Папа... как ты можешь... - только и пролепетала я в ответ и заплакала.
Видимо, он понял, что переборщил.
- Ну, прости меня, успокойся. Я хочу говорить с тобой серьезно и реально. Мне посоветовал один юрист сделать именно так. Пусть Никита пришлет приглашение в гости на шесть месяцев для оформления вашего брака во Франции.
- Но это же бред, меня никто не пустит во Францию "выходить замуж". Так не бывает, об этом мне говорил сам Никита. Единственный способ - это выйти замуж фиктивно и выехать. Он постарается подыскать подходящего человека, верного, может быть, за деньги. Его друзья мне уже звонили... - ответила я сквозь слезы. - И потом, без Ванюши я не поеду! Так и Никита решил, что только с Ваней будет наше воссоединение, если такое будет вообще...
Отец медлил с ответом, а потом сказал: