Грязная сказка

И это было что-то такое давно забытое и волнующее. После тысяч похотливых взглядов, словно отполировавших её до блеска, под этим искренне удивлённым взглядом, глянец её тускнел и ей хотелось не казаться, а быть такой, какой он её видел.
— Как Сикорский? — не сводил с неё глаз Влад.
— Циничен, груб, стервозен, развратен, — она подняла к потолку глаза, вспоминая нужное слово. — И неисправимый педераст.
Она снова уткнулась в меню.
— Можешь не читать это, — усмехнулся Влад, явно довольный её характеристикой своего нового начальника. — Всё что ты любишь, я уже заказал.
— Отлично, — отложила она кожаную книжку.
Им принесли обычные влажные салфетки в одноразовой упаковке и хлебную корзинку.
— Да, кризис не щадит даже приличные заведения, — принюхивался Влад, протирая руки. — Воняет спиртом. Чувствую себя как в процедурном кабинете. А помнишь какие раньше здесь были полотенчики?
— Помню, — улыбнулась Таня его ностальгии. — Их заливали горячей водой, и они распускались как белые бутончики.
— Прости меня за жену.
Что бы он не творил, он всегда извинялся. А ещё всегда старался всё исправить, загладить свою вину, добиться прощения.
— Я же сказала, — бросила Таня скомканную тряпочку в специальную тарелку для мусора. — Я простила. За этот час ничего не изменилось.
Он посмотрел куда-то левее неё, в сторону окна и потерял на секунду нить разговора.
— И что будем делать? — перевёл он взгляд на её волосы, и его глаза вдруг вспыхнули радостью. — Я даже не сразу понял, отчего ты сегодня так хороша. Обожаю этот твой медно-красный.
— Наслаждайся! — улыбнулась она и вспомнила как отреагировал на её новый цвет волос другой парень.
— Потрясающе, — замер Эрик перед ней с открытым ртом и протянул пальцы к её губе, но прикоснуться не посмел. — И это новое украшение намного лучше предыдущего.
— До Нового года ещё прилично, но я решила начать праздновать уже сейчас.
— А я решил, что определённо был неправ. Ты имеешь право выглядеть как тебе нравится, — вот так запросто разрешил он этот конфликт. И Таня даже немного расстроилась, что войны, наверно, не будет.
— Ты не ответила, — напомнил о себе Влад.
— А чего ты хочешь? — задавать этот вопрос было бессмысленно. Она и так знала, чего он хочет: её к ноге, и больше ничего не менять.
— Тебя, — опять посмотрел он куда-то над её плечом.
— Я и так у тебя есть. Только знаешь, может это для тебя и глупо, но мне эта лёгкость бытия до чёртиков надоела. Я хочу серьёзных отношений. Нормальных, здоровых, правильных. И как только встречу того, кто будет относиться ко мне как к человеку, а не к продажной девке, ты перестанешь для меня существовать.
— Вот так запросто вычеркнешь двенадцать лет из своей жизни?
— Из жизни ничего не вычеркнешь, даже если сильно захочешь. Мне до сих пор иногда сняться и липкие руки тех арабских парней, и твой ненавидящий взгляд. И твой влюблённый взгляд тоже.
Она замолчала, пережидая пока официантка поставит перед ними салаты, запечённый в сухарях сыр и свёрнутые трубочками баклажаны.
— Ты может быть и забыл то наше первое лето, а вот я нет, — положила Таня на колени салфетку.
— О, нет! — покачал он головой и во взгляде его было столько скорби. — Я бы может и хотел, но это невозможно забыть. Ты разбудила во мне все тайные желания и выпустила на волю всех моих демонов. Я любил тебя и ненавидел одновременно. Хотел вытравить твой образ из памяти и всюду искал. И пока ты резвилась у родителей на травке среди виноградников со мной ещё столько всего произошло. Из-за тебя.
— Ты бил проституток, Влад. И хочешь сказать, это из-за меня?
— Да, Таня, да, — вздохнул он тяжело. — Я знаю, что это было сродни зависимости, но я как тот хищник, что почувствовал вкус крови. Твоей крови. Ты разбудила во мне эту жажду. Я хотел увидеть в их глазах то, что видел в твоих. «Ударь меня!» Ты помнишь, как ты это попросила?
Она промолчала. Потому что помнила. Потому что ей хотелось крикнуть: «Пожалуйста, не надо!», но не в её характере сдаваться. Ей хотелось плакать, но все свои слёзы она выплакала ещё в двенадцать лет. Она умерла бы, но не попросила пощады.
— Как удобно, — усмехнулась она. — Делать то, что тебе нравится и сваливать вину на меня.
— Я не сваливаю. Я виноват. И мне досталось за это, наверно, даже меньше, чем я заслужил. Сначала меня отмудошил твой Кайрат. И я, наверно, должен быть ему за это благодарен. Я бы не смог остановится сам. Я вымещал на этих девушках всю боль, что чувствовал из-за тебя, но его кулаки меня отрезвили.
— Да, я в курсе, что ты вёл себя как конченый садист.
Она ковырнула капрезе. И поняла, что даже хочет есть. В конце концов, дело это прошлое, аппетит ей не портит.
— А потом твой сосед, помнишь, такой с наколками, что всё ходил в белой майке?
— Колян?! — жевала она ломтик помидора с моцарелой.
— Знаешь, он как-то не представился. Просто выловил меня возле дома и тоже избил. А потом ещё машину спалил.
— Колян?! — не могла поверить она в услышанное, отложила вилку и смотрела как он молча играл желваками.
Таня понятия не имела, что Колян так поступил. Он и словом не обмолвился, когда она уезжала. Только Васька плакал, и Таня отдала ему все деньги, что у неё были, на похороны матери.
— Он сказал, если увидит меня рядом с тобой ещё раз, убьёт, — нарушил Влад молчание. — И после того, как я неделю отвалялся больнице под капельницами и ссал кровью, я ему даже поверил.
— Клянусь, я не знала.
— Не то, чтобы я испугался, — он выдохнул. — Я ждал тебя. Я искал тебя. Я хотел тебя увидеть ещё хоть разочек перед отъездом. Может быть попрощаться, по-человечески, чтобы ты не думала, что я сбежал. Я не сбегал.
— Я знаю, Влад, — опустила она глаза, а потом снова подняла их. — Я тоже. Мама прислала билет — отцу повредило ногу газонокосилкой. Он потерял очень много крови, но, к счастью, поправился, хоть с тех пор и хромает. А у них сезон, туристы, все комнаты расписаны на год вперёд. Я не могла её оставить одну. Я даже в институт вернулась с опозданием.
— Мне жаль, — и снова напряглись его скулы, когда он сжал зубы. — Жаль, что так всё вышло тогда. Странно, что мы так об этом до сих пор и не поговорили.
— Я не хотела об этом говорить. Мне тоже было очень больно, Влад. А ещё я сделала аборт.
Он уставился на неё так, словно у неё над головой загорелся нимб.
— Ты была беременна?
— И это был твой ребёнок.
Он ошалело молчал какое-то время, а потом упёрся локтями в стол и закрыл лицо.
— О, господи!
Трудно даже предположить, что творилось сейчас у него на душе.
Он тяжело выдохнул сквозь пальцы, сместив ладони вниз, а потом вздохнул, откинувшись на спинку стула.
— Он был мальчик или девочка?
— Я не знаю, — пожала плечами Таня.
Эта мука на его лица была просто невыносимой.
— Ему сейчас могло быть уже одиннадцать лет.
Его ресницы дрожали, когда он прикрыл глаза, и в уголках глаз заблестели слёзы.
— Я не могла…
— Я знаю, знаю, — кивнул он, вытер глаза руками и открыл. — Ты ни в чём не виновата.
Он запрокинул голову назад.
— Какой же я идиот.
— Влад, нам было всего по девятнадцать. Нам казалось, у нас вся жизнь впереди.
Проворная официантка удивилась, принеся горячее, что они до сих пор ни к чему не притронулись, но промолчала, сдвигая стаканы, чтобы вместить новые тарелки.
— Налить вам? — потянулась она к нетронутой бутылке вина.
— Да, спасибо, — кивнула Таня.
И проводив её взглядом, обернулась к окну, в том направлении, куда периодически засматривался Влад.
Он всё же неисправим! Две девочки, совсем юные, лет двадцати с небольшим, мирно ворковали друг с дружкой за столиком у окна.
— Знаешь, чего бы я хотел? — поднял он бокал и покачал в нём рубиновую жидкость. — Чтобы мы не были знакомы, — он поднял на неё глаза. — Чтобы можно было начать всё сначала. Пусть не тогда, пусть хотя бы сейчас. Заново, с чистого листа.