Грязная сказка

Его жизнь виделась ему как езда в тёмном тоннеле. Он ехал наугад, пока она не зажгла фары. Он стал различать и разделительные полосы, и ограждения, и даже лес там, где тоннель уже вот-вот закончится, а его путь будет продолжаться. Такое откровение снизошло к нему с её единственным поцелуем. А она… для неё, наверно, ничего не изменилось.
Её шкаф даже не скрипнул, пока Влад перелистывал вешалки с короткими платьицами. Ванная комната, отремонтированная, но всё такая же шедеврально эпичная, не припрятала ни единого чужого волоска. Он, как ищейка, заглянул во все ящики комода, перечитал корешки всех книг, что лежали на письменном столе, но вывод, который он сделал, только подтвердил его догадку, резанув в глаза тусклым светом внутренностей девственно чистого холодильника — она жила одна.
Бездонным как эхо одиночеством сквозило от высохшей в мойке губки, от пустого помойного ведра, от стерильной белизны унитаза с опущенным закрытым сиденьем и её примитивного слезливого сериала про чужую богатую жизнь. Такое одиночество глушат алкоголем или заводят кошку.
Он на всякий случал поискал миску и даже пару раз сказал: «Кис, кис!» Нет, она жила совсем одна, не пила, почти не ела дома и трудно было даже предположить, как справлялась.
Таня вытерла навернувшиеся слёзы, когда по экрану поползли титры.
— Что с тобой случилось? — он сел на диван рядом.
— С чего ты взял, что что-то случилось? — и то, как она сдвинула брови, только подтвердило его выводы.
— Я же не идиот. Эти татуировки. Пирсинг. Вызывающий вид. Ты словно отгораживаешься от мира, защищаешься, рисуешь на фасаде надпись: «Не подходи, убьёт!»
— Тебя вроде это не остановило, — усмехнулась она.
— Я вижу то, что там, глубже, внутри.
— И что же?
— Ты мне скажи.
Пискнул сигнал сообщения, она взяла телефон, не ответив на вопрос. И пока Таня читала смс-ку, Влад увидел то, что сразу не заметил. Несколько мониторов и огромный системный блок незаметно притаились на столе за шкафом. И гул, который он выхватил из общего шума, доносящегося с улицы, говорил о том, что всё это сейчас работает.
— Извини, мне надо позвонить, — Таня ушла в другую комнату.
Влад не пошёл следом. Он дёрнул мышь, и экраны засветились мигающими иконками сообщений и большим окном видеосвязи. В него тоже кто-то стучался. Звук был такой, словно, с той стороны экрана ногтями постукивают по стеклу. Влад не рискнул ответить. Но зато знал ответ, почему Таня не завела кошку. Она жила в сети.
Он открывал сообщения. Ни одно из них не читалось ни на русском, ни на английском языке. Испанский, итальянский, французский. Он догадывался по написанию, но ни слова, кроме приветствия, прочитать не мог.
«Папийон», — прочитал он, но не был уверен в произношении.
Papillon. Бабочка. Так обращались к ней в каждом письме.
— Разве мама тебя не научила, что рыться в чужих вещах плохо? — она заставила его вздрогнуть.
— Ты хакер? — непривычное в его лексиконе слово прозвучало фальшиво.
Она усмехнулась.
— Если общаться с друзьями в сети теперь называется так, то да, — она отодвинула какой-то немыслимо эргономичный пластиковый стул и села. — Ты вот зря залез. Теперь вместо ужина, мне придётся отвечать. А ещё немного поработать. И, кстати, — она ткнула в иконку, и Влад увидел свою машину, стоящую у подъезда. — Если ты заказал японскую еду, то её как раз привезли. Иди встречай.
Он выставлял на стол пластиковые поддоны с едой, пока она стучала пальцами по клавишам как опытная стенографистка.
— Жё вэ лё фэр. Мэ дёман, — ответила она на долгую тираду смуглого парня и выключила видеосвязь. — Сказала же сделаю. Только завтра.
— Может всё же присоединишься? — посмотрел на её расстроенное лицо Влад.
— Да, пожалуй, — встала она, погасив экраны.
— Мирин? Капельку? — он скрутил крышку с маленького картонного тетрапака.
— А это что? — с недоверием покосилась она на светло-жёлтую жидкость.
— Сладкое рисовое вино. Сейчас его используют в основном в кулинарии.
— Хочешь меня приготовить? — улыбнулась она, нюхая свой бокал.
— Возможно, и так. Но, честно говоря, оно само по себе вкусное. Говорят, веке в шестнадцатом, оно считалось алкогольным напитком для японских женщин, аналогом сакэ для мужчин.
— Чёрт, а правда, вкусно, — попробовала она.
— Тогда давай за встречу?
— А, давай!
И вкус этого напитка с тех пор навсегда остался на его губах Таниным поцелуем.
 Глава 13 
 
Наши дни
ТАНЯ
— На этой неделе мы летим с тобой в Японию, — Эрик, как обычно, сидел на краю её стола.
«Мирин. Сладкое рисовое вино», — услужливо подсказала память.
— А переговоры с итальянцами? — отмёл все воспоминания её прагматичный мозг.
— У них будет неделя подумать. И если они согласятся, то после Японии сразу полетим в Италию смотреть гостиницы, что нам предложат.
— В Рим?
— Все дороги ведут в Рим, — улыбнулся Эрик. — Но мы поедем в Неаполь. Термы, Везувий, Помпеи. Возьми с собой удобную обувь.
— В Японию? — улыбнулась она в ответ. И по его тону было понятно, что чем бы не закончились их переговоры, в Италию они полетят всё равно.
И Таня даже была не против.
— И в Японию тоже, — он встал. — Мне нужны ваши паспорта, мадемуазель Бонье.
— А моё согласие?
— Его вы уже дали, подписав трудовой договор, — он развернулся и пошёл к двери, но остановился, держась за ручку. — Таня, насколько серьёзно у вас всё с Назаровым?
Не то, чтобы она была не готова к этому вопросу, но она действительно не знала, что ответить и беспомощно развела руками под его серьёзным взглядом.
— Прости мне мою прямоту, но для меня это важно. И совсем скоро я ещё раз об этом спрошу.
Дверь захлопнулась за его спиной.
Он не сказал ей: «Определяйся!», но она знала, именно это он и имел в виду. В его сдержанных, словно нечаянных прикосновениях, было столько чувственности, что она боялась вспыхнуть, когда их локти соприкасались за переговорным столом.
А когда их игривые французские партнёры сморщились на предложение Сикорского как на варёную брокколи, она им сказала известную французскую поговорку: «Ди па ке се па бон, ди — жэм па». Не говори, что это невкусно, говори — не люблю. А они ответили, что проглотят всё, что им предложит «этот изобретательный месье», если она приедет к ним в Прованс с тем месье, что так «съедает» её глазами.
Даже далёким французам было заметно, что он смотрит на неё плотоядно, а уж она чувствовала исходящие от него флюиды как надвигающееся цунами.
Он не подходил к ней ближе чем на шаг — так вода отходит от берега, перед тем как обрушиться на него штормовой волной. Таня не знала, чего ждать, не хотела думать, как реагировать на это, она хотела, чтобы как утлое судёнышко её подхватило и может быть разбило в щепки о берег, а может унесло далеко в безмятежное море.
Она так устала быть сильной. Так измучилась с этой любовью к Назарову, что готова была вырвать своё глупое сердце и пусть оно сгорит к чертям собачьим и навсегда заткнётся, потому что Эрик Сикорский не будет её ни с кем делить. Никогда.
Он был правильный. Он был порядочный. Он был непреклонный. И её невыносимо тянуло к его обветренным губам, тёмным густым волосам и широким плечам, за которыми можно было надёжно укрыться от всех, от всего, от Назарова. Укрыться и забыть, и вычеркнуть Влада из памяти, вычеркнуть всё, что не хотелось вспоминать и что невыносимо было помнить. И это желание «тихой гавани» крепло в ней день ото дня.
— Я завтра улетаю, — поставила она Влада в известность, стараясь говорить в трубку как можно безразличней. — По работе. В Японию.
— С Сикорским?
— Да, — ответила она, не уточняя с каким. — Привезти тебе что-нибудь?
— Просто возвращайся быстрее. Я буду скучать.