Все не так
– А можно узнать, сколько мне собираются платить? – спросил я. И на всякий случай осторожно добавил: – Если я соглашусь.
Нана усмехнулась и назвала сумму, которая мгновенно примирила меня с необходимостью выступать в роли неумелого шпиона в тылу врага. Да ладно, за такие-то бабки можно и покорячиться. Штирлиц – не Штирлиц, а уж реплику «Вы болван, Штюбинг!» из бессмертного фильма «Подвиг разведчика» я как-нибудь произнесу.
* * *Первая встреча с моим работодателем оставила у меня странное впечатление. Не то недоумения, не то ошарашенности… Не таким я его себе представлял. А может, я просто мало знаю жизнь и людей, и мне вот кажется, что человек с собственным бизнесом и деньгами должен быть таким-то и таким-то, а когда он оказывается вовсе даже эдаким – я теряюсь и начинаю сомневаться: то ли я дурак, то ли меня пытаются одурачить. И то и другое в равной степени малоприятно.
Михаил Олегович Руденко внешне и манерами напоминал директора совхоза, какими их показывали в старых советских фильмах, которые я видел по телевизору: на лице красовались глубокие мимические морщины вкупе с усами, что его, само собой, не молодило, однако густые волосы были совсем без седины, и это как-то не давало мне забыть, что ему всего лишь чуть за сорок (так, во всяком случае, утверждала Нана Ким). Крепкий, невысокий, слегка полноватый, даже рыхлый, то есть фитнесом явно не злоупотребляет, а вот к еде и выпивке относится, судя по всему, с большой нежностью. Изъяснялся он короткими фразами, сложные формулировки были ему не под силу или не по вкусу, и этим он сразу расположил меня к себе. По крайней мере, все, что он говорил, было мне понятно. Но я никак не мог представить себе этого Руденко в роли бескорыстного благотворителя и тонкого ценителя поэзии. Пожалуй, Нана права, что-то тут не так.
– Каким видом спорта занимается ваша дочь? – приступил я к делу.
– Никаким, – отрезал Михаил Олегович, не глядя на меня.
Глядел он в тарелку с салатом, откуда выцапывал вилкой кусочки копченого мяса, старательно разгребая зеленые салатные листья. Встреча наша состоялась в небольшом ресторанчике в центре Москвы, где Руденко предложил пообедать и познакомиться поближе, прежде чем принимать решение, брать ли меня на работу. Ну что ж, его право, сперва думал я, теперь его очередь подумать.
– А почему сейчас возникла необходимость в домашнем тренере?
– Ей худеть надо. Толстая стала, разъелась. Из дому не выходит. Надо что-то с этим делать.
Вот тебе здрасьте! Докатился ты, Фролов, до положения личного диетолога дочки богатого папаши. Да что я ему, врач, что ли? Совсем обалдел от своих деньжищ. Впрочем… Н-да, деньжищи. Они мне совсем не лишние. Только вот вопрос: справлюсь ли я? Я же этого совершенно не умею. Заниматься единоборствами, хоть контактными, хоть бесконтактными, – это я всегда пожалуйста, это мой хлеб, это единственное, что я умею, я даже общефизическую подготовку без труда осилю, но похудание – это как-то уж слишком. Или как там правильно говорить? Похудение? У меня с русским языком не так чтобы очень, вот моя мама, всю жизнь проработавшая учителем русского языка и литературы, знала бы точно.
– Может быть, ваша девочка больна? – предположил я. – Вы врачам ее показывали? Может, у нее нарушение обмена или сердце больное? Начнем ее физически нагружать и только навредим еще больше.
– Да не больна она, – раздраженно ответил Руденко. – Водили ее к врачам. Все одно талдычат: много ест, мало двигается. Короче, тебе задача понятна. Ну как, возьмешься?
– Возьмусь, – решительно ответил я.
– А почему?
Он наконец посмотрел мне прямо в глаза, и вот тут у меня впервые возникло ощущение крупного подвоха.
– Что – почему?
– Почему берешься за такую работу? Ты молодой красивый мужик, ты что, другого занятия себе найти не можешь?
Значит, Нана ему не сказала про мои проблемы. Или сказала, а теперь он хочет проверить, не попытаюсь ли я соврать. Нет, Михаил Олегович, не попытаюсь. Себе дороже выйдет. Конечно, в ресторан я пришел вовремя, даже чуть раньше назначенного времени, и Руденко не видел, как я прихрамываю и опираюсь на палку. Когда он явился, я уже сидел за столиком, благоразумно спрятав палку за оконной шторой, и, наверное, внешне производил впечатление человека вполне здорового и полного сил.
– Пока не могу. У меня была серьезная травма, бороться с полновесными взрослыми мужиками мне запретили как минимум года на два, так что работать я могу пока только с детьми. А жить-то надо на что-то.
– Ладно. – Он, казалось, был вполне удовлетворен моим ответом. – О себе расскажи. Кто ты, что ты. Родители кто. Откуда родом.
Я рассказал про маленький провинциальный городок, про маму-учительницу и папу – школьного физрука, про выдающегося спортсмена, который давным-давно, еще при советской власти, получил срок за «незаконное обучение карате» (представляете, была такая статья в тогдашнем Уголовном кодексе! Страна непуганых идиотов!) и после отсидки обосновался в нашем городке и с удовольствием тренировал всех желающих, когда эту идиотскую статью отменили. Что самое обидное, отменили ее через полтора месяца после того, как его освободили. Вот судьба, да? Если бы со мной такое случилось, я бы, наверное, сдох от ненависти, а он – ничего, улыбался, веселый такой был мужик, и детишек очень любил, и на жизнь никогда не жаловался, во всяком случае, я ничего такого от него не слышал. Рассказал про свои спортивные достижения, первенства, призы и кубки, которые выигрывал.
– Родители, значит, учителя, – констатировал Руденко, вытирая губы салфеткой. – Это хорошо. Мы с тобой, значит, родственные души получаемся. У меня мать в гороно работала, тоже всю жизнь со школами и учителями дело имела. Ты небось и не знаешь, что такое роно.
– Почему же, знаю, – улыбнулся я. – Мама рассказывала. И папа тоже. Когда я был маленьким, гороно еще был, и я постоянно про него слышал. Туда все время кого-то вызывали, а оттуда приходили руководящие указания.
– Все верно. Личная жизнь у тебя как устроена? Женат?
– Нет. И не был пока. Детей тоже нет.
– С бабой какой-нибудь живешь?
– Сейчас нет.
Ответил я машинально, а сам в это время подумал, что манера общения у этого дядьки как-то плохо соединяется в моем представлении с бескорыстной помощью молодым поэтам. Ой непросто там все, ох непросто, не зря Нана беспокоится. Руденко больше похож на заурядного бандюка в возрасте, чем на спонсора малопрестижных литературных изданий.
Он задал мне еще множество вопросов, после чего подвел итог:
– Ладно, ты мне подходишь. Завтра придешь ко мне домой, познакомишься с Даной, посмотришь комнату, в которой будешь с ней заниматься, и составишь список, чего там купить надо или сделать. Я в этом не разбираюсь. Что скажешь – куплю. Остальное за тобой.
– Дана? – переспросил я. – Редкое имя.
– Богдана. Украинское имя. У меня жена из Украины, дочку в честь деда своего назвала, его Богданом звали. У нас еще старший сын есть, он сейчас в Англии учится, так она его в честь своего брата назвала Тарасом.
Он вдруг посмотрел на меня хитро-хитро и впервые за весь разговор улыбнулся. Правда, коротко и скупо, но все-таки это была улыбка.
– Я своей жене всегда уступаю в мелочах, пусть думает, что она тоже что-то может. Но имей в виду: хозяин в доме – я, и только я. И все вопросы решать только со мной. Ты понял?
– Понял, – кивнул я. – Все вопросы – только с вами.
– И еще: четкость и организованность. Никаких опозданий, прогулов, пропусков занятий. Составишь план, заведешь дневник, будешь все записывать. Я буду регулярно проверять.
Ишь ты! План, пропуски занятий, дневник… Сразу видно, что мамаша в гороно работала. Не зря говорят, что все мы родом из детства.
– Приезжать будешь к семи утра, – продолжал между тем Михаил Олегович.
Я чуть не поперхнулся. Как – к семи утра?! С какой это стати? Это где ж вы видели такой рабочий день? Но возмутиться вслух я не успел, потому что вспомнил об обещанной зарплате. Наверное, потому она такая высокая, что у Руденко требования просто офигенные.