Дьявольская Королева
Джинн Калогридис
Дьявольская Королева
ЧАСТЬ I
БЛУА, ФРАНЦИЯ
АВГУСТ 1556 ГОДА
ПРОЛОГ
На первый взгляд он казался непримечательным — невысокий, полноватый, с седеющими волосами, да и одет как простолюдин. С третьего этажа я не видела его лица, но заметила, что он пошатнулся, едва ступив на брусчатку, после чего жестом потребовал трость и ухватился за руку кучера. Даже теперь он двигался осторожно, то и дело останавливаясь, и я в ужасе подумала: «Он всего-навсего больной старый человек».
Над рекой собирались тучи, грозя разразиться бурей, а пока проглядывало солнце, его лучи пробивались между облаками и ослепительно отражались от вод Луары.
Я отошла от окна и уселась в кресло. Мне хотелось поразить своего гостя, очаровать его, скрыть от него свою нервозность, хотя в последнее время у меня не хватало сил на притворство. Платье на мне было простое, траурное. Какое уж тут величие? Да и сама я была толстой, некрасивой и печальной.
— Слава богу, что они всего лишь дети, — пробормотала повитуха.
Она думала, что я сплю. Но я услышала и поняла: жизнь королевы ценится выше, чем жизни ее дочерей. Сыновья — другое дело; если королева оставила после себя сыновей, значит, родословная в безопасности. Мне хотелось ударить повитуху; сердце мое было разбито. Однако надежда в нем еще теплилась.
К последней попытке деторождения я подошла без страха: я сильна, настроена решительно, боли не боюсь, и мне этот процесс всегда давался легко. Я даже имена выбрала: Виктория и Жанна. Руджиери предсказал, что я рожу девочек-близнецов. Только не предсказал, что они умрут.
Первый младенец очень долго не появлялся. Так долго, что мы с повитухой начали беспокоиться и я устала сидеть в родильном кресле.
День закончился, а посреди ночи родилась Виктория. Прежде я не видела такого маленького младенца. Она была слишком слаба, чтобы закричать по-настоящему. Ее появление не принесло мне облегчения: Жанна отказывалась покидать мой живот. Схватки продолжались; пролетела ночь, настало утро, затем и день… Положение ребенка в утробе не позволяло ему выйти. Чтобы вытащить ее, не убив при этом меня, решили сломать ножки.
Рука повитухи погрузилась в меня, послышался глухой хруст крошечных костей. Я закричала не от боли, а от ужаса. Жанна родилась мертвой, я даже не стала на нее смотреть.
Виктория, ее больная сестренка-близнец, прожила три недели. В тот день, когда и она почила, на меня снизошла холодная уверенность: после всех этих лет магия Руджиери не действует; мужу и моим остальным детям угрожает смертельная опасность.
В книге, написанной пророком, был катрен, которого я боялась, он предсказывал судьбу моего дорогого Генриха. Я искала ответ и не могла успокоиться. Мне необходимо было услышать правду из уст знаменитого человека.
Стук в дверь и тихий голос стражника вернули меня в реальность. Я откликнулась, дверь распахнулась, и на пороге возник охранник вместе с опиравшимся на него хромым гостем. На лице охранника я заметила удивление: он не ожидал увидеть меня совсем одну. Но я специально отослала Диану с поручением и избавилась даже от мадам Гонди, желая оставить беседу с моим гостем в секрете.
— Madame la Reine. Ваше величество.
Его произношение выдавало его южные корни. У него было мягкое круглое лицо и очень добрые глаза.
Мадам Гонди говорила, что он еврей, но по чертам я этого не заметила. На ногах он держался нетвердо даже с тростью, тем не менее снял шляпу и умудрился сделать вполне приемлемый поклон. Волосы, длинные и спутанные, редеющие на макушке, свесились и закрыли лицо.
— Ваше приглашение — высокая честь, — продолжал гость. — Величайшее мое желание — оказаться полезным вам и его величеству. Попросите мою жизнь, и она будет вашей. — У него дрогнул голос, рука, в которой он держал шляпу, затряслась. — Если вы изволили заподозрить меня в какой-нибудь ереси, то смею заверить, что я добрый католик, посвятившую свою жизнь служению Господу. Я записывал свои видения по Его воле; их прислал мне Господь, а не нечистая сила.
Мне было известно, что его часто обвиняют в связи с дьяволом. Последние несколько лет он переезжал с одного места на другое, чтобы избежать ареста. Хрупкий, ранимый, он смотрел на меня с робким ожиданием. Он прочел мое письмо, хотя, несомненно, слышал о ненависти моего супруга, короля, к оккультным наукам и протестантам. Возможно, он боялся, что его заманили в инквизиторскую ловушку.
— Не сомневаюсь в этом, господин Нострадамус, — ласково произнесла я и протянула ему руку. — Потому и обратилась к вам за помощью. Благодарю, что для встречи с нами вы проделали столь долгий путь. Мы очень признательны.
Страх отпустил его. Он содрогнулся всем телом, проковылял вперед и поцеловал мне руку. Волосы мягко упали мне на пальцы, и я почувствовала запах чеснока.
Подняв глаза на стражника, я сказала:
— Оставь нас.
Тот поднял бровь: дескать, почему мне так не терпится его отпустить? Но мое лицо хранило строгость. Стражник кивнул, поклонился и вышел.
Я осталась с пророком один на один.
Господин Нострадамус выпрямился и попятился. Он перевел взгляд на двор за окном, и нервозность сменилась спокойной уверенностью.
— А, дети, — пробормотал он себе под нос.
Повернувшись, я увидела на лужайке Эдуарда, бегущего за Марго, и маленького Наварра. Они не обращали внимания на крики гувернантки, пытавшейся их урезонить.
— Его высочество принц Эдуард, — пояснила я, — любит гоняться за маленькой сестренкой. Для своих пяти лет Эдуард необычайно высок.
— Двое младших — мальчик и девочка — кажутся близнецами, но я знаю, что это не так.
— Это моя дочь Марго и ее кузен Генрих Наваррский. Мы называем его Маленький Генрих, а иногда — Наварр, чтобы не путать с королем.
— Сходство поразительное, — заметил гость.
— Им обоим по три года, месье. Марго родилась тринадцатого мая, а Наварр — тринадцатого декабря.
— Связаны судьбой, — изрек господин Нострадамус и рассеянно посмотрел на меня.
Его глаза казались слишком большими для его лица, как и у меня, только у него они были светло-серыми. Под его взглядом, полным детской открытости, мне вдруг стало не по себе.
— У меня был сын, — промолвил он грустно, — и дочь.
Я открыла рот, собираясь выразить сочувствие и сообщить, что слышала его историю. Самый талантливый врач во всей Франции прославился тем, что многих спас от чумы, но не уберег от нее жену и детей.
Но я не успела вставить и слова, поскольку гость продолжил:
— Не хочу показаться чудовищем, мадам, говоря о своем несчастье, в то время как вижу вас в трауре. Просто поверьте: я понимаю ваше горе. Недавно я узнал, что вы оплакиваете потерю двух маленьких дочек. Нет большей трагедии, чем смерть ребенка. Молюсь Господу, пусть он облегчит вашу боль и страдания короля.
— Благодарю вас, господин Нострадамус — Сочувствие его было таким искренним, что я боялась заплакать, а потому сменила тему. — Прошу вас, садитесь. Вы и так уже из-за меня намучились. Присаживайтесь, я расскажу вам, когда родились дети.
И я указала на кресло, стоявшее напротив меня, и на пуфик, принесенный специально для его ноги.
— Вы очень добры, ваше величество.
Гость опустился в кресло, с легким стоном положил на пуф больную ногу и подвинул трость к себе поближе.
— Вам понадобятся бумага и перо, месье?
Нострадамус постучал по лбу пальцем.
— Нет, я запомню. Начнем со старшего ребенка. Дофин родился девятнадцатого января тысяча пятьсот сорок четвертого года. Для правильного гороскопа мне нужны…
— Час рождения и место, — перебила я. — Ни одна мать не забывает таких вещей. Франциск родился во дворце Фонтенбло, через несколько минут после четырех часов дня.
