Дьявольская Королева

Когда наконец я снова заснула, сны были тревожными, состоявшими не из образов, а из звуков. Крики тетки, требующей, чтобы мужчины отпустили ее юбки, ржание лошадей, призывы повстанцев, жаждущих нашей смерти. Мне чудился стук лошадиных копыт, шум дождя, мужские голоса и отдаленные раскаты грома.
Сознание вернулось, словно вспышка молнии. Я поняла, что стук копыт, голос Клариссы и более низкий мужской голос звучат в реальности.
Соскочив с кровати, я подбежала к окну. Оно находилось невысоко, и я могла бы спокойно в него посмотреть, но мне мешали ставни, до которых мне было не дотянуться. Я осмотрелась в поисках стула, в этот момент отворилась дверь, и вошла служанка. Она была немногим старше меня, но достаточно рослая. Повинуясь моему нетерпеливому приказу, она открыла ставни и отпрянула, ее глаза широко распахнулись от страха.
Я выглянула. На большой лужайке, выстроившись в четыре ряда, стояли две дюжины всадников с саблями у пояса.
Моя вера в магию Руджиери обрушилась в одно мгновение, Крыло ворона оказалось бесполезной вещицей. Мне никогда не прийти к власти, мне вообще не суждено повзрослеть. Я попятилась от окна.
— Где она? — шепотом спросила я девочку.
— Мадонна Кларисса? У входной двери. Говорит с двумя мужчинами. Они просили привести вас. Она на них сердита, не желает вас будить. Она их ругает, и они… — Служанка прижала ладонь к губам, словно испугалась, что ее стошнит, затем взяла себя в руки. — Вчера вечером мадонна Кларисса позвала меня и сказала, что, если с ней что-нибудь случится, я должна отвести вас к родственникам ее матери. — Служанка нервно глянула на дверь. — Они будут вас искать, если мы не спустимся. Но…
Я вопросительно подняла брови.
— Но мы можем воспользоваться служебной лестницей, — продолжила она. — Нас никто не увидит. Здесь есть места, где можно спрятаться. Думаю, мадонна Кларисса хочет этого.
Я надеялась, что тетка действительно этого хочет. Она знала: если я не появлюсь, повстанцы станут ее пытать, чтобы выяснить, где я, и могут даже убить. Побег казался возможным, хотя и маловероятным, но мое исчезновение, несомненно, было бы для Клариссы крайне опасным. Взвесив все это, я медленно подошла к кровати, пошарила под подушкой и вынула спрятанный камень. Я посмотрела на его блестящую поверхность — черное зеркальце на моей ладони — и увидела отражение Клариссы.
Тетя подняла меня, дав притронуться к детскому лицу Лоренцо; подняла, спасая от повстанцев, даже когда те пытались порвать ее на части. Ничто не мешало ей спокойно уехать с мужем и детьми, оставив нас, наследников, в руках повстанцев. Но, как и ее дед, Кларисса не могла бросить людей ее крови.
Я положила бесценный камень на подушку, сняла серебряный талисман на кожаном шнурке и опустила его подле камня.
— Принеси, пожалуйста, мою одежду, — велела я служанке. — Я выйду к ним.
  
ЧАСТЬ III
 
ЛИШЕНИЕ СВОБОДЫ
 
МАЙ 1527 ГОДА — АВГУСТ 1530 ГОДА
 
  
ГЛАВА 6
 
Образы того дня четко запечатлелись в памяти: долгий спуск по лестнице, вестибюль, Кларисса в накинутой на плечи шали, скрывающей разодранную золотую парчу. Поврежденная рука — сейчас она была подвешена на косынке — не оставила в ее лице ни кровинки. Хотя человек, с которым говорила тетя, был на голову выше нее и по обе стороны от него стояли мужчины такого же роста, Кларисса казалась выше их всех. Она резко жестикулировала здоровой рукой и вела себя так же бесстрашно, как и с кардиналом в то утро, когда Пассерини сообщил ей о снятии Папы Климента.
Услышав мои шаги, тетин собеседник повернул голову. Он был очень спокоен, и я вспомнила оброненные Пьеро слова о собаке: та, что не лает, скорее всего, и укусит. Волосы, борода и глаза мужчины были одного цвета с коричневым плащом. Это был Бернардо Ринуччини, командир повстанцев.
Помню, как округлились его глаза при моем появлении, как открыла рот тетя Кларисса. Она обернулась через плечо и застыла.
— Обещайте, что не причините ей вреда, — обратилась я к генералу. — Тогда я пойду с вами.
Ринуччини посмотрел на меня сверху вниз.
— У меня нет причин вредить ей.
— Обещайте, — настаивала я, не сводя с него взгляда.
— Обещаю, — кивнул Ринуччини.
Я подошла к нему. Кларисса явно была в ужасе: я безвозвратно выскользнула из-под ее опеки. Но я испытывала еще больший ужас, потому что заметила, как в одно мгновение гордый дух в ее глазах померк.
Они меня повели. Шла я быстро, так что у них не было повода притронуться ко мне. Когда я показалась на пороге, всадники на лужайке ликующе завопили. Затем меня подсадил на лошадь военный благородного происхождения. У него была не сабля, а оружие, которого я прежде не видела: аркебуза — нечто вроде миниатюрной пушки. Из нее можно было метать свинцовые снаряды в отдаленную цель. Военный взглянул на меня с торжеством и отвращением: никогда еще ему не доставался столь ценный и ненавистный трофей.
Рассветное солнце сушило землю после ночного дождя, лошади скакали по колено в тумане. Вокруг тишина. Потрясенная собственным решением, я сидела в седле, чувствуя спиной грудь своего опекуна.
Через несколько часов мы вернулись в город, но двинулись не к югу, не к площади Синьории, а в северном направлении. На улицах было много народу, и наша кавалькада привлекла внимание, однако люди в основном не замечали маленькую девочку рядом с одним из всадников. Некоторые прохожие узнали меня, и вслед нам раздались слабые проклятия, словно камни, брошенные с дальнего расстояния. Эти крики меня не напугали.
Наша процессия завернула на незнакомую улицу, окруженную каменными стенами, толстыми и высокими, шедшими сплошной чередой. Я увидела в них узкие двери, расположенные на большом расстоянии друг от друга.
Мы остановились у такой двери. В ней имелось две железные решетки, за первой, на уровне глаз, висела темная занавеска; вторая, незанавешенная, размещалась на уровне ног.
Один из всадников спешился и постучал в дверь, другой снял меня с лошади. Дверь отворилась, меня втолкнули внутрь и быстро заперли.
Спотыкаясь, я добрела до каменного двора, затененного высоким зданием. Подняв глаза, я увидела женщину, увядшую, бесцветную, одетую во все черное, за исключением белого чепца под длинным покрывалом. Она красноречиво приложила к губам палец, и я молча последовала за ней в здание, такое же некрасивое, старое и безмолвное, как она. Мы поднялись по двум пролетам узкой лестницы и пошли по длинному коридору. Монахиня привела меня в крошечную каморку с кроватью у стены и двумя стульями.
На стульях сидели две девушки в потрепанных коричневых платьях. Заметив меня, они перестали штопать и тоже приложили пальцы к губам.
Девушки неумело стали снимать с меня одежду. Вряд ли когда-нибудь им доводилось видеть столь красивые вещи. Они не знали, как отстегнуть рукава. Наконец им это удалось; и я словно шагнула из платья в неизвестность.
  
ГЛАВА 7
 
На одной из самых узких улиц Флоренции стоит доминиканская обитель, известная как монастырь Святой Катерины Сиенской. Жители монастыря яростно противостояли Медичи и поддерживали повстанцев. Монастырь благоволил бедным. Шесть его пансионерок — девушек на выданье или моложе, чьи родственники прикинули, что дешевле держать их в монастыре, — происходили из самого низкого класса ремесленников: красильщиков, ткачей и чесальщиков шерсти, на которых тяжелый труд оставил неизгладимый след, искривил руки и тело, испортил легкие. Эти мужчины заболевали и умирали молодыми, так и не вырастив дочерей, которых матери не в состоянии были прокормить. Именно эти люди порвали флаги Медичи и подожгли их из ненависти к богатым и сытым.
В монастыре стояло зловоние, поскольку древняя канализация вконец испортилась. Монахини постоянно ползали на коленках, скребли полы и стены, но уничтожить запах не получалось. Все обитатели монастыря были худы и голодны. Об уроках латинского девочки даже не слыхивали, никто не учил их писать и считать. Им полагалось только работать. У аббатисы, сестры Виолетты, не было сил любить или ненавидеть меня, она была слишком занята своими обязанностями, чтобы волноваться из-за политики. Ее просто устраивало, что повстанцы вовремя платят за мое содержание.