Искатель. 1967. Выпуск №5

— Шевчук, — позвал он, — Шевчук…
Сашка растерянно оглянулся. Последняя мысль была: «Ухлопают меня и уведут «Атлант».
Сашка кинулся вперед и швырнул лом в шатуны…
* * *
…Романов поднялся из-за стола. Сказал Тарасову:
— Ну ладно, браток. Поеду в Ростов.
В тот же вечер Романов доложил начальнику Дончека о том, что капитан «Атланта» и его группа арестованы.
— Никто не ранен? — спросил Скорятин.
— Нет, — ответил Романов, — обошлось.
— Ну вот и хорошо, — сказал начальник Дончека.
Романов вышел из кабинета.
Начальник Дончека поднял телефонную трубку. Поздними петухами пропели в трубке гудки. Было уже далеко за полночь.
— Да, — сказала телефонистка, — слушаю.
— Соедините меня с секретарем Донкома, — сказал Скорятин.
И вновь петухами пропели в трубке гудки.
— Слушаю, — ответил секретарь Донкома.
— Вы дали распоряжение сообщить немедленно о ходе расследования случая с «Атлантом».
— Да, — сказал секретарь Донкома.
— Капитан «Атланта» арестован. Установлен его корреспондент. Это один из недобитых сподвижников Улагая. Очевидно, вновь хотели собрать свои банды.
— Я жду вас через полчаса, — ответил секретарь.
Когда Скорятин спустился на первый этаж, Романов заворачивал на столе дежурного дневной паек — две селедки и кусок хлеба.
Они вышли вдвоем.
— В Донком? — спросил Романов.
— Да, — ответил Скорятин, — в Донком, — И тут же добавил: — Я слышал — у вас сынишка объявился?
Романов помолчал минуту, затем сказал:
— Да.
Вышли к фонарю. Жиденький свет освещал мостовую. Скорятин полез в карман и, достав что-то, разжал ладонь. На ладони лежал обкатанный в табачные крошки кусок сахара.
— Возьмите, — сказал начальник Дончека.
Следователь улыбнулся.
— Давайте, ребенок все-таки…
Романов повернулся и пошел вверх по Таганрогскому проспекту. Начальник Дончека, глядя ему вслед, подумал: «В трудное время мы живем… В трудное время…» Запахнул шинель и зашагал по разбитой мостовой.
Дождь сменился снежной крупой. Когда Скорятин подходил к Донкому, мостовая была уже бела. Зима заходила над Доном.
 
Л. ШЕРСТЕННИКОВ
НЕФТЯНОЙ КОРОЛЬ [1]
Фото автора
Далекое-далекое детство. Тихая, дремотная речка в ивняках. Красная от зорьки вода. Заки шлепает по облакам, стынущим в лужах, вышагивает за братом. В руках Закира — удилища, у Заки на ивовых прутиках — пятьдесят пять рыбок. А как же — добыча! В голодный сорок седьмой год даже детская забава была подспорьем семьи.
…Институт. Заки решил, что слабым буровику быть нельзя. Пропадешь. А тут еще ростом не вышел. «Ничего, наверстаю!» Главное — беспощадность к себе и жестокий спортивный режим. Гантели поднять — тысячу! Отжимания от пола — пятьдесят! На практике в городе Октябрьском Ахмадишин по нескольку раз взбегал на крутую гору. Потом с тяжелым рюкзаком — по полной туристской выкладке. Раз, два, три…
Ахмадишин начинал работать в Татарии, в Азнакаеве. Контора бурения была сложившейся, крепкой. Приехал после института, предстал перед директором. Головастый мужик, в бурении — волк, Курышев Николай Иванович, из Куйбышева. Глянул он на Заки, документы повертел и снова уставился, словно проверял.
— Ну, так-то. Рабочим пойдешь, помбуром?
Ахмадишин знал, что после института если не в канцелярию, то только помбуром и могут поначалу поставить.
— Пойду.
Четыре месяца помбурил, потом стал бурильщиком, а потом уж и мастером поставили, подменным. Контора крепкая была. Во всем Поволжье, Татарии, Башкирии знали бригаду Михаила Петровича Гриня. Здесь он Звезду Героя получил, и здесь его депутатом сколько раз избирали. В иные годы он давал свыше тридцати тысяч метров проходки. Юнкир Мухарметов тоже ставил рекорды бурения.
Заки нравилось оставаться за мастера, практика — отличная, хоть и боязно бывало: как бы чужую скважину не загубить. А в бурении случаются и неожиданности: только что все шло нормально — глядишь, уже критический режим, а то и совсем аварией пахнет. То скважина раствор «глотнет» — разорвется пласт, и бурильный раствор, вместо того чтобы на дело идти, уходит в эту прореху. А раствор — деньги. Остановил бурение — инструмент может «прихватить». Застрянет колонка труб в скважине — зубами не вытащить. А то потянешь, оборвешь — и пропадет инструмент, да и всю скважину похоронишь: опять деньги.
Так вот, чтобы всего этого не произошло, нужно очень хорошо чувствовать, что происходит там, у тебя под ногами, на глубине, видеть сквозь землю. И Заки учился понимать «характер» инструмента и «нрав» стихийных сил природы, их постоянное взаимодействие и борьбу, становился подземным следопытом.
Так больше года подменял кого-либо Заки. И каждый день открывал для себя новое. Пришел к главкому инженеру, сказал решительно: «Сколько по чужим дворам ходил?» — «Все, — ответил тот. — Больше не придется. Новую бригаду организуем, ты ее и возьмешь».
В злополучную субботу 16 сентября попал Заки в автомобильную катастрофу. Диагноз врачей звучал приговором: сильное сотрясение мозга, паралич левой стороны тела.
В сознание приходил медленно. Повсюду слышался неистребимый шум воды, казалось, льющейся из тысячи кранов, тугие толчки сердца, рождающие удары тупой боли в плечах, ключице, затылке… Бесконечная ярко-оранжевая лента неслась перед глазами, завихряясь радужными разводами при каждом толчке.
— Доктор…
Вспыхнули белые пятна ламп и провалились в черноту. Словно сотни тысяч иголок вонзились в голову и двинулись вдоль спины, разрывая позвоночник.
Глаза врача смотрят не мигая…
— Доктор… Неужели все?..
Сквозь какую-то странную, нерезкую пелену Заки видит заплаканные глаза жены.
— Ничего, Венера, — пытается он улыбнуться краешком рта. — Отлежаться, конечно, придется, сегодня, завтра, ну, еще денек, а в четверг на работу. Спешить надо — ведь мне обещали дать бригаду. Я уж попрощался со своей.
Больничную палату Заки покинул лишь через три месяца.
И неумолимая запись в справке: «Инвалид второй группы», и рецепт на долгие годы, а может быть, и навсегда: «Покой, покой и покой…»
Но разве можно списать по болезни из буровых мастеров того, кто хоть раз видел, как бьет фонтан маслянистой нефти и как в знак высшего признания заслуг мажут друг друга буровики этим «черным золотом»?
В тресте Заки работу подыскали быстро: инженер-технолог по Азнакаевской конторе бурения. Задачи нужные — изучение существующей технологии и внедрение более совершенных методов. Всем занимались — улучшали долота, изучали использование турбобуров. Проблем хватало.
Снова поиск, снова постижение искусства: взять у природы тщательно укрытые богатства наиболее эффективным способом.
Так Ахмадишин провел два года.
«Твоя перспектива — конторский служащий», — говорили знакомые.
«Нет, тысячу раз нет!» Лечение, массажи, тренировки… И опять лечение… И еще массажи…
Через полтора года себе он скажет: «Могу работать буровиком!»
Тогда уже много было известно о Тюмени, и Ахмадишин послал письмо в Сибирь. На ударной комсомольской ответили быстро: «Приезжайте, будете бурмастером Усть-Балыкской конторы».
Так у Заки появился новый адрес — Нефтюганск.
В бригаду Ахмадишин попал уже пятым по счету мастером. Заросшая грязью, разболтанная буровая. Поджарый и хрупкий Заки казался совсем мальчишкой среди кряжистых, широких в кости рабочих. И те, словно изучая, определяли нового мастера: надолго ли?..