Проклятый Легион

Норвуд обнаружила, что находится везде, но нигде конкретно. Странное ощущение, ведь она привыкла, что ее мысли и чувства сосредоточены в одном–единственном месте, а не рассеяны по площади размером с маленькую страну. Но ей понравилось это ощущение, и она чувствовала себя вполне уютно.
— Значит, тебе нравятся Сэйлинт, и ты хотела бы жить, как мы?
Голос пришел из ниоткуда и отовсюду сразу. Казалось, он эхом прокатился по ее сознанию.
— Да. Если это то, как вы живете, мне бы хотелось так жить.
Ощущение, похожее на тихий, ласковый смех закружилось вокруг нее.
— Доктор Валери чувствовала то же самое. Она спрашивала, не можем ли мы забрать ее из ее тела и сделать частью нас самих.
— И вы смогли?
Норвуд почувствовала, как глубокая печаль пронеслась по ней.
— Нет, к несчастью, нет. Даже когда хадатане пришли убить ее.
— Мне очень жаль.
— Да, хадатане принесли нам много горя. Чувство, которое мы прежде очень редко испытывали. Однако каждое переживание несет урок, и это — не исключение. Они учат нас тому, чему мы могли бы научиться. Норвуд вспомнила о Болдуине. Интересно, он тоже видит этот сон? Она начала спрашивать, но голос перебил.
— Нет, другой солдат видит другие сны. Сейчас мы тебе покажем.
Не успела Норвуд возразить, как стала частью кошмара.
Болдуин спал около получаса, когда его потрясли за плечо. Это был его помощник, лейтенант Лист, стоящий возле раскладушки.
Болдуин перекинул обутые ноги через железную рейку и почувствовал, как они погрузились в грязь. Ему в руки сунули чашку горячего, дымящегося кофе, и он взял ее.
— Да? Какого черта он хочет теперь?
«Он» относилось к генералу Натану Копеку, двадцатиоднолетнему племяннику императора, главной занозе в заду. Лист понял и ответил соответственно.
— У генерала есть план, и он хочет узнать ваше мнение.
Болдуин тихо хихикнул.
— Это будет знаменательный день. Однако ваша тактичность оценена и однажды пригодится. Если вы, конечно, выживете.
Лист улыбнулся, кивнул и выскользнул через щель в занавеске.
Болдуин встал, маленькими глотками выпил кофе, наслаждаясь теплом, разливающимся в желудке. Он подумал о бритье, но решил, что это пустая трата времени, и отдернул занавеску.
Под ногами хлюпало. Болдуин обошел ящики с боеприпасами и вошел в центр управления. Компьютер тихо попискивал, бормотало радио, и штабной сержант Мария Гомес ругалась, выуживая из грязи упавшую ручку. Поначалу они еще пытались бороться с грязью, но это оказалось почти невозможным, и в конце концов они плюнули.
— Черт бы побрал этот гнойник!
Болдуин снял со стула свою портупею, надел ее и застегнул.
— Я поддерживаю это предложение.
— О, простите, сэр. Я не знала, что вы здесь.
— Ничего, сержант. Можете ругать эту планету сколько хотите. И добавьте немного от меня.
Гомес улыбнулась. Полковник был ничего, даже очень ничего, чертовски красив. Жаль, что она не офицер. Она бы закрутила ему мозги.
— Не хотите поесть, сэр? У меня тут сильно видоизмененные Х-крысы на плите.
Болдуин потянул носом. Гомес все что угодно умела приготовить вкусно — это знали все, — и запах был соблазнительный. Но Копек придет в ярость, если Болдуину потребуется больше десяти минут, чтобы дойти до командного бункера.
— Спасибо, но некогда. Генерал ждет.
Гомес хотела сказать что–нибудь утешающее, но не осмелилась. Это значило бы поднять завесу притворства, которая висела над бригадой, нарушить правила игры, в которой все они делали вид, что генерал заслуживает своих комет и вообще разумное существо. Нет, это совершенно невозможно, так что она прикусила язык.
Болдуин выбрал пончо из трех или четырех, висящих возле выхода из бункера, и надел его. Потом открыл дверь в тамбур, подождал, когда компьютер выпустит его, и поднялся по скату на поверхность.
Стояла ночь и чертовски скверная. Дождь застучал по макушке Болдуина, его дыхание затуманило воздух, а ботинки увязли в трясине. Потребовалось усилие, чтобы вытащить их, шагнуть вперед и дать им увязнуть снова.
Часовой хотел отдать честь, вспомнил, что нельзя, и попытался скрыть то, что сделал.
Болдуин улыбнулся.
— Спасибо, рядовой. У гадов и так достаточно преимуществ. Нечего выбирать для них мишени.
— Да, сэр, я не хотел, сэр, простите, сэр.
— Ничего. Надеюсь, тебя скоро сменят. Часовой промолчал, но на душе у него потеплело, а офицер потащился прочь.
Командный бункер находился на дальней стороне огороженной территории базы, нарочно отделенный от его, Болдуина, на случай нападения, а значит, идти ему было далеко.
Осветительная ракета взвилась в воздух, взорвалась с громким хлопком и залила огневую базу резким белым светом. Тут же загрохотал тяжелый пулемет — гады прощупывали внешнюю проволоку. Замелькали энергетические лучи, зажужжали роботы, занимая свои места, и кто–то взорвал секцию радиоуправляемых мин.
Это был маневр, цель которого не давать людям спать и держать их в напряжении, чтобы боялись каждого чиха. И это работало, потому что боевой дух уже начал падать, прихватывая с собой эффективность сопротивления.
Шинный бронетранспортер, полностью оснащенный для войны в пустыне и отправленный по ошибке на Агуа IV, обогнул защищенную мешками с песком палатку и потерял сцепление. Водитель дал полный газ, и покрышки заныли. Грязь полетела во все стороны.
Вязкая жижа забрызгала пончо Болдуина и стекла на его ботинки. Он отвернулся, выбрал другой путь и пошел дальше.
Бронетранспортер был хорошим примером того, как хреново обстоят дела. А все началось с того, что туземцы, упрямая кучка разумных четырехногих, не согласились с аннексией и начали вести эффективные партизанские бои против «имперских поджигателей войны».
Разгневанный этой изменой, сам главный поджигатель лично отправил на Агуа IV армейскую бригаду под командованием своего любимого племянника. Надо же где–то закалить парня и подготовить его к нанесению увечий в поистине массовом масштабе.
И плевать, что юнец только–только окончил Императорскую Военную Академию, плевать, что он чертовски высокомерный да еще и пристрастился к марихуане. И плевать, что идиоты снабженцы продолжают посылать им технику для боев в пустыне, и что туземцы превосходят их численно тысяча к одному, и что местность почти непроходима. Бригада обязана была победить или она навсегда запятнает несуществующую честь империи.
Однако, как ни плохи дела, Болдуин не сомневался, что он мог победить, если бы ему позволили командовать его собственными войсками. Но это было невозможно, так как генерал Натан Копек отказался от роли номинального командующего и настоял на том, что сам будет принимать решения, какими бы глупыми, нелогичными или самоубийственными они ни оказались.
Раздался рев. Черный транспортно–десантный самолет прошел над головой и опустился к хорошо защищенной зоне посадки (ЗП). За ним пронесся еще один и еще непрерывным потоком… Потом они пошли.
Дождь заставил Болдуина поморгать. Капли сбежали по лицу и тонкой струйкой потекли по шее. То ли от дождя, то ли от чего–то другого его пробрала дрожь.
В чем дело?.. Ни учений, ни боевых вылетов на этот вечер не намечалось. Затем его осенило. Копек! Этот жалкий ублюдок что–то затеял!
Болдуин побежал к командной палатке. Грязь засасывала ботинки, будто пытаясь его удержать. Он ощущал движение вокруг себя. Тяжело вооруженные отряды выходили из подземных бункеров и двигались к ЗП.
Черт! Черт! Черт! Что еще придумал этот слабоумный?
У командного бункера мелькнул свет, и Болдуин поспешил туда. Часовой двинулся ему наперерез, но увидел, кто это, и отступил.
Спуск был скользким от дождя, но чистым, благодаря усилиям несчастных рядовых, назначенных в этот дерьмовый наряд. Болдуин приложил ладонь к дверному замку. Компьютер бункера узнал его и впустил внутрь.
Тамбур был полон аккуратно расставленных ботинок и аккуратно развешанных пончо. Возможно, Копек и наркоман, но наркоман чистоплотный, и помоги боже тому неряхе, кто наследит в личных владениях генерала.