Эпоха тьмы (ЛП)

Леон Киитер подался вперед и прижался лбом к холодному стеклопластику бронированного смотрового окна, сжав лицо ладонями.
Он смотрел вниз, на агромир у себя под ногами, не осмеливаясь взглянуть в пугающую темноту. Планету окутала ночь, но тут и там горели огни, разбросанные повсюду неровные яркие запятые.
Огни пожаров пылающих городов, жуткие, желто-оранжевые, горящие повсюду, куда он ни обращал взор.
Среди холода и тишины Леон смотрел, как разгорается далекое пламя.
Ник Кайм
ЗАБЫТЫЕ СЫНЫ
Посадка
 I 
Гека’тан поднялся из дымного облака, будто ожившая статуя из оникса. Женщина была жива, но без сознания. Серые завитки дыма стекали с эбеновой кожи воина, заслонившего ее от взрыва. Под ногами хрустели обломки — большая часть потолка вместе со световыми вставками обвалилась. Где-то наверху, в техническом отсеке, мерцали оранжевые отсветы.
Огонь еще не добрался до залов медитации, и клубы дыма, валившие из вентиляционных клапанов, исчезали наверху. По крайней мере, она не задохнется. Там могут находиться другие раненые, нуждающиеся в помощи. Корабль вдруг накренился, отбросив Гека’тана к стене. Это была агония. Он ощущал сквозь переборку дрожь отказывающих двигателей, слышал завывание воздуха, стремительно утекающего через пробоину в фюзеляже.
Дверь заклинило. Гека’тан почувствовал за нею жар и услышал треск пламени, пожирающего соседний отсек. На время медитации его доспех был помещен в арморариум. Он вспомнил предбоевые клятвы, нанесенные на его наплечники и наголенники. Одна из клятв повторялась и на черной коже обнаженного тела воина:
Защищать слабых.
Она была написана на языке сигил, древнем языке Ноктюрна. Гека’тан родился из огня на этой дьявольской планете. Пламя не ослабляло его силы, а, наоборот, укрепляло. Он выбил дверь и зажмурился, когда огонь метнулся ему навстречу. Огненные языки быстро опали, как только выгорел весь кислород. До этого момента Гека’тан не двигался с места, и о том, что его коснулось пламя, напоминало лишь легкое покалывание на коже.
Перед ним был длинный коридор. Воздух дрожал от жара. Корабль снова встал на дыбы — до удара оставалось совсем немного. Он оглянулся на женщину.
Вокс рядом с ним ожил, прохрипев последние слова пилота:
— …падаем. Приготовиться… к удару. Храни… нас… Император.
Невозмутимый и спокойный даже перед лицом скорого и ужасного падения, Гека’тан нашел последнюю фразу любопытной. Она звучала почти как молитва.
Гудение двигателей перешло в визг. На несколько мгновений Гека’тан вспомнил… Крики, смерть, кровь. «Преисподняя наяву» — так сказал Гравий. Гека’тан пошатнулся — но не от слабости или усталости, а от воспоминаний о месте, где многие погибли и многие сбились с пути истинного.
Отец.
Неожиданно явившаяся мысль причиняла боль.
Вулкан был один. Один и в окружении. Они наступали. Он… он…
…тряхнул головой, отгоняя кошмар. Дым в отсеке и коридоре сгущался. Сквозь рев пламени Гека’тан услышал крики. Обреченный корабль входил в атмосферу слишком быстро и отвесно. Его борта содрогались в предчувствии последнего удара.
Внезапно изменившийся угол наклона свидетельствовал о том, что огненный полет подходит к концу. Впереди — трюм. Гека’тан был на полпути к нему, когда понял, что не успеет. Аркадез, если он еще жив, должен защитить других.
— Я иду, человек… — пробормотал он, разворачиваясь обратно к двери. По крайней мере одну жизнь он спасет.
Едва Гека’тан обхватил ее руками, «Грозовая птица» со страшной силой врезалась в землю, и мир взорвался, превратившись в огненный ад.
 II 
Ранее…
Персефия со страхом взглянула на своего хозяина.
На его груди лежала массивная, отделанная золотом кираса. На боку висел меч длиной и толщиной с ее руку. Тело закрывал доспех кобальтового цвета. Она увидела в глазах гиганта, пронизывающего ее взглядом, лишь холодный серый камень и снова уставилась в пол.
Легионес Астартес Бессмертного Императора, Его Ангелы Смерти — нет, не так — его Ангелы Смерти, были созданы, чтобы защищать человечество от опасностей, приходящих со звезд. Миллиарды миров, миллионы уживавшихся культур — теперь они ведут войну.
«Кто нас защитит от нас самих? — подумала Персефия, не поднимая глаз от сотрясающейся палубы. — И кто защитит нас от вас?»
Война была повсюду, или просто так казалось. В это Галактику заставили поверить пропагандисты, подстрекатели и вербовщики Имперской Армии. Где обещанная эра процветания и мира, ставшая возможной благодаря превосходящему всех и вся Империуму? В реальности Галактика раскололась.
Присоединиться к Императору, далекому и нематериальному существу — кто, кроме Его возлюбленных сынов видел Его? — или быть объявленным изменником. Еретиком.
Нет, опять не так.
Предпринималась масса усилий, чтобы доказать эмпирический факт: Император — не бог. Богов не существует.
Распространителей подобных идей и спорщиков теперь было не видно и не слышно. Идолопоклонство подлежало уничтожению — будущее за наукой и разумом, логика приведет человечество к вершинам. И все же слухи были.
А что другой, Хорус? Поджигатель войны, убийца планет, безжалостный демагог кровавого Крестового похода, тесно связанный со старой религией и прежней верой. Творец позорной и жестокой кампании на Исстваане. Ненавидимый и демонизируемый, он был чудовищем, существом из детских ночных кошмаров. Как легко дается падение сильным мира сего!
— Успокойся, — сказал кобальтовый гигант.
За ревом двигателей Персефия едва распознавала собственные мысли, уже не говоря о голосе. Но великан расслышал ее с такой легкостью, как если бы они вели вежливую беседу в тихой комнате. Его голос был подобен раскату грома.
— Мой господин?
— Я сказал, успокойся, — повторил гигант. На его нагруднике красовалась стилизованная литера «U». Округлый шлем с вокс-решеткой у рта и холодными темно-красными линзами висел на магнитном зажиме на бедре. Он выглядел грозно даже без полного комплекта оружия, хранящегося в специальном стеллаже. — Корабль, на котором ты летишь, — «Грозовая птица» — хотя теперь он не очень ее напоминает, выдерживал и не такие путешествия.
Персефия была сама покорность и раскаяние.
— Да, мой господин! Прошу прощения.
По-видимому, удовлетворенный, воин вновь откинулся на спинку сиденья, но не стал от этого менее пугающим. При каждом движении бионические приводы под его доспехом жужжали, выдавая старые ранения. Именно поэтому великана списали с фронта, и отчасти по этой причине его сопровождала Персефия. Когда-то она была летописцем, но после «Эдикта о роспуске» ее работа стала забытым воспоминанием. Война пришла в Галактику, и способности Персефии, как и остальных представителей человеческой расы, были брошены в ее топку.
Никто больше не хотел ничего помнить.
Корабль угодил в зону турбулентности, и Персефия пошатнулась.
Из кабины по воксу долетел голос пилота:
— Входим в атмосферу Бастиона. Сильная турбулентность. Пытаюсь корректировать.
Персефия бросила взгляд на кобальтового гиганта. Его глаза были закрыты, дыхание едва угадывалось по движению грудной клетки.
— Я не должна была оказаться здесь! — Женщина крепко сжала кулаки, мечтая о том, чтобы болтанка прекратилась.
— У нас с тобой есть нечто общее, человек. Мы оба не должны были оказаться здесь. Но про нас забыли. — Глаза великана открылись, и в них читались боль и гнев. — Медитации Гека’тана почти закончены. Ему понадобится его доспех. — Он снова закрыл глаза, а оружейница направилась в сторону корабельной кормы. Его звучный голос преследовал ее:
— Забыты… мы оба.
 III 
На Гека’тане не было ничего, кроме тренировочного костюма. Он уже приготовил пепел и жаровню. Соблюдая ритуал, нагрел клеймо. В колыбели зародилось пламя, и в его жарких объятиях он видел чистоту и истинность. Вместе с ним вернулись забытые воспоминания…