Фаберже для русской красавицы

– А просто писатели у вас есть? – поинтересовалась я тогда. – Без примеси живописи?
В Обществе состоял один господин, писавший, по его собственному определению, зооэротические произведения.
– Это с кошечками и собачками? – уточнила я.
– Нет, – покачал головой Андрей. – Самый известный его роман посвящен любви палочки Коха и бледной спирохеты.
Я моргнула, потом уточнила:
– Они – лесбиянки?
– Нет, – опять покачал головой Андрей с самым серьезным видом. – Палочка Коха – мужчина.
– А как у них все происходит технически? – не могла сдержать своего любопытства я.
– А вы почитайте, – посоветовал англичанин. – У автора все описано в подробностях. Между прочим, уже на четыре языка переведено. В Европе – огромные тиражи. Вот только у вас в России пока не оценили этого гения по достоинству. Немцы уже два фильма сняли, причем один полнометражный. Одна известная студия – производитель порнофильмов закупила права на несколько очерков и теперь снимает любовь вирусов в самых непотребных позах, а то занимающиеся любовью люди, даже с извращениями, всем поднадоели.
Я не знала, плакать мне или смеяться. После просмотра шедевров, созданных членами Общества, экспонаты английской коллекции на меня особого впечатления не произвели. Возможно, потому, что мне смогли показать только самые дешевые, которые даже не ставили на сигнализацию. Проживая в Петербурге, я видела множество гораздо более интересных вещей, оставшихся от царской семьи, и определенно в гораздо лучшем состоянии.
Андрей посмотрел на часы.
– Да, нам пора в зал заседаний, – сказал Джеймс. – Вы достаточно подготовлены, Наташа, чтобы встретиться с членами Общества? В первый раз люди очень по-разному реагируют… Не могут сдержать эмоций…
Я посмотрела на Андрея.
– Не бойтесь. Мы будем рядом. А вам, случаем, не доводилось кого-нибудь посещать в сумасшедшем доме?
– Бог миловал.
– Жаль. Это бы помогло. Пойдемте.
Мы спустились на первый этаж и пошли по петляющему коридору. Из его конца до нас доносились голоса граждан, спорящих на повышенных тонах. По мере приближения звуки становились все громче.
– Опять о родстве! – закатил глаза англичанин. – Неужели нельзя раз и навсегда решить вопрос, кто ближе к трону?!
– Конечно, нет, – хмыкнул Андрей. – Все же хотят хапнуть побольше.
– А есть такие, кто не хочет? – поинтересовалась я.
– Есть, – кивнул Андрей. – Идейные. Они просто за восстановление дома Романовых, царской власти, за разгон правительства и отправку депутатов в тюрьму. Вы знаете, что Николай Второй всю Государственную думу полным составом отправил в «Кресты»? Так вот наши ратуют за отправку современных слуг народа в любой следственный изолятор на территории России, хотя склоняются к тому, чтобы разместить их где-нибудь в Москве – Лефортове, Бутырке или Матросской Тишине. Незачем тратиться на транспортные расходы, а то на перевозку депутатов и так много средств идет, которых почему-то не хватает на проезд пенсионеров.
– Знаете, я хоть и не являюсь потомком царской семьи, но эту идею поддерживаю двумя руками, – заметила я. – Зря вы про сумасшедший дом говорили. Тут мудрые люди собрались.
Андрей усмехнулся и открыл дверь.
На наш приход почти никто не обратил внимания, если кто-то и бросил взгляд, то быстро вернулся к своим разговорам.
В зале стояло примерно сто пятьдесят стульев, из которых большинство оставались пустыми. В дальней части имелось небольшое возвышение с трибуной, столом президиума и роялем в углу. За столом сидели трое мужчин и тихо о чем-то беседовали. Все они, надо отдать должное, имели сходство с последним русским императором (возможно, бородой). В зале же велись ожесточенные споры, причем народ разделился на две группы, и каждая спорила о своем. В одной разговор шел о будущем России, в другой – о том, где могут находиться украденные экспонаты коллекции.
Хотя меня, по идее, должна была бы заинтересовать вторая тема, я невольно тронулась к обсуждавшим будущее России. Среди них я, во-первых, заметила одного типа, которого раза три милиция увозила из элитного поселка, где мы проживали вместе с Некрасовым. Он приезжал туда и толкал речи в матюгальник, обличая богатеев, обокравших русский народ. Мои соседи считали его просто сумасшедшим. Некрасов поинтересовался его происхождением, и выяснилось, что тип является одновременно «черносотенцем», баркашовцем и ярилопоклонником, по крайней мере, во всех этих ипостасях (поочередно) проходил лечение в психиатрической больнице имени Скворцова-Степанова. Обычно он менял свою «ориентацию» после курса лечения. Может, кому-то из психиатров стоит на эту тему диссертацию написать? А теперь он, значит, стал потомком императорской фамилии…
Но больше всего меня привлек не этот «многостаночник», а другой человек, которого я знала столько, сколько состояла в браке с Некрасовым, и всегда считала абсолютно нормальным…
Это был его друг детства, с которым они учились в одном классе и который у нас на свадьбе даже был свидетелем. Василий с юности увлекался химией, уже в школьные годы имел дома маленькую лабораторию, потом получил диплом и работал на заводе у Некрасова. Коля говорил, что поднялся во многом благодаря другу. Я не могу объяснить всех деталей, поскольку в химии была всегда слаба, но именно из-за талантов Василия стройматериалы, производимые некрасовским заводом, пользовались такой популярностью. Он, например, делал дешевые краски, ничем не уступающие дорогим финским, отличные лаки, какую-то пропитку…
Но у Василия, как и у большинства талантливых русских людей, имелась проблема – он пил. Обычно он уходил в запой недели на две, работа вставала, правда, потом он дня за три наверстывал упущенное. Коля на эти запои закрывал глаза (учитывая приносимую другом прибыль), пока не встала другая проблема. Друг по пьяному делу зарезал соседа, с которым они вместе распивали крепкие спиртные напитки.
Сам Василий ничего не помнил, свидетелей не было. Просто очнулся утром в своей квартире и увидел, что рядом в луже крови лежит уже холодный собутыльник с ножом в животе. Он сразу же позвонил Коле, и тот каким-то образом проблему решил. Деталей он мне не сообщал. Лечением Василия занялся сам. Коля оборудовал для друга отдельную лабораторию, на приличном удалении от завода, где Василий и занимался своими изысканиями вместе с парой помощников. Официально с завода уволился. Лишь немногие знали, что он продолжает работать на Некрасова. Я всегда считала, что Коля все организовал таким образом из-за того убийства, но, вероятно, ошибалась.
Однако это было еще не все. Василий у нас дома, на моей кухне, лично мне каждый раз хвастался своими народовольческими корнями. Его прадед, тоже химик, тетради которого Василий с огромным интересом изучал, изготавливал для народовольцев бомбы, а также вел нечто вроде «курса начинающего подрывника».
В семье из поколения в поколение передавались легенды о террористической деятельности предков, которой гордились. У нас он долго рассказывал, как народовольцы собирались взорвать поезд Александра II под Одессой и им не хватило динамита, поэтому акцию отменили. Он ругал труса Окладского, из-за которого не прозвучал второй планировавшийся взрыв – под Александровском, на обратном пути следования царя. Василий гордился участием своего предка во взрыве под Москвой – тогда в воздух взлетел эшелон с царской свитой.
То есть у Василия никак не могло быть родства с императорской семьей и вообще с кем-либо из титулованных особ. Я не помнила всех деталей, но вроде бы все его предки со всех сторон относились к бедным интеллигентам, причем проникнувшимся идеями революции.
Василий как раз толкал эмоциональную речь о необходимости для членов Общества выступить против монетаризации льгот и тут заметил меня… На мгновение он запнулся, потом продолжил с тем же пылом.
– Вы знакомы? – уточнил Андрей.
Ответить я не успела. К нам подлетел «завмаг». Слава богу!
– Так, давайте я вас подведу к Ольге Сергеевне, – предложил он и подхватил меня под локоток. – А то они с Николаем Николаевичем уже домой собираются. Вон в уголке, видите?