Фаберже для русской красавицы

«Если Соня оказалась у Джеймса до заката, значит… Значит, она уехала к нему не по ночному вызову и дома ее не было», – опять подумала я, но пока ничего не спрашивала.
– И как себя вчера показал Джеймс? – вместо этого поинтересовалась я. – На высоте? Поддержал престиж английской аристократии? Про имущество тебя расспрашивал?
– Хреново он себя показал, – скривилась Соня. – Ему из Англии позвонили и весь кайф нам сломали.
– Папа лишил его наследства? – уточнила я.
– Нет, звонили не родственники. Я вообще не поняла кто. Лорд Саутгемптон застрелился, – сообщила Соня.
Я моргнула, пытаясь вспомнить, кто это. Фамилию я слышала, но где? Соня увидела мое замешательство и пояснила, что лорд Саутгемптон был одним из руководителей английского Общества потомков царской семьи.
– Точно! – воскликнула я. – Он еще коллекцию упаковывал. То есть присматривал за упаковкой… Что же говорил Голованов? Вроде бы лорд Саутгемптон проиграл часть состояния на скачках?
– Да, – подтвердила Соня и напомнила, что лорд жил один – жена и дети не вынесли любви мужа и отца к лошадиным бегам. Нашла его приходящая два раза в неделю прислуга.
– Записку оставил?
– Не знаю. Вроде нет. Но дело в том, что он застрелился из пистолета Макарова. Английская полиция ведет расследование.
– Ну и что, что из «макарова»? Может, купить легче. Там же сейчас множество наших людей живет, есть чеченская община. Не сомневаюсь, что они торгуют оружием. А если этому лорду вдруг так захотелось самоубиться…
Соня сообщила то, что вчера узнала от Джеймса. В квартире лорда лежали целых четыре старинных пистолета, все – в прекрасном состоянии. Он в свое время собирал оружие, часть коллекции продал за долги, но пистолеты остались, причем заряженные!
– Может, не хотел поганить хорошее оружие? Кто их знает, этих самоубийц, тем более аристократического происхождения? Но, как я понимаю, полиция сомневается в том, что это самоубийство?
– Пока ничего не известно. Но Джеймс засобирался назад в Англию.
– И ты хочешь ехать вместе с ним?
– Я не хочу ехать вместе с ним, – пояснила Соня. – Но одна тоже ехать не хочу. Наташ, ну ты же свободный человек! Тебе не нужно брать отпуск, отпрашиваться с работы. Я тебе потом помогу с шитьем! Честно! Есть же какие-то простые операции, с которыми и я справлюсь? Я же шила в детстве. Наташа, давай съездим! Ты когда куда-нибудь ездила?
– На Кипр года полтора назад. Меня Некрасов отправлял позагорать… – сказала я.
Но по большей части я последние три года сидела дома, занималась хозяйством, шила, ходила в лес, загорала на участке, спрятавшись от соседей за кустиками… А в свадебное путешествие мы в Таиланд летали.
– Деньги у тебя есть? – не отставала Соня. – Я уже звонила в турфирму. Возьмем тур на пять дней с возможным продлением… Гостиницу закажем дешевую. Там даже в двухзвездочной в номере есть все для приготовления чая и кофе. Много ли нам надо? И все выясним на месте. Жаль только, что Богдан уже вернется… А то он бы нас покатал по Лондону.
Я спросила, когда возвращается Богдан Емельянович. Соня ответила, что то ли завтра, то ли послезавтра. Но, наверное, если бы он узнал что-то интересное, то позвонил бы. И если бы наш сосед Костя, внук Варвары Поликарповны, что-то еще обнаружил в Интернете, то Варвара бы тоже прибежала с сообщением.
И тут раздался звонок в дверь.
– Помяни черта – рожки и появятся? – хмыкнула я. – Небось Варвару нелегкая принесла.
– Ты только обязательно спроси кто! – крикнула мне вдогонку Соня.
– Я возвращаюсь, – сообщил солдат осевшему в Лондоне бизнесмену. – Думаю, что все действующие лица вскоре соберутся в Англии.
* * *
– Мама, ты спасешь меня от русской?
– Конечно, сынок. Что я должна сделать?
– Если она придет к нам домой…
– Что?!
– Мама, ты не знаешь русских, тем более русских женщин, которые хотят замуж. Так что, если она придет в наш особняк…
 
Глава 29
На пороге стояла зареванная, вроде бы трезвая Ольга Сергеевна Романова, мама Сони, держа в руках полиэтиленовую папочку с какими-то стандартными белыми листами. Листов было много.
– Соня, твоя мама пришла! – крикнула я.
Соседка вылетела в коридор.
– Ой, как хорошо, что ты здесь! – воскликнула Ольга Сергеевна, вошла в квартиру и разрыдалась.
Мы провели ее в гостиную, где она не обратила никакого внимания на бардак, который мне еще предстояло убрать. Вот только когда?
Я налила Ольге Сергеевне водки, она с благодарностью выпила, закусила принесенным Соней из моего холодильника куском колбасы. Папочку так и прижимала к груди.
Мы уселись напротив незваной гостьи, Соня взяла руки матери в свои и попросила рассказать, что случилось. Папочка упала на колени.
– Николай Николаевич! – трагическим голосом провинциальной актрисы воскликнула Ольга Сергеевна, вырвала руки у Сони и прижала их к груди вместе с папочкой.
– Жив?! – воскликнули мы хором.
– Да, конечно, – ответила Ольга Сергеевна, подумала и добавила: – Пока. Пока его не сгноили в лагерях! Пока его не расстреляли в Екатеринбурге, как его предков!
– Сейчас не стреляют, – заметила Соня. – У нас мораторий на смертную казнь. И если бы стреляли, то уж, наверное, не повезли бы для этого через полстраны. У государства денег нет на перевозку зэков.
У Сони стало жесткое выражение лица. Я внимательно следила за происходящими в ней и матери переменами. Ольга Сергеевна тем временем пулей вылетела из кресла, уперла руки в боки и, как базарная торговка, закричала на дочь. Та в долгу не осталась. Я сидела как на иголках, готовая защищать свое имущество, если маме с дочкой вдруг захочется побить посуду, как соседям Джеймса. Соне-то ведь тренироваться надо перед демонстрацией своих талантов перед потенциальной свекровью.
Ольга Сергеевна орала, что Соня никогда не отличалась уважением к предкам, истории и старшим вообще. Соня орала, что у матери с Николаем Николаевичем съехала крыша, и если его забрали в психушку, то правильно сделали. А если посадили, то тоже полезно. Может, ему хоть в тюрьме мозги вправят. И в любом случае в лагеря его не отправят, потому что попадет он на принудительное лечение в спецпсихушку, что будет ему только на пользу.
Потом начались и другие обвинения. Мама с дочкой ссылались на какие-то события десятилетней давности, о которых я не имела ни малейшего представления, и высказывали друг другу претензии. У меня разболелась голова, я встала, прошла к бару, достала три рюмки и налила всем нам коньяку.
– Пить будете? – рявкнула я, врываясь в поток брани двух базарных торговок, не поделивших покупателя.
Мама с дочкой ошарашенно замолчали. Я всучила одну рюмку Соне, вторую Ольге Сергеевне и сказала:
– Залпом!
Они выпили, я тоже, потом предложила сесть и конструктивно обсудить случившееся. Соня раскраснелась после скандала и, должна признать, выглядела очень привлекательно. Может, посоветовать ей ругаться с мужчинами, чтобы возбудить у них желание? Хотя она, наверное, и так знает, как завлечь мужика. Сама я, признаться, скандалов не люблю. Ольга Сергеевна тяжело дышала, потом ее взгляд остановился на бутылке водки, так и стоявшей на столе, она взяла ее и, отхлебнув из горла, утерлась рукавом.
Когда гостья немного успокоилась, я предложила ей рассказать нам, что случилось с Николаем Николаевичем. Но Ольга Сергеевна не успела ничего сказать – взгляд Сони упал на выпавшую из рук матери папочку.
– Это еще что такое?! – воскликнула дочь.
Соня стала извлекать листы из папочки. Глаза у нее лезли на лоб. Я протянула руку и взяла один.
Листы были одинаковые, стандартно расчерченные, и очень напоминали бланки для сбора подписей в поддержку кандидатов в депутаты, губернаторы или президенты.
И это в самом деле были бланки для сбора подписей – за освобождение из застенков российского императора Николая IV. Два были уже полностью заполнены, но оставалась еще пачка пустых, лишь расчерченных.