Неравный брак

  
Глава 3
 
Итак, все изменилось именно в это самое утро. Прежде всего изменилась сама Джейн: ей вдруг стало ясно, что за себя и свои мечты следует бороться.
Память услужливо напомнила вчерашнее. Но ни к чему увеличивать и без того огромную пропасть меж собой и матерью. Пожалуй, самое лучшее на сегодняшний день — использовать ненависть матери по отношению к отцу. Потому как отец своего отношения не переменит.
С затаенной грустью Джейн призналась себе в том, что на душе у нее внезапно полегчало. Ранее мучившее Джейн чувство вины теперь напрочь исчезло: какая еще вина после такого материнского признания?!
Но девушке почему-то стало очень грустно.
Услышав, как заскрипела кровать, Джейн поставила на огонь чайник и быстро навела на столе порядок, зная, что мать наверняка заметит и ей будет приятно. А вот и хозяйка, глянула на дочь с решительным видом: чувствовалось, что она готова к любому нападению со стороны Джейн.
— Я чайник поставила, мам, перекусишь чего-нибудь?
— Чаю попью, — ответила мать явно с облегчением. — А отец где?
— Ушел куда-то по делам.
— Хоть бы в канаву какую провалился, тварь поганая! — Она отхлебнула из чашки. — Ты ведь и знать не знаешь, что мне приходится сносить от твоего папаши. Эх, Джейн, Джейн, как же я его ненавижу… Из-за него в моей жизни не осталось никаких радостей.
— Я понимаю, мам. — Джейн постаралась тоном выразить все свое сочувствие, которого, впрочем, она вовсе не испытывала.
— Господи, как бы я хотела уйти от него!
— Так в чем же дело?
— Не будь дурой, на что мы станем жить?
— Ну, я бы смогла устроиться на фабрику. В конце концов, он же сам сказал, что меня возьмут на работу. И тогда я помогала бы тебе деньгами, — произнесла она весьма проникновенно, хотя втайне отдавала себе отчет, что лицемерит.
— Сесть тебе на шею?! — с чувством воскликнула мать. — На радость этой мрази?! Ну уж нет, ты во что бы то ни стало закончишь эту школу. Я приложу все усилия.
— Да, но как? Может, конечно, и существуют какие-то гранты, но все равно сумма не слишком велика. Существенная помощь предоставляется только сиротам, потерявшим родителей в войну, а еще лучше быть увечным сиротой.
— Ох, как бы мне хотелось, чтобы этот ублюдок покончил с собой… Единственное доброе дело, которое он мог бы сделать в жизни.
— Мама!
— А что «мама»?! Он сам виноват в таком к себе отношении, — в оправдание сказала она и громко отхлебнула из чашки. — Я, собственно, и сама еще не знаю, как это устроить, но что-нибудь обязательно придумаю. Мы должны одержать верх над этим подонком.
Джейн с удовольствием расслабилась, поверив, что мать разрешит проблему. Конечно, не из любви к дочери, а именно от ненависти к мужу, ну да все равно.
— Может, сходим вечером в кино? В «Плазе» какой-то новый фильм с Бетт Дэвис.
— И правда, пройдемся по магазинам, заглянем в «Леверз», а потом и в кино. Черт с ним, с мерзавцем, пусть вечером пустой чай лакает!
— А помнишь, что было, когда мы в прошлый раз смотрели фильм с Бетт Дэвис?
— Нет, а что?
— Неужели не помнишь, как какой-то мужчина через два ряда от нас потерял сознание? Как раз в тот момент, когда на экране Бетт Дэвис отказывалась дать умирающему супругу лекарство. Он все испортил, там еще такая шумиха поднялась…
— Точно, теперь вспомнила! Ты еще сожалела, что его в темноте никто ножом не пырнул, чтобы ты могла оказаться свидетельницей убийства. — Мать рассмеялась, вспомнив о том, как она после выговаривала дочери за то, что у той столь богатая фантазия.
Конечно, смерть в кинозале имела свой романтический ореол, которого напрочь было лишено первое и покуда единственное знакомство Джейн со смертью. То была смерть, произошедшая на их улице, смерть, близко коснувшаяся девушки. Жуткое впечатление, особенно потому, что все соседи, в том числе и дети, обязаны были воздать последние почести покойному. Как ни сопротивлялась Джейн, родители почти силком втолкнули ее в переднюю, где царил полумрак и горело множество свечей. Джейн вынуждена была смотреть на мертвеца, лицо которого, казалось, было вылеплено из воска. После того случая Джейн не могла без содрогания воспринимать фиалки, равно как и спокойно вспоминать, как ее принудили целовать умершего деда в холодный лоб. Покойник возлежал на подушке, от фиалок подле исходил нежный аромат, который с тех самых пор у Джейн прочно ассоциировался со смертью.
А теперь они с матерью отправились в кино и, заняв места, с удовольствием стали уплетать шоколадные конфеты. Установилось шаткое перемирие.
А вскоре мать и вправду решила проблему с деньгами, устроившись на фабрику, на то самое место, куда ранее предполагали взять Джейн. Сама Джейн, как ни уговаривала себя, что ей теперь решительно наплевать, почему-то вновь почувствовала себя виноватой. Боже, какая же усталая мать возвращалась с работы!
Отец теперь практически с ними не разговаривал. С одной стороны, это было очень даже неплохо, поскольку родители почти не скандалили. Отец в основном отсиживался в ближайшем кабачке, как мать и предполагала, и вообще перестал давать дочери деньги. День за днем пролетала жизнь с раз и навсегда установившимися правилами: если ели тушеное мясо — стало быть, наступила среда.
Поскольку мать работала, одна из мерзостей, которые так омрачали жизнь Джейн — стирка по понедельникам, — исчезла сама собой. Раньше по понедельникам на огонь ставилась большая медная ванна; в жаркой духоте в кипящую воду бросалось грязное, за неделю скопившееся белье, и к жуткому кухонному запаху добавлялся еще и запах грязного белья. Когда Джейн была совсем маленькой, мать ставила ее в ванну, чтобы девочка ногами уминала грязное белье. Похоже, мать считала, что девочке очень нравится такая игра, однако Джейн ненавидела утаптывать и скользить по белью, поскольку в воду добавлялась изрядная порция соды. Она в страхе смотрела, как ее маленькие розовые ножки белеют, кожа на ступнях делается морщинистой, ступни раздуваются, и с ужасом ждала, что в один прекрасный момент ее ноги останутся такими навсегда. В понедельник мать с утра до позднего вечера пребывала в отвратительном настроении. Более того, если на улице шел дождь, то гостиная оказывалась единственным местом, где можно было развесить выстиранное белье, и тогда смрадный пар от мокрых тряпок заползал во все углы дома.
Отныне же мать каждую субботу стала брать напрокат стиральную машину. Стирка теперь занимала вчетверо меньше времени, и потому даже по субботам мать не слишком нервничала.
Визиты к тетке продолжались. Муж ее приобрел фургон, и время от времени мать с Джейн удостаивались чести быть вывезенными на природу. Дядюшка предпочитал платить больше, но останавливаться у самого моря: такое место и было закреплено за ними на стоянке. Джейн нравилось ночами лежать на койке в фургоне, прислушиваясь к негромкому шипению газовых ламп и к равномерному рокоту волн у побережья. Она вслушивалась в эту чарующую мелодию, представляя, как волны перекатывают легкие раковины и мелкие камни. В такие минуты Джейн старалась вообще не вспоминать о родном доме.
Вечно наряженная в бесформенные черные или каштанового цвета платья, тетка Вай представляла собой самую добрую, самую забавную женщину, какую только Джейн доводилось когда-либо видеть. Невероятно полная, она и лицо имела такое же, однако удивительной красоты и выразительности темно-карие глаза, которые то и дело озарялись весельем, душевная теплота и твердость характера придавали ей редкостное обаяние. Особенно поражал Джейн теткин рот, большой и бесформенный. Когда же Вай поедала шоколад, губы обволакивали сладость с такой явной чувственностью, что конфете можно было только позавидовать: процесс поглощения сладостей выполнялся самым что ни на есть нежнейшим образом. В фургоне, разумеется, не было телевизора, и теперь ничто не отвлекало женщин от разговоров. Именно там, на природе, Джейн впервые поняла, какая же умная у нее тетка. А как она любила смеяться! Вне зависимости от того, что именно обсуждали во время разговора, тетка всегда умудрялась сказать что-нибудь смешное — и сама же хохотала до слез. Джейн не раз мечтала о том (правда, потом стыдилась этого), как было бы хорошо, если бы тетка сделалась ее матерью. Чуть позже у Вай появилось новое увлечение. Если она не выезжала к морю, то приглашала Джейн с матерью смотреть один из тех знаменитых домов, что был открыт для посещения. Женщин решительно не волновали драгоценности, зато они проявляли исключительный интерес к обтрепанной бахроме оконных штор, вытертым коврам, запыленной мебели Чиппендейла. Джейн даже казалось, что в конечном счете удовольствие зависело от того, сколько стоил подаваемый чай и насколько чистыми бывали туалетные комнаты. Тем не менее она с огромным удовольствием сопровождала сестер, пытаясь представить себе интерьер дома сто лет назад при свете множества свечей, когда дамы еще носили длинные платья и занимались вышиванием на пяльцах.