В темном-темном космосе (сборник)

Он рассудил, что хорошая социологическая статья о сельжанах произведет на начальство благоприятное впечатление и положительно скажется на его карьере. В один из дней он взял с собой в поле бумагу и карандаш.
– Скажи-ка, – обратился он к старому бородатому сельжанину, исправно машущему мотыгой на краю поля, – почему вы все разговариваете на английском?
На ознакомительной лекции этот момент почему-то не прояснили.
Туземец уставился на Эвика.
– Господин, – сказал он, – до прихода землян мы использовали множество разных языков. У каждой семьи был свой собственный язык. У меня тоже. Никто в мире не мог разговаривать на нем, даже моя жена. – В его взгляде сверкнула гордость.
– Как же ты общался с другими? Учил их языки?
– Ни с кем я не общался, – гордо заявил сельжанин. – Стал бы я учить язык низших существ. Другие, – он презрительно махнул в сторону работающих, – тоже не учили. А вот использовать язык землян было не столь унизительно. Потому что вы – пришлые.
– Ты не любишь пришлых?
– Не люблю, господин. Я ненавижу своих, но пришлых – куда сильнее.
– Не называй меня «господин». Я – управляющий.
Эвик делал заметки, пока туземец работал. Это немыслимо, чтобы люди были настолько нетерпимыми и такими невероятно разобщенными! Туземец безучастно помахивал мотыгой, едва царапая грунт.
– Работай как следует! – прикрикнул Эвик. – У вас есть какие-нибудь братства?
– Какие-нибудь что, господин?
Эвик объяснил.
– Нет, господин. Мы все – единое целое. Мы – народ. Но никто никого не любит, и никто не объединяется.
– Почему же вы называете себя народом? Чтобы потешить самолюбие?
– Нет! – Старый сельжанин сплюнул на землю. – Пусть я и не люблю свой народ, но мы все равно лучше других. Лучше, чем пришлые.
– Вроде меня?
Молчание туземца было красноречивее любых слов.
– Ладно, оставим это, – сказал Эвик. С такой извращенной логикой он еще не сталкивался. Если и есть на свете раса законченных психов, решил он, то она именно здесь.
– Взрыхляй глубже! – указал Эвик. Туземец едва ворошил грунт.
Эвик продолжил обход полей. Спустя некоторое время он понял, что никто не работает. Сельжане размахивали мотыгами, стукали ими по земле и внимательно следили, чтобы не сделать больше, чем соседи по полю.
– А ну работайте, черт вас возьми! – разозлился Эвик. Если они ничего не посеют, то не будет зерна. А не будет зерна – Колониальное управление повесит на него всех собак.
– Хорошо, господин, – раздался насмешливый хор, и туземцы продолжили вяло царапать землю.
– И не называйте меня так.
Обязательно нужно написать о них статью. Получается, они – одно большое братство. Братья по ненависти. А я и Пушок вне их круга.
– Рыхлите землю как следует. – Он покопался в памяти, подыскивая подходящие угрозы, потом вспомнил, что все примитивные создания суеверны. – Не будете усердно работать, за вами придет дьявол.
Сельжане дружно ухмыльнулись. Один из них сплюнул на землю.
– Что это значит? – спросил Эвик.
– Так нет же никакого дьявола, господин.
– Богов тоже, – добавил другой.
– И вообще нет никого величественнее меня, – повысил голос первый. – На всем белом свете!
– Лживая дрянь! – воскликнул второй. – Самый величественный – я, а не ты! И никак иначе!
Двое уставились друг на друга, угрожающе подняв мотыги.
– А ну, тихо! – прикрикнул Эвик.
– Мерзкая гадина!
– Вшивая куча!
Они остервенело приплясывали на месте, размахивая мотыгами, но так, чтобы не задеть друг друга. Из ознакомительной лекции Эвик помнил, что туземцы избегают насилия. Уж очень они трусливы и боятся получить сдачи.
– А ты… ты тоже грязная крыса! – вдруг крикнул кто-то из туземцев своему соседу.
В воздух взметнулись мотыги, но раскачивались они осторожно, чтобы ненароком никого не зацепить.
– Хватит! – взревел Эвик. – Прекратите, чертово отродье!
Туземцы опустили мотыги и окатили землянина волной коллективной ненависти.
– Хоть я тебя и на дух не переношу, – сказал кто-то кому-то, – но господина я ненавижу сильнее.
– И в этом мы едины, презренное животное, – ответил туземец.
– Возвращайтесь к работе! – рявкнул Эвик, дрожа от злости.
Он вернулся в Колониальный Дом. Перед дверью грелся Пушок, изредка пофыркивая на туземных зверьков, когда те подбирались слишком близко. Эвик зашел в дом и закрыл дверь.
Он попытался вздремнуть, но воздух был невыносимо влажный. Тогда он сел в кровати, взял учебник химии и постарался сосредоточиться.
«Окисление – алгебраическое увеличение степени окисления элемента, подразумевающее потерю электронов окисляемым элементом. При обратной реакции, когда элемент восстанавливается, его степень окисления уменьшается и, соответственно, его атомы…»
Невозможно! Набор бессмысленных фраз. Валентности, элементы. Разве не то же самое происходит с карабином? Ржавчина въелась в металл ствола. Интересно почему? Кислород, взаимодействуя с железом, образует окись железа. Или это закись железа?
Так или иначе, воздуха – чертова уйма, а стали – дьявольски мало. Поэтому воздух побеждает сталь. Да уж, с таким ответом экзамен не сдать.
Эвик бросил книгу. Слишком жарко, чтобы читать. К тому же он не в духе. Растянувшись на кровати, Эвик взглянул на фотографию жены.
«По крайней мере, она меня ждет», – подумал он, почесывая щетину.
Конечно, в том, что он оказался здесь, была и ее вина. Если бы не ее дурацкие амбиции…
Снаружи тучи, набухшие от влаги, по-прежнему не хотели проливаться дождем. Туземцы работали и ругались…
Эвик, и так худощавый, сбросил пять килограммов. Целыми днями он только и делал, что стоял над душой у сельжан и криками заставлял их работать. За неделю тысяча туземцев выполнила объем работ, на который у троих землян ушел бы один день.
Крича, понукая и запугивая, в конце концов он добился своей цели. Сельжане взрыхлили поля и посеяли семена. Они упорно величали его господином, зная, что это его бесит.
Упоминания дьявола сельжане-атеисты воспринимали как развеселую шутку: они и представить себе не могли кого-то величественнее самих себя. Тыкая Эвика носом в его глупости, они получали огромное удовольствие.
Через месяц Эвик отказался от идеи делать полевые заметки.
Мысль о том, что он практикуется в софистике на толпе невежд, вызывала у него крайнее раздражение. Еще через месяц он с трудом сдерживал себя. Каждый раз, выходя в поле, он боролся с желанием расквасить пару-другую физиономий.
В довершение ко всему туземцы отыскали у него еще одно слабое место.
– Где ваши женщины? – однажды спросил Эвик у сельжанина – просто из любопытства.
– В деревне, господин, варят пиво.
– Не называй меня господином. Ты действительно считаешь женщин низшими существами? – спросил Эвик, чувствуя себя ученым-первопроходцем.
– Все женщины – сволочи, господин. – Туземец посмотрел в лицо Эвику и улыбнулся.
– Ты говоришь о своей жене?
– Не только. Я говорю обо всех… всех женщинах, господин, на всех планетах. Женщины – главная причина ранней смертности среди мужчин. Женщины, господин… – И туземец с воодушевлением продолжил речь, брызгая ядом.
Месяц назад Эвик бы отшутился. Но сейчас он почувствовал себя уязвленным.
– А чем занимается твоя женщина? – неожиданно спросил туземец.
– Ну уж точно не тем, о чем говорил ты.
– Ага! – многозначительно произнес туземец. – Понимаю, господин.
– Нечего тут понимать! – взвился Эвик. – Моя жена на Земле, там, откуда она родом.
– Ясное дело, господин, – сказал туземец и понимающе усмехнулся.
– Черт бы тебя побрал… – Эвик задохнулся от возмущения и зашагал прочь. Ненависть преследовала его, словно ревущий поток.
Эвик яростно хлопнул дверью. Пушок спрыгнул с кресла и убежал в другую комнату. С некоторого времени кот стал избегать хозяина.
Эвик прошел в спальню, взял кусок наждачной бумаги и принялся начищать ствол карабина. Ржавчина все глубже въедалась в металл – и внутри, и снаружи. Все бесполезно.