Гонки

Бандиты заухмылялись, сдвинули шляпы на затылки и вытащили пистолеты. Бакстер уже собрался бежать навстречу смерти... 
В этот момент раздался голос: 
- Стой! 
Женский голос. Обернувшись, Бакстер увидел, что сквозь толпу бандитов протискивается стройная рыжеволосая девушка. На ней были штаны тореадора, пластиковые галоши и гавайская блузка. Экзотический наряд только подчеркивал ее отважную красоту. В волосах алела бумажная роза, а изящную шею обвивала нитка жемчужных бус. Никогда в жизни Бакстер не видел такой экстравагантной женщины. 
Пабло Стейнмец, нахмурившись, подергал себя за ус. 
- Флейм! - воскликнул он. - Что тебе? 
- Мне осточертели ваши забавы, - холодно ответила девушка. - И я хочу поговорить с этим недотепой. 
- Это мужское дело, - заявил Стейнмец. - Беги, чужеземец. 
- Ни с места, - приказала Флейм, и в ее руке опасно блеснул револьвер. 
Отец и дочь смотрели друг на друга. Первым не выдержал старый Пабло. 
- Черт тебя побери, Флейм, - сказал он. - Правила существуют для всех, даже для тебя. Человек, вступивший на частную территорию, не может уплатить пошлину, значит, должен играть. 
- Это не проблема, - заявила Флейм. Засунув руку в вырез блузки, она вытащила оттуда блестящий доллар. - Держи! - Она бросила монету под ноги Пабло. - Деньги уплачены, может, мне самой хочется с ним поиграть. Пойдем, незнакомец. 
Взяв Бакстера за руку, она повела его за собой. Бандиты ухмылялись и толкали друг друга в бока, пока Стейнмец не бросил на них угрожающий взгляд. Старый Пабло покачал головой, почесал за ухом, высморкался и сказал: 
- Черт побери эту девчонку! Слова были грубыми, но произнес он их нежным голосом. 
Глава 5 
Ночь опустилась на город, и бандиты разбили лагерь на углу Вест-Энд-авеню и 69-й улицы. Мужчины удобно расположились вокруг костра. На вертел насадили брикет сочного мяса; а в закопченный котел высыпали несколько пакетов свежезамороженных овощей. Старый Пабло Стейнмец от души приложился к канистре с мартини, успокаивая воображаемую боль в деревянной ноге. Во мраке слышался вой одинокого пуделя, тоскующего по подруге. 
Стив и Флейм сидели в стороне от остальных. Тихая ночь, нарушаемая лишь грохотом мусорных машин, чарующе действовала на них. Их руки соприкоснулись, пальцы сплелись. 
Наконец Флейм произнесла: 
- Стив... Я тебе нравлюсь? 
- Конечно, - ответил Бакстер, по-братски обняв ее за плечи и не осознавая, что этот жест может быть истолкован иначе. 
- Я все думала... - сказала молодая гангстерша, - я думала... - Она замолчала, неожиданно смутившись. - Стив, почему бы тебе не прекратить эту самоубийственную гонку? Может, ты останешься со мной? У меня есть земля, Стив, настоящая земля - сто ярдов в центре Нью-Йорка. Мы вместе сможем заниматься на ней фермерством. 
Стиву мысль показалась заманчивой, как любому другому мужчине. Нельзя сказать, что он не замечал тех чувств, которые питала к нему прекрасная гангстерша, и они не оставляли его равнодушным. Красота Флейм Стейнмец, ее отвага (не говоря уже о земле) могли легко завоевать сердце любого мужчины. Какую-то долю секунды Стив колебался, и его рука сильнее сжала хрупкие девичьи плечи. 
Но затем чувство верности взяло верх. Флейм была небесным существом, воплощением экстаза, о котором мужчина мечтает всю жизнь. Но Адель - подруга юности, его жена, мать его детей, терпеливая помощница все эти долгие годы так что для человека с характером Бакстера здесь не было выбора. 
Властная красавица не привыкла к отказам. Разъяренная, как ошпаренная пума, она пригрозила вырвать у Бакстера сердце, обвалять его в муке и поджарить на медленном огне. Ее огромные сверкающие глаза и тяжелое дыхание подтверждали, что это не пустые слова. 
Но Стив Бакстер твердо стоял на своем. И Флейм с грустью поняла, что никогда не полюбила бы этого человека; не будь у него великой души и высокой морали... 
И когда поутру чужеземец стал собираться в путь, она уже не противилась. И даже утихомирила своего разбушевавшегося отца, назвавшего Стива безответственным идиотом, которого необходимо удержать для его же блага. 
- Папа, разве ты не видишь, что это за человек? - спросила она. - Он должен сам выбирать свой путь в жизни: пусть даже этот путь ведет к смерти. 
Пабло Стейнмец недовольно ворчал, но вынужден был сдаться. И Стив Бакстер продолжил свою одиссею. 
Глава 6 
Он направился к центру, стиснутый со всех сторон толпой. Оглушенный шумом, ослепленный неоновыми рекламами, Бакстер был на грани истерики. Наконец он оказался в районе, пестревшем указателями, которые требовали прямо противоположных действий: 
ТОЛЬКО СЮДА ХОДА НЕТ. 
ДЕРЖИТЕСЬ ПРАВОЙ СТОРОНЫ ЗАКРЫТО ПО ВОСКРЕСЕНЬЯМ И ПРАЗДНИКАМ. 
ЗАКРЫТО ПО БУДНЯМ. 
ПОВОРОТ ТОЛЬКО НАЛЕВО. 
Сбитый с толку противоречивыми указаниями, он случайно забрел в нищий район, известный под названием "Центральный парк". Перед ним, насколько хватало глаз, ютились жалкие хибары, убогие пристройки, покосившиеся вигвамы и публичные дома, занимавшие каждый квадратный фут площади. Его появление среди озлобленных обитателей парка вызвало шквал комментариев, и нельзя сказать, что благожелательных. Жители вбили себе в головы, что он инспектор санитарной службы, появившийся, чтобы закрыть их малярийные колодцы, зарезать их трихинеллезных свиней и привить их чесоточных детей. Собравшись вокруг него, они размахивали костылями и выкрикивали угрозы. 
К счастью, неисправный тостер вызвал короткое замыкание, и вся округа мгновенно погрузилась во тьму. Воспользовавшись паникой, Стив бежал. 
Но теперь он очутился в районе, где уличные указатели были давно сорваны, чтобы сбить с толку сборщиков налогов. Солнце скрылось в облаках. Здесь ему не помог бы даже компас, слишком уж много ржавого железа - остатков легендарной городской подземки - скрывалось под тротуарами. 
Стив понял, что безнадежно заблудился. 
Ему удалось выжить не столько благодаря мужеству, сколько из-за отсутствия такового. Бессчетное количество дней бродил он по неизвестным улицам, мимо бесконечных домов, покореженных автомобилей и гор битого стекла. Настороженные прохожие отказывались отвечать на вопросы, принимая его за агента ФБР. Стив Бакстер скитался без еды и питья, не имел возможности толком отдохнуть, опасаясь, как бы его не растоптали многочисленные толпы.