Ветер в кронах (СИ)

— Конечно. Не сразу. Но с последним мужем уже лет десять, как живёт.
Маленький городок вынырнул из-за поворота неожиданно, прервав их беседу. Кирпичная труба котельной. Белые безликие двухэтажные дома. Яркие головки подсолнухов среди картофельной ботвы.
— Я знаю адрес. Сказать? — с интересом оглядывалась по сторонам Катерина.
— Не надо. Я уже понял, о каком доме идёт речь. — Глеб тоже смотрел по сторонам. — Все в курсе, где тут живёт писатель. Честно говоря, я просто не знал, что он умер. И уж, конечно, что у него есть дочь. Довольно привлекательная дочь.
Стервец скользнул по ней глазами довольно красноречиво. Не удивил. Катя без ложной скромности могла заявить, что девушка она симпатичная. Да и с его данными чего уж строить из себя рыцаря в блестящих доспехах. Кобель. Хоть в анфас, хоть в профиль — шикарный, породистый, харизматичный, но кобель.
Катерина улыбнулась так, что получилось ни «да», ни «нет», и демонстративно увлеклась дорогой.
«Вот так приедешь за десять тысяч километров, по делу, а здесь он… со своими руками», — сомневалась она, радоваться ли этому обстоятельству или огорчатся.
Сам городок остался справа, но они повернули налево. Машина поехала вдоль единственной улицы, идущей прямо по побережью. Море заслонял высокий дощатый забор. Сквозь щели в нём мелькнула старая пристать, давшая название городку. И бьющие в каменистый берег волны лишь на мгновенье показались перед глазами. Неказистые домишки следили за движением машины с другой стороны, отражая тёмными окнами хищно-эргономичный дизайн джипа.
Гугл-карты утверждали, что конечный пункт Катиного назначения дальше, как раз в конце глухого забора. Там обнадеживающе зеленели деревья. И шелест листьев доносился даже через закрытые окна машины.
— Это из-за близости моря? Такой шум? — спросила девушка, прислушиваясь.
— Это просто ветер, — ответил Глеб, паркуя машину у давно некрашеного, но ровненького штакетника.
На закрытой калитке висел кусок фанеры. Аккуратная надпись белой краской: «Кроны».
— Вот и твоё имение, — парень заглушил мотор. — Смотрела «Унесённые ветром»?
— Тара? Двенадцать дубов?
— Во, во, — показал он пальцем на деревья. — Домишко, конечно, поменьше, чем в кино. Но этим монгольским дубам лет по сто, не меньше. Вот и шумят.
Тёмные искривлённые стволы деревьев заканчивались где-то высоко в небе. И широкие раскидистые кроны накрывали белый одноэтажный дом дрожащим зелёным облаком резных листьев.
Катерина с волнением открыла дверь машины и спрыгнула в траву у забора. Руки сами вцепились в невысокий штакетник. Сердце бешено колотилось. От калитки к крыльцу вела широкая тропинка, выложенная кирпичом. На покосившейся веранде стояло старое кресло.
— Ты куда? — оглянулась девушка, когда Глеб уже дошёл до конца забора.
— К соседям, за ключами, — качнул он брелоком от машины и улыбнулся. — Не скучай, я быстро!
Но взволнованной Кате было сейчас не до его шуточек. Калитка скрипнула, пропуская её внутрь. Прохладный ветерок с моря подтолкнул в спину.
Заросший травой двор. Утопающий в тени дом.
«Кроны», значит», — улыбнулась она и подняла голову вверх на деревья.
— Ну, здравствуйте, кроны!
  
Глава 2
 
Новую хозяйку встретил тяжёлый спёртый запах чужого жилья.
Одна большая комната. Эдакий деревенский лофт. Небольшой. Неуютный.
— Ясно, — Глеб щёлкнул туда-сюда выключателем. — Света нет.
Он поставил чемодан и ушёл в коридор между кухонным гарнитуром и стеной. Катя осталась осматриваться.
И первое, что резануло глаза — здесь ничего не осталось от отца. Первое и главное, ради чего Катя ехала, — прикоснуться к его вещам, услышать дыхание его жизни, погрузиться в его мир, сложный, непонятый, противоречивый и, возможно, почувствовать душевное родство — всё это было безвозвратно утеряно.
После грубо наведённого здесь кем-то порядка, этот дом был похож на номер дешёвого отеля. Безлик, плохо убран и пропах табаком.
И всё же взгляд упрямо искал хоть какие-то зацепки.
По центру — большой диван буквой «Г». Катя погладила потёртую спинку. Место, где отец сидел перед плоским телевизором, продавлено сильнее. На бежевом рубчатом вельвете — грязные следы. Журнальный столик с круглыми отпечатками от мокрых стаканов.
У окна — большой письменный стол. Сейчас пустой, но с царапинами на столешнице, словно что-то всё время двигали вперёд-назад. Пишущую машинку?
На старой фотографии, что сохранилась у Кати, отец сидит за таким раритетом с круглыми клавишами и с трубкой в зубах, как Хемингуэй. И стол завален бумагами и разными безделушками.
Сейчас о дорогих отцу предметах на столе напоминали только пятна, более тёмные на фоне остальной выцветшей древесины.
Диван дважды делил комнату на зоны. За короткой спинкой — спальня; большая двуспальная кровать, накрытая китайским пледом из флиса, ещё с этикеткой; слева от неё шкаф, справа — пусто, а потом только окно и письменный стол.
За длинной — кухня. Обеденный стол со стульями как в дешёвых забегаловках, тоже безликий и новый. За ним китайской стеной вытянулся весь стандартный кухонный набор: плита, мойка, духовка, микроволновая печь на столешнице под навесными ящиками. Всё старое, но с посудой. Пожелтевший от времени пластик холодильника.
Катя заглянула туда без особой нужды. В нос резануло затхлым запахом, и она поспешила закрыть дверь агрегата.
— А здесь очень даже неплохо, — не разделил её разочарование Глеб.
— А со светом что делать? — пошла Катя в коридорчик, из которого её новый знакомый только что вернулся. Там оказалось несколько дверей, за одной из них — ванная комната.
— Сейчас порешаем, — ответил Глеб, и она услышала, как он набирает чей-то номер. — Здравствуйте! Адамов.
Душевая кабина, унитаз, раковина. Чувствуя себя ведущей шоу «Ревизорро», Кате прямо захотелось надеть белые перчатки и проверить блестящий в полумраке кафель на чистоту. Застоявшийся запах сырости не давал надежду на высокие показатели. Зато шумно отплёвываясь, из крана потекла вода.
Удобства не во дворе, значит, жизнь у отца была здесь неплохо налажена. Ещё здесь можно остановиться, а, значит, не придётся снимать гостиницу и можно жить в двух шагах от моря. Ведь море было второй причиной, почему Катя приехала.
— Здесь что, центральное водоснабжение? — крикнула она, но Глеб не услышал.
Обследовав хозяйственное помещение с бойлером и стиральной машиной, Катя обнаружила ещё одну маленькую комнатку, заваленную коробками. И, открыв плотный картон, увидела заросшие жиром и пылью банки со специями, подставку под горячее из склеенных и обгоревших спилов можжевельника, выщербленный нож с костяной ручкой. Хлам, которому ни один нормальный человек бы не обрадовался. Ну, кроме дочери умершего писателя, конечно, увидевшей вещи отца.
Воодушевлённая находкой и количеством составленных одна на одну коробок, она подёргала заднюю железную дверь, отгороженную рамой с москитной сеткой. Заперто.
Когда Катя вернулась за ключами, Глеб развалился на диване, всё ещё прижимая к уху телефон. Он выглядел так естественно в антураже чужого жилья, похожего на съёмное бунгало, что у Кати язык чесался сказать ему: «Ты бы хоть обувь снял!» и кинуть пляжным полотенцем, когда он однозначно пошлёт её куда подальше.
Девушка так явно это представила, как он согнёт ногу, защищаясь, и поймает полотенце, что даже улыбнулась.
— Не знаю, чему ты улыбаешься, — посмотрел Глеб на неё с интересом, — Но здесь ещё и отопление центральное.
Он показал на батареи, когда закончил говорить. Под каждым из трёх окон и правда торчало по плоской металлической бандуре.
— Электрики сейчас приедут. Свет отключили за неуплату. Но я договорился, они подключат. Потом сама разберёшься с долгами.
Катя кивнула.
Поковырявшись с замком, она распахнула настежь двери чёрного хода, за ними увидела захламлённый двор, сарай и заросший бурьяном огород. Парадную дверь тоже открыла, чтобы проветрить это затхлое помещение, отгороженное от непрошеных насекомых москитными сетками. Плохо помытый холодильник она тоже открыла настежь, искоса поглядывая на Глеба, который, уткнувшись в телефон, похоже забыл и про неё, и про то, где вообще находится.