Книга о палестинских мучениках

  
ГЛАВА IV
 
О мученике Апфиане
 
     Как скоро кесарь Максимин получил высшую власть, — тотчас, показывая всем знаки как бы врожденного себе богоненавидения и безбожия, воздвиг против нас сильнейшее гонение, нежели какое воздвигали его предшественники. И тогда как, волнуясь не малым смущением, все рассыпались в разные стороны, всякий старался избежать опасности, и везде происходило бедственное движение, — достанет ли у нас слов для надлежащего описания той божественной любви, того дерзновенного исповедания Бога, которым прославил себя блаженный и по истине непорочный агнец, мученик Апфиан, пред вратами Кесарии показавший всем дивный пример веры во единого Бога? По телесному возрасту, ему не было еще и двадцати лет. Произшедши, как говорится в мире, от родителей чрезвычайно богатых, он, для получения светского греческого воспитания, сперва весьма долго находился в Берите и — странно, в таком городе, стоял выше всех юношеских страстей. Не увлекаясь ни цветущим состоянием тела, ни дружбой молодых людей, он сохранил целомудрие, вел себя скромно, благопристойно, благочестиво, и управлялся в жизни правилами христианства. А если нужно упомянуть и об отечестве его, и превознести похвалами город, бывший местом рождения столь мужественного подвижника благочестия, — охотно сделаем и это. Сей юноша происходил, если кто знает, из немаловажного ликийского города Пагов. Окончив воспитание в Берите, и не обращая внимания на то, что его отец занимал первое место в отечестве, он не в состоянии был жить ни с ним, ни со своими родственниками, потому-что жизнь по правилам благочестия не казалась им жизнью, — но, как бы обладаемый Духом Божиим и под влиянием естественного, а еще более духовного и истинного любомудрия, вознося свои мысли выше мнимой славы века и телесных удовольствий, тайно убежал из родительского дома. Исполненный надежды и веры в Бога не думал он о ежедневных средствах существования и, водимый Духом Божиим, пришел в город Кесарию, где приготовлен был для него венец мученичества за благочестие. Обращаясь здесь с нами и в короткое время, сколько можно более укрепившись словом Божиим, он получил решимость мужественно вступить на поприще надлежащих подвигов и достиг вожделенной кончины. Кто, видя его, не был поражен изумлением? или кто, слыша о нем, не удивлялся его смелости, дерзновению, твердости, а особенно его решимости и предприимчивости, служившей признаком ревности по благочестию и свидетельством действительно выше человеческого духа?
     Когда в третьем году воздвигнутого на нас гонения Максимин вторично объявил нам войну и в первый раз разослал указы, чтобы попечительность и заботливость городских правителей располагала всех поголовно к принесению жертв; когда глашатаи, ходя по всей Кесарии, именем префекта призывали в идольские капища мужей, жен и детей, и когда, сверх того, тысяченачальник наименовывал каждаго по списку, — в это бурное время невыразимых и отовсюду скоплявшихся бедствий упомянутый юноша, никому не объявляя своего намерения, таясь даже от нас, живших с ним в одном доме, и скрываясь от военной стражи, окружавшей префекта, бестрепетно подходит к Урбану, который тогда совершал возлияние, и неустрашимо взяв его за руку, тотчас останавливает действие жертвоприношения. Мало того, — он с видом некоего божественного представительства, благоразумно увещевает префекта отвергнуть заблуждение; потому-что не хорошо, оставив единого истинного Бога, приносить жертвы идолам и демонам. Это делал юноша, по всей вероятности, побуждаясь силою Божией, которая чрез сей поступок почти явно возвещала, что истинные христиане, удостоившиеся однажды принять в себя Духа благочестия и любовь к Богу всяческих, весьма далеки от изменчивости, что они не только стоят выше угроз и последующих за тем мучений, но угрозами и мучениями еще более возбуждаются к благородному и бестрепетно — свободному слову, так что, если возможно, и самих гонителей увещевают оставить свое невежество и признать единого истинного Бога. Вслед за сим юноша, о котором идет речь, окружавшими префекта воинами, будто дикими зверями, тотчас же был схвачен и, за дерзновенный поступок мужественно вытерпев от них тысячи ударов, немедленно заключен в темницу. Просидев тут около суток с растянутыми на деревянном орудии казни ногами, на другой день он приведен был пред судьей. Здесь заставляли его принести жертву; но, не смотря на боль и страшные мучения, он показал всевозможную твердость. Не однажды, не дважды, а многократно строгали ему бока до самых костей и внутренностей; а по лицу и по шее били до того, что, лицо его распухло, и люди, которым он был известен весьма хорошо, теперь не могли узнать его. Но при всем том мученик не сдавался. Тогда мучители, по приказанию судьи, обвязали ему ноги напитанными маслом тряпками и зажгли их. Какие блаженный юноша терпел от этого страдания, — кажется, нельзя изъяснить никаким словом. Истлев его плоть, огонь прошел до костей; так что растапливалась влага его тела и выступала каплями на подобие воска. Однако ж страдалец и тут не уступил, но так-как сами противники были уже побеждены, и смотря на вышечеловеческое его терпение, отступились, — опять был заключен в узы. Наконец приведенный пред судьей в третий раз, он снова произнес то же исповедание и уже полумертвый утоплен в море. Что-же произошло тотчас после сего? Словам, конечно, тот не поверит, кто не видел события собственными очами. Но, сколь ни совершенно знаю это, не могу удержаться, чтобы не возвестить вполне о происшествии, — тем более, что свидетелями его были, просто сказать, все жители Кесарии; это дивное зрелище не укрылось ни от которого возраста. Как скоро сего истинно святого и преблаженного отрока вывезли на средину моря и бросили, казалось, на самое дно его, — вдруг и море, и воздух восколебались необыкновенным смятением и трепетом; так что от сего явления потряслись и земля, и весь город, и в минуту этого дивного, неожиданного землетрясения, море, как бы не могшее носить в себе мертвое тело божественного мученика, выбросило его пред вратами города. Такая кончина блаженного Апфиана случилась второго числа месяца ксантика, за четыре дня до апрельских нонн, в пяток.
  
ГЛАВА V
 
О мучениках Улпиане и Эдессие
 
     В тоже время и в те же самые дни один юноша из города Тира, по имени Улпиан, вытерпев жестокие мучения и тягчайшее бичевание, завернут был в бычью кожу вместе с собакой и аспидом, ядовитым пресмыкающимся, и брошен в море. Поэтому, при описании мученичества Апфианова, мне кажется, кстати упомянули мы и об Улпиане. А спустя немного, однородные мучения с мучениями Апфиана потерпел и Эдессий, единоотечественный брат его не только по Боге, но и по телу. После бесчисленных исповеданий и долговременных страданий в узах, он, по определению префекта, находился в рудокопнях Палестины и во все то время под плащом философа вел жизнь философскую; ибо получив обширнейшее, чем брат его, образование, занимался и науками философскими. Наконец, в бытность свою в городе Александрии, увидев, как тамошний судья судит христиан и без меры смеется над ними, — то различными обидами преследует почтенных мужей, то содержателям блудниц предает для посрамления в высшей степени целомудренных жен и посвятивших жизнь Богу дев, он решился стремиться к цели, достигнутой его братом. Почитая такие оскорбления невыносимыми, Эдессий воодушевляется твердым намерением, приходит к судье и, посрамив его словами и делами, терпеливо переносит различные мучения под многими пытками, а потом, быв брошен в море, получает братнюю кончину. Впрочем все это случилось с Эдессием, как я сказал, немного после.
  
ГЛАВА VI
 
О мученике Агапие